Христиан же всех на волю ослобони. Мы тобя с отцом ждать будем…
В Москве все уже было известно. С ночи еще прискакали конники к Василию Васильевичу с вестью о победе над татарами под Зарайском и о скором возвращении Ивана. Готовили москвичи торжественную встречу юному победителю. Сам митрополит Иона, невзирая на свои немощи, с утра во главе всего духовенства ожидал любимца своего.
- От детских и отроческих лет знаю государя нашего, - говорил он окружавшему его клиру в Архангельском соборе. - Божьим перстом отмечен он, и помяните слова мои, будет он великим государем. Одарен бо и силой телесной, и силой духовной, и разумом, как никто из ведомых мне государей из прежних и из нынешних. Верую аз, грешный, - начертал ему господь становить Русь великую и вольную, быть ему первым вольным государем.
Торопливо вбежал церковный служка и крикнул:
- Дозорны бают, едет!.. Из дозору признали!..
И враз загудели колокола во всех церквах. Владыка с клиром вышел из храма, направляясь к Чушковым воротам.
За полверсты от Кремля встретила Илана стража Василия Васильевича во главе с начальником своим.
Скакал Иван среди кремлевских конников, и весело было у него на сердце. Слышны были отдаленные звоны церковные, и радостный, сияющий полдень в полном блеске своем стоял уж над расцветающей весенней землей.
Думал молодой государь о победе своей и о том, что славно все он измыслил и еще славнее исполнил; думал и о Марьюшке, и о Ванюшеньке, и о скорой встрече с ними и с Москвой всей. Но более всего то его радовало, что знал он, как лучше бить и преодолевать степных конников.
- Обходы, обходы, - шептал он, - вот оно, главное-то. Да еще многие дозоры и вестники, непрестанно вестники…
Думал он и о том, что всегда надобно, как бабка говорила: "Семь раз отмерь, один раз отрежь…"
- Ежели отрезать, то уж совсем напрочь! - сказал он вслух и рассмеялся.
У Чушковых ворот встретили Ивана клиры церковные, бояре и воеводы с полками из заставы московской, и посадские черные люди и сироты.
- Ура! Ур-ра! - не смолкали кругом крики народа, пока шел Иван рядом с владыкой, впереди клира церковного, к собору Михаила-архангела. Здесь встретил его на паперти князь великий Василий Васильевич и, заплакав от радости, всенародно обнимал и лобызал сына своего и соправителя.
Молебен благодарственный за победу и о здравии государей и воинов служил сам митрополит Иона и произнес потом слово похвальное юному государю, закончив его так:
- Удостоил мя господь дожить до славы твоей, Иване, когда ты настоящим государем становишься. Вся Русь тобе земно кланяется - и не токмо большие люди, а наипаче посадские черные люди и сироты, а святая церковь тя благословляет. Аз, многогрешный, ныне же заложу для-ради похвалы твоей церковь каменную - Похвалу Пресвятыя богородицы, приделаю к алтарю Соборныя Пречистыя, возле южных дверей…
Когда Иван, поздоровавшись с матерью, поспешно прошел в хоромы своей княгини Марьюшки, забыл он о всех делах и успехах своих. Будто сомкнулся для него весь мир в этих покоях, где Марьюшка и маленький спящий Ванюшенька теплой, сладостной лаской и негой переполнили его сердце.
- Никогда яз не вкушал такой радости, - говорил он, обнимая свою юную супругу, - не вкушал, Марьюшка, счастья подобного…
Никуда не захотел идти отсюда Иван; тут и обедал он, тут и почивал с семейством после трапезы…
Все же пробудился он ото сна в надлежащий час и пошел в свой покой, куда вызвал к себе молодого подьячего Федора Васильевича Курицына.
Сидя на любимом месте, возле самого окна, он с увлечением и жаром рассказывал другу своему о битве с татарами.
- Яз, - говорил он, - еще в Москве, как токмо весть о татарах пришла, вспомнил враз Оку-реку, что дугой к Москве у Коломны выгнулась, и все мне понятно стало…
- Она, Ока-то, словно водяной ров возле града, - подтвердил Курицын. - Коломну бережет и к Москве путь пресекает…
- Сие давно ведомо, - прервал его Иван, - токмо главного-то наши воеводы не разумели: Коломна-то у самой верхушки сей окской дуги. Вот оно что!
- Все воеводы наши тут всегда у всех переправ и бродов стояли и не пущали к ним ордынцев, а ежели…
- И сие все ведомо, - опять прервал Курицына юный государь, - а надобно было не токмо не пущать татар, а в дугу сию речную их загонять да обходом потом с тылу их бить. Когда же яз о сем с воеводами баил, усмехались они, но ослушаться не смели. Тогда вызвал яз брата Юрья, в ратных хитростях весьма скорометливого, и поведал ему все. Юрий же, хвалу мне воздав, придумал еще не токмо теснить татар к Коломне, а и хитростью манить их, якобы отступая с боем пред силой татарской. Когда же все сие свершилось, татар мы, яко рыбу в сеть, загнали, то и Басёнок и Стрига нас похвалили…
Иван помолчал, думая о военных делах, и добавил:
- Мыслю яз так: перво-наперво надобно всю окрестность знать, где бой принимаешь; засим надобно вражьи полки с боем на те места манить, где нам выгодно, и там их доржать; самим же в обход главной силы идти, где можно, дабы потом в тыл ударить…
- Велик ты, государь, в военных деяниях, - взволнованно воскликнул Курицын, - велик ты на воеводстве, как и в хитрости государствования!
Несть государя нужней для Руси, чем ты!..
Иван протянул руку другу своему, а тот горячо облобызал ее.
- Прав ты в едином, - сказал Иван, - хитрость государствования и хитрость ратная схожи, ибо рать токмо частица государствования: либо защита, либо ускорение замыслов государственных…
- Верно, - пылко отозвался Федор Васильевич, - нам рати надобны, дабы отбиться навсегда от татар…
- А для сего перво-наперво всех ворогов у себя на Руси истребить, дабы силой всей русской на татар идти…
Они замолчали, каждый отдавшись своим думам.
Постучав в дверь, вошел молодой воевода Иван Юрьевич Патрикеев. Иван обрадовался двоюродному брату, которого еще более полюбил после боя под Коломной за храбрость и сметливость в ратных делах.
- Что поведаешь, брат мой, - по-семейному встретил его Иван, - садись подле меня. Как здрав?
- Бог милует, а ты как здрав?
- Ну и меня милует. Садись ближе, сказывай.
- Государь кличет тя на думу о Вятке. Своевольничает Вятка-то… Меня отсылает государь.
Иван радостно усмехнулся, подымаясь со скамьи.
- Государь и без очей все видит. Всегда он чует, где зло против нас, - молвил он и, обратясь к Курицыну, добавил: - И ты иди с нами думу думать…
В опочивальне у великого князя уже сидели за столом второй сын его, князь Юрий, и воевода князь Димитрий Иванович Ряполовский.
- Ты, Иване? - спросил Василий Васильевич.
- Да, государь, с князем Иваном и Федором Васильевичем…
- Добре, добре, - молвил великий князь, - садитесь, думати будем о Вятке. Своевольничает вельми. Воеводы-то наши Перхушков, князь Горбатов да князь Семен Ряполовский ни с чем прошлый год вернулись, норовили вятичам!
Бают, посулы с них брали, сучьи дети…
- Государь, отпусти на сей раз князя Ивана Юрьича Патрикеева, - предложил Иван. - Видал яз его под Коломной, - храбр он и скорометлив. А про Перхушкова-то и князя Горбатова, может, бают напраслину. Может, просто бог им ума и сметливости не дал…
Василий Васильевич, нахмуря брови, долго молчал, потом сказал:
- Может, право ты мыслишь, Иване, не корысть тут, а немощь разума.
Токмо все едино веры у меня в них нет…
- И у меня нет, - согласился Иван, - не надобны государям такие воеводы, из-за корысти ли их, воровства, или неразумия - токмо вред и зло государству, а государям бесчестье.
- Ин пусть будет по-твоему, Иване, - опять помолчав, промолвил Василий Васильевич, - отсылаю яз на Вятку Ивана Юрьича, а с ним вместе Ивана Иваныча Ряполовского, воеводу нашего…
Обратясь к другому сыну, он добавил:
- А ты, Юрий, пошто молчишь? Ратное дело добре ведаешь…
- Яз, государь, - живо откликнулся Юрий, - со всем согласен, токмо бы еще князя Димитрия Иваныча с ними отослал. Добре он те места знает…
- Разумно все сие придумано, - весело воскликнул Василий Васильевич, - с богом, воеводы, с богом все трое на Вятку. Град сей был правой рукой у Шемяки проклятого, а ныне у Новгорода… Идите, воеводы, соберите многую ратную силу и с божьей помощью руку сию у Новагорода отсеките.
Встали воеводы и, простясь со всеми, вышли из княжой опочивальни. Но Иван, сделав знак брату, остался. Васюк стал раздевать Василия Васильевича, снимая с него сапоги.
- Ко сну пора мне, дети мои. Идите. Помолюсь яз да опочину, - сказал Василий Васильевич и, позевывая, спросил: - Скажи мне, Феденька, ведь ученый ты, верно ли, что скоро солнце и месяц гибнуть почнут? И к чему сии знамения небесные?..
- Истинно, государь, будет сие, - ответил Федор Курицын. - Писано о сем в святцах булгарских с семерочисленником, что отцу Лександру един инок булгарин со своего списал. Сказано тамо: "В лето шесть тыщ девятьсот шестьдесят восьмое, июня в восемнадцатый день, почнет Солнце гибнуть…"
- Попы бают, светопреставление будет, - заметил Василий Васильевич.
- В святцах тех булгарских, - возразил Курицын, - показано, что и ране сего солнце много раз затмевалось и после много раз затмеваться будет. Те же затмения, что ранее бывали, в те часы свершались, кои в святцах впредь исчислены были. О светопреставлении же ништо там не указано, ибо никто о сем не ведает и ведать не может…