- Может великий народ не слышать стрекота проклятых сорок? - спросил юный богатырь.
- Может, если его заглушит голос Маман-бия.
- Но, мудрый ага, Маман-бия нет и не будет.
- Ошибаешься: мать, родившая одного великого сына, подарит народу и второго…
- Верите в это?
- Верю!
2
Спешил молодой богатырь на берег Казахдарьи к началу зияпата, коня не жалел, плеть не берег, а все же опоздал. Не дождались джигиты своего ага-бия. До полудня высматривали степь, пытаясь увидеть на краю ее силуэт всадника, скачущего к реке, когда же солнце повернуло на другую половину неба, открыли казаны с томящимся в них мясом и приступили к трапезе. Как и всякий пир, зияпат начинался с трапезы. За угощением и беседа веселее идет, и сырнай поет громче.
Ерназар прискакал в аул, когда первый котел уже опорожнили и принялись за второй. Правда, успели только выложить мясо на широкие подносы и ничья рука еще не протянулась к нему. А крик караульного: "Едет! Едет ага-бий!"-эту руку и вовсе заложил за спину. Теперь в присутствии ага-бия не посмел бы никто коснуться мяса. И не потому, что запрет существовал какой-то, уважение к старшему не позволяло. Старшим же был Ерназар.
Года, поди, еще не прошло, как затеяли джигиты игру в ага-бия, а привыкли к ней и усвоили законы, которые диктовала игра. Строгие законы, нарушение их каралось. Провинившегося судил казий, наказывали пле-точники.
Затеяли игру джигиты, сыновья именитых степняков, а мысль подала мудрая Кумар, мать Ерназара. Умнее и властнее Кумар не было на каракалпакской земле женщины. И прозорливее не было. Видела будто дорогу, которой надо идти ее народу, и не навязчиво и не требовательно, а лишь советуя по-матерински, показывала эту дорогу молодым. Не одиночек был этот путь - всех степняков. В игре-то и соединялись они.
Единения больше всего боялся хивинский хан. Подавив восстание каракалпаков в 1827 году, он перемешал и расселил их роды, сменил биев, убрал родовых старейшин. Все, кто был близок предводителю восставших Айдосу, были казнены или изгнаны из ханства. С корнем вроде бы вырвал правитель Хорезма ядовитую траву недовольства и протеста.
Уцелела Кумар, вдова брата Айдоса, да и то лишь потому, что муж ее выступил против старшего бия и погиб от его руки. Не знал хан близости Кумар замыслам Айдоса, не ведал о мечте ее увидеть поднятым снова знамя Маман-бия.
А мечта жила в сердце Кумар, как живет смелый орленок в горном гнезде. Вырасти ему надо только, опериться, и тогда взлетит он. Взлетел он, когда сыну Кумар, Ерназару, исполнилось девятнадцать и силы и ум его готовы были принять завет Маман-бия - объединиться, стать под могучее крыло России. Завет принял молодой богатырь от матери, от нее принял и напутствие: идти к цели тайным путем, открываясь лишь соратникам своим и богу.
Тогда-то и вспомнила Кумар древнюю игру каракалпаков "ага-бий". Молодые в этой игре признали старшим Ерназара, вроде бы стали под его начало, пошли за ним. Да и как не пойти, если Ерназар и по силе и по уму превосходил каждого из своих сверстников. И не только сверстников. Приняли участие в игре и тридцатилетние, которым подчиняться кому бы то ни было зазорно, тем более младшему по возрасту. Увидели тридцатилетние в Ерназаре смельчака, способного бросить вызов хану, ненавистного всякому вольному степняку. А как не пойти за смельчаком, как не подчиниться ему, как не возгордиться причастностью к делу возрождения народа своего. Игра чем-то напоминала совет биев, существовавший при Айдосе, старшем бии каракалпаков, и уже тем самым переставала быть игрой.
Зияпат устраивали поочередно все участники "ага-бия". В тот день, когда Ерназар, задержавшись у Кара-тау, торопился к берегу Казахдарьи, выпал жребий Ма-улена-желтого, сына известного в степи бая, несколько лет назад покинувшего этот мир. Не больно расторопный, забывчивый, рассеянный до смешного, он на сей раз проявил поразительную сметливость и сосредоточенность. До рассвета поднял своих джигитов, чтобы они к восходу солнца успели расставить котлы, освежить баранов, пригнанных с ночной пастьбы, перебрать пшено для байсабайлы, расстелить паласы и кошмы в юрте и вокруг юрты. Решил встретить восход солнца и гостей, как подобает истинному степняку.
Взошло солнце, съехались гости. Не сразу, конечно, и не все вместе: на пиршество принято ехать не торопясь, поглядывая на небо - высоко ли поднялись дымки костров, греющих котлы. Если не высоко, то и спешить незачем. Если высоко, надо подогнать коня. Так, подгоняя коня или сдерживая его шаг, добрались гости до аула Маулена-желтого. Добрались, покинули седла и расселись на кошмах у юрты. В дом входить без ага-бия нехорошо. Не разрешает обычай предков ставить ногу впереди ноги старшего бия. А Ерназар для молодых вроде бы старший бий.
Ну, как уже говорилось, рассвет миновал, миновал полдень, а Ерназара все не было, и пришлось гостям переступить порог юрты, начать зияпат. Начать начали, завершить без ага-бия не суждено было.
На крик караульного: "Едет! Едет!"-выскочили гости из юрты, и первым хозяин, Маулен. Встретил ага-бия, принял повод из рук его, помог спешиться.
- Слава всевышнему! - сказал Маулен, почтительно кланяясь почетному гостю. - Не дал ветру прекратить ваш путь, не позволил песку замести тропу. Снова с нами вы.
Улыбнулся благодарно Ерназар, тронул ласково плечо Маулена.
- Разве сможет ветер помешать нашему делу. Пока он дует не в лицо нам, а в спину. Торопит.
Подбежал к Ерназару и судья Фазыл.
- Ага-бий, ветер, может, и дует в спину, а вот песок сечет лицо, - в тон Ерназару произнес он. - Аскар-бий забрал нашего главного борца с собой в Хиву.
Первую потерю в стае, которую с таким трудом собрал ага-бий, нельзя не заметить, досаду вызвала она в Ерназаре, и подумалось, случайная ли потеря, но досаду не выказал своим товарищам. Сказал спокойно, с беспечностью напускной:
- Не беда, обойдемся нынче без борьбы. Найдем чем позабавиться.
В сопровождении джигитов, как старший бий, не по возрасту, а по положению, им же самим установленному, Ерназар вошел в юрту и сел на почетное место, ему лишь предназначенное. Сел и тем дал понять, что игра начинается. С этого мгновