XXV
В одном из флигелей старого Острожского замка, в мрачной комнате с низкими давящими сводами, за столом сидели два собеседника. Один из них, знакомый нам Тамара, бывший есаул Бруховецкого, выглядел теперь каким-то полинялым, изношенным: следы оргий и пьяных ночей легли на лице его мелкими морщинами вокруг воспаленных глаз, смели яркую окраску здоровья с его осунувшихся щек и подсерили обредевшую чуприну… Да и самое платье на Тамаре было теперь сильно притерто, - видно было, что нужда держала его в руках. Другой был один из уполномоченных польских комиссаров, ротмистр Фридрикевич, командированный вести переговоры и заключить союз с новопоставленным на Запорожье гетманом Ханенко; пан ротмистр, и по блестящей одежде, и по довольному выражению выхоленного, молодого еще лица составлял противоположность пану Тамаре. Перед собеседниками стояли серебряные кубки, наполненные темным, почти черным липовым медом, а посреди стрла возвышался увесистый жбан, в котором слегка колебалась та же ароматная влага. Комната была слабо освещена двумя восковыми свечами, так что стены, увешанные портретами, казались подернутыми мутными пятнами, а из рам угрюмо смотрели на незнакомых гостей лица целого рода князей Острожских.
Разговор вертелся около Ханенко. Давно посланный им посол, о котором ротмистр Фридрикевич дважды получил известие, что он уже в дороге, до сих пор не являлся, а ему вручены были условия Ханенко, на каких последний готов был с Правобережной Украйной ударить челом Речи Посполитой. Посланные Тамарою гонцы и разведчики не принесли тоже никаких разъяснений, да и от Ханенко не прибывало другого посла. Все это тревожило молодого комиссара и ставило его в крайне неловкое положение. Из Варшавы шли к нему довольно часто запросы, а он должен был пока увиливать от прямых ответов и сидеть без толку в скучном Остроге. Между тем для Польши было крайне интересно выдвинуть своего ставленника, Ханенко, готового пойти на всякие уступки; с новым гетманом Речь Посполитая надеялась опять подчинить себе разоренную и опустошенную Правобережную Украйну, тем более, что и Москва, в силу Андрусовского договора, должна была покровительствовать этому подчинению, - вот для этой-то миссии и был командирован юный дипломат; но дело, по каким-то темным случайностям, как назло, уходило из его рук, и эта неудача раздражала и бесила пана ротмистра.
- Нет, это, бей меня Перун, - невесть что, - возмущался молодой комиссар, - ты пойми, пане: мое положение - самое глупое, самое отвратительное! От меня настоятельно требуют сведений, указаний, как стоит дело с Ханенко, а я отмалчиваюсь, выбрехиваюсь - и все через этого, пся крев, посла! Татаре ли его накинули арканом, Дорошенко ли посадил его на палю, или он валяется по шинкам пьяный, как хлоп, - бес его ведает, а ты вот сиди в этой скучной трущобе и жди!
- Да, что трущоба, то трущоба! - согласился Тамара. - Людям, которые привыкли к роскошной жизни, с шумным весельем, с шляхетской фантазией, с пышными пирами, с возлияниями Бахусу и с жертвоприношениями Киприде, - здесь тощища смертная!
- Я до такой степени отупел от досады, что, представь себе, пане, бывают моменты, когда даже ни о чем не хочется думать!
-- О, бросил бы ты, любый пане, все думки, коли б мне не несчастье!
- Какое? В чем?
- Да в том, что у меня была выхвачена и припасена для панской милости такая квиточка, что пан бы облизал себе пальцы: красавица, зорька небесная и совершенно невинный птенчик! Представь себе, пане: ясная, как раннее утро, нежная, как лепесток розы, и при этом темные брови и темные с поволокой глаза… Вообрази себе ангельское выражение личика и в глазах целое пекло… Это очарование! Самые противоречия имели такую обаятельную силу, что я, пресыщенный уже наслаждениями жизни, приходил в трепет, помышляя о восторгах блаженства.
- И где же это чудо?
- Увы! Улетело, исчезло!
- Жалко… Ну, мы поищем твою красавицу, дай только успокоиться, а то все мысль сворачивает на этих проклятых смердов схизматских: все вот только и мечтаешь о том, как бы их скрутить да закрепить навеки за нашим благородным рыцарством… Окажи я эту услугу Речи Посполитой - и моя карьера обеспечена! Сорвется рыбина с гака - и я осмеян, погиб! За меня ведь коронный гетман Собеский руку держал и доказывал, что такие комиссии лучше поручать молодым, энергичным, способным шляхтичам, чем обленившимся старцам. Теперь ведь у нас, понимаешь, новый король, Михаил Вишневецкий, сын вечно чтимого, вечно славного Яремы, так с новым молодым королем пошли новые порядки, молодых шляхтичей начали, как видишь, призывать к делу.
- И добро, - кивнул головою Тамара, - старый-то король Ян Казимир натворил делов со старьем, так что пришлось положить ноги на плечи да показать пятки.
