Предложение это прельстило было Тамару. В последнее время, скитаясь по окраинам Польши без дела, околачиваясь то там, то сям, из шляхетской милости, он дошел до последней крайности, до нищенства, посольство же от комиссара давало ему и средства и почет, но, главное, - при таком уполномочии он совершенно легко мог стать у Ханенко его правой рукой, а там дальше открывалась еще более радужная перспектива. Сообразив это, Тамара сразу было ответил:
- Великолепно! Еду!
- О, как я рад! Я не забуду пану этой услуги! - воскликнул Фридрикевич, обнимая своего нового посланника. - Теперь вспрыснем дорожку, сделаем распоряжение, да не будем тратить золотого времени.
- Да, да, - произнес уже менее радостно, а более озабоченно Тамара, - хотя спешить-то нечего, - нужно сначала выяснить, обдумать все.
- Медлить нельзя! Тут каждая минута дорога, да и выяснить все можно лишь на месте.
- Конечно; но нам неизвестно даже, где искать Ханенко, на Запорожье ли, или у татар?
- Там все пан и узнает. По–моему, сразу ехать нужно на Запорожье.
- На Запорожье? - широко открыл Тамара глаза; ему сразу вспомнилась встреча в Запорожье с Мазепой, принесшая ему унижение и позор, с которыми он и должен был немедленно скрыться от братчиков.
- Нет, никоим образом не на Запорожье, - возразил энергично Тамара, - там ведь Сирко, заклятый враг и нас, поляков, и татар, он и Ханенко этого разгромил за его якшанье с татарами и за преданность Речи Посполитой, наконец, Сирко - друг Дорошенко.
- Этого турецкого подданного?
- Может, это еще одни слухи, потому что мне достоверно известно о желании и просьбах Дорошенко соединить обе Украйны, он об этом входил в соглашение и с прежним, блаженной памяти, гетманом.
- Ну, так что ж? Соединение туркам не мешает, он и задумал соединение обеих Украйн под турецкой чалмой.
- А лысый дидько их знает, но, во всяком случае, не ведая, где именно Ханенко, не зная, как к нему Запорожье относится, не будучи твердо знакомым с планами Дорошенко, нельзя пускаться в дорогу, - и рискованно, и бесполезно, попадемся еще в лапы Дорошенко, а у него ведь заправило Мазепа.
- Мазепа? А что же такое Мазепа?
- Дурень, но злейший мой враг, он теперь правой рукой у этого Дорошенко. Я, видишь ли, пане, - поправился Тамара, - ему раза три набил нос: пощечину дал, потом переломал на его голове его же саблю и, наконец, выпорол его, как хлопа. Ха, ха! Как он извивался под канчуками! Но нужно было проучить наглеца! Думаю, не забыл он моих уроков… Ну, так естественно, если я попадусь ему в руки…
- То этот Мазепа выпорет пана?
- Не родилась еще та рука на свете! - воскликнул высокомерно Тамара. - Тамары могут лишь учить других и мстить больно, а в случае несчастья - умеют и умереть вовремя, - ни униженья, ни позора они никогда над собой не допустят!..
XXVI
- Я не о себе забочусь, - продолжал Тамара, - мне всякое лихо за шутку, от врага я не убегаю, а лишь спрашиваю, где он? Но мне дорого твое дело, вельможный пане; если мы, не спросившись броду, сунемся в воду, то может статься, что кто-либо из моих провожатых попадется и продаст нашу тайну; а Дорошенко, выследивши наши намерения, примет меры… И вся наша справа пойдет прахом.
- Но ведь и сидя сложа руки, справы не двинешь вперед?
- Зачем сложа руки? Слушай, коханый пане, я приготовлюсь к отъезду и подберу себе охочекомонных, чем больше их будет, тем лучше, потому что по величине сопровождающего отряда судят о значении посла и о силе уполномочившего, а между тем пошлю верного человека в Буджацкую степь, проведать про Ханенко, времени на это потратится недели две, не больше, и я в ту же минуту, как он вернется, двинусь по западной Подолии через руину и безлюдные степи.
- Эх, а время все будет марно идти! - почесал с досадою затылок пан ротмистр.
- Больше ждали, меньше ждать!
- Как меньше? Пока вернется этот разведчик, уплывет много часу, а то еще, пожалуй, он канет, как в воду.
- Не такой, не такой! - замотал головой Тамара.
- Да ведь может он и подохнуть, а я жди, потом наконец двинется пан, ну и с паном то же случится.
Тамара побледнел и как-то осунулся на кресле, словно уклоняясь от занесенного над ним удара.
- Я не предсказываю, но все может статься, - продолжал Фридрикевич, подливая Тамаре мальвазии, - значит, все это затянется до бесконечности, а меня королевский двор все понукает, - триста перунов!
- Во всяком случае нужно же собрать для почета изрядный отряд… иначе нельзя, - говорил, теряя уже прежний апломб, Тамара, - а я, пожалуй… мне что? Кинжал в зубы, саблю в руки - и черт не брат!.. Только бы вот собрать почт.
- А мне кажется, что этот почт нас и выдаст: ведь придется же переезжать дорошенковские владения, - ну, его приверженцы и известят сейчас своего ясновельможного пана, а то сами составят загон, да и расправятся… Одному же можно пробраться незамеченным.
- Меня слишком все знают.
- Переодеться можно.
Тамара задумался: ему не хотелось ни трусость свою обнаружить, ни потерять протекцию у мецената, но не хотелось тоже подвергнуться и страшным опасностям, могущим иметь для него фатальный исход; а между тем, с другой стороны, предложение было так заманчиво. Он налил себе снова в кубок мальвазии и начал искать на его дне утешения.
- Да, ты прав, вельможный пане, - воскликнул он наконец, после довольно продолжительного молчания. - Я возьму с собой только двух слуг; один будет оставаться при мне, а другого буду посылать на ближайшие разведки, - и так будем подвигаться вперед. Пан только снабдит меня презренным металлом в большом количестве, потому что без дукатов трудно двинуться; они и рот раскрывают всякому, и добывают руки, и находят убежище.
- О, не беспокойся, пане, об этом! Этим добром снабжу я тебя вволю…
- Так я завтра двинусь, - весело вскрикнул Тамара, порешив в уме, в случае чего, скрыться с дукатами, - или завтра, быть может, не успею собраться, так уж послезавтра… Мне только нужно послать недалеко за одним… необходимым для меня человеком.
- За проводником в степях?
- Нет, просто за преданным мне слугою. А проводник мне на какое лихо? Сам знаю степь, как свои пять пальцев! Искрестил ее!
- Пан там часто бывал?
- Случалось… Да, вот и в последний раз, - уж признаюсь вельможному пану, - приходил Тамара все более и более в игривое расположение духа; налетевшая было внезапно тревога внезапно же, при принятом им решении, улетела, сменившись самодовольно–радостным настроением. - Вот про красавицу, что я говорил, - ведь я ее вынюхал и похитил в той же степи.
- Как? Это любопытно. Значит, она казачка?
- Казачка и невеста вот этого ненавистного мне Мазепы, что нынче у Дорошенко правой рукой. Зол я на него и рад всякую пакость ему чинить.
- Да за что же пан к нему так беспощаден?
- А за то, пся крев, что он осмелился… - и Тамара вдруг сконфузился и замялся, но потом вдруг выпалил: - Осмелился приставать всегда к партиям, враждебным Речи Посполитой. Нужно заметить, что этот шельмец - тонкая бестия, хорошо по–шляхетски эдукованный, был и пажом, и подчашим при королевском дворе и, несмотря на эти благодеяния, вечно шел против сословия благородного рыцарства, вечно держался схизматской церкви, вечно стоял за быдло, оправдывая пословицу, что с хама не будет пана. Ну, а я этого не потерплю нигде и за его мнения дал ему, чуть ли не в присутствии короля, пощечину. Мазепа вскоре после этого ушел из Варшавы да и пристал до бунтарей… Здесь я его проучил снова, но уроки на этого заклятого хлопа мало действуют. Он поступил к Дорошенко и начал мутить его против поляков, а я был у Бруховецкого, старался склонить своего гетмана к Польше и оторвать от Москвы, но этот шельма Мазепа так ловко действовал, что соблазнил-таки Бруховецкого заполучить булаву от Дорошенко… Как я ни предупреждал бедного Ивана, что это ловушка, - но предложение было для него так обаятельно, что он меня не послушал… Ну и погиб, погиб ужасной, возмутительной смертью: его растерзала пьяная толпа диких зверей… Вот я и поклялся за смерть моего гетмана–друга, за вред, нанесенный Речи Посполитой, - отмстить этому негодяю.
- Молодец! Як Бога кохам - и по своим чувствам, и по доблести - ты лучший наш рыцарь, и я поднимаю келех за здоровье пана!
Тамара даже вспыхнул от удовольствия и, поцеловав почтительно своего собеседника в плечо, опорожнил шумно свой кубок.
- Да, я за Польшу никому не спущу! - произнес он надменно и стал продолжать свой рассказ. - Ну, подслушал я как-то, что у этого Мазепы есть невеста, красоты неописанной, что она живет в безлюдной степи, в каком- то хуторке, спрятавшемся в байраке, в леску, на речке Саксаганке, что Мазепа повенчается с ней сейчас же, как соединится Дорошенко с Бруховецким.
- А этот Дорошенко должен быть порядочный лайдак? Он и Собескому предложил письмом такие условия, что тот порвал в клочки его листы и три дня ругался без передышки.