- Ха, ха! Верно! А теперь нам открыта дорога… И вот приходится мне оправдать мнение моего родича!
- Понимаю, коханый пане, твое положение и сочувствую, - опорожнил кубок Тамара и поспешил снова его наполнить темной жидкостью. - Только вот мое мнение…
- На Бога, пане, разъясни мне все и посоветуй, что делать, - прервал его ротмистр, - ты ведь знаешь и здешний край, и нравы его, и всякие каверзы да пакости, каких тут ожидать можно, особенно теперь, в этом омуте…
- Что ж я могу… Конечно, мне все досконально известно. Я их всех, шельмецов, насквозь вижу…
- Так помоги же мне разобраться, во–первых, за твои услуги я лично поблагодарю, а у Фридрикевича найдется чем поблагодарить…
- Ого–го! Ласковый пане! - захлебнулся от восторга Тамара и поцеловал неожиданно своего собеседника в плечо.
- А во–вторых, - продолжал ротмистр, поощренный изъявлением признательности, - Речь Посполита даст тебе за то важный пост… Я похлопочу… Постараюсь… Наконец, в–третьих, - при удаче с Ханенко ты, благодаря моей протекции, можешь стать у него правой рукой и, чего доброго, можешь со временем овладеть булавой, ведь теперь у них что приход - то и поп, что ни сброд - то и гетман!.. А мы бы тебя поддержали…
- О, на пана Езуса и на Матку найсвентшу! - воскликнул патетически, потрясенный такою мыслью, Тамара. - Весь к панским услугам, лежу у панских ног! А если бы мне выпало такое счастье, то клянусь быть рабом Речи Посполитой, исполнять все ее веления, способствовать осуществлению всех ее стремлений…
- Я не ошибся в тебе, мой пане! - пожал Фридрикевич руку Тамары. - Ты хотя и схизмат, но у тебя в жилах благородная шляхетская кровь… И это оценится, только не плошай и дерзай!
- Да я, если захочу, так и Дорошенко, этого татарского ставленника, и Многогрешного заткну за пояс, потому что и эдукацией, и мозгами, и знанием быдла я выше их… Это верно! При мне эти гетманишки только и жили моим умом, без моего указания - ни шагу!
- Ой, на милость, пане! - улыбнулся снисходительно ротмистр. - С тобой, значит, страшно и компанию водить?..
- Врагам моим, - подчеркнул самоуверенно бежавший с родины и искавший по чужим углам ласкового хлеба Тамара. - А друзьям за моей спиной спать можно спокойно… Оберегу и сокрушу всякого, кто вздумает нарушить покой… Я отчаянно храбр и беспощаден…
- Так выручи же, пане! - протянул руку Фридрикевич.
- С удовольствием! Только вот что, прикажи, пане, подать лучше мальвазии: она просветит ум и даст полет фантазии, а то мед этот, по правде сказать, - бессильная кислятина.
Фридрикевич хлопнул в ладоши. Явились слуги и принесли, по требованию его, две пузатых сулеи с темно–малиновой, густой, словно прованское масло, жидкостью. Тамара сейчас же налил себе и хозяину по ковшу этой душистой настойки и, опробовав ее, одобрительно замычал.
- Сто дьяблов с ведьмой в придачу, если эта смесь не придает жизненных сил! - воскликнул он после второго ковша. - Но, теперь к делу. Ханенко - травленый волк и знает, почем ковш лиха: пустого, ненадежного человека он не пошлет; посол его не попадет ни в лапы татар, ни в когти Дорошенко, - это верно! Значит, с ним приключилась какая-либо особая, не рассчитанная беда… Но дело не в том, - пусть бы и подох, - мало нужды, а дело в том, что между Ханенко и панской милостью кто-то стал на пути и мешает нашим сношениям: ведь мы уже третий раз извещаем Ханенко, что посла его нет, а он все пишет, что дал широкие полномочия послу, за которым вслед выслал почт - кончать с Польшей, как ей любо. Выходит, что он наших листов не получает и даже не знает, что и его посол, и его почт застряли у черта в зубах…
- Да, это так, ты прав, но как же помочь этому горю? Как найти такого пройдоху, который бы пролез у самого дьябла между рогов, а таки достиг бы Ханенко и передал бы ему наши желания? Ведь и сам-то Ханенко, наш почтенный союзник, где-то прячется, - в Буджацких ли степях, в Крыму ли, либо на Запорожье.
- Гм! Это задача… Был у меня такой слуга верный, как пес, и скрытный, как я… Так вот этот бы пролетел сквозь огонь, прополз бы по дну моря, но, к сожалению, его повесили.
- Так окажи, пане, для меня ласку, если бы вместо него… тебя.
- Меня повесить? - прервал его обалдевший Тамара.
- Оборони, Боже! Что тебе в голову пришло? Нет, я о том прошу, чтоб пан сам отправился к Ханенко, раз, - при панской доблести и остроумии, тебя никто не остановит в пути, два, - ты поставишь ему на вид наши условия, - я дам полномочия, и наконец, это будет тебе слушным часом стать в самые близкие отношения к Ханенко и получить от него генеральную должность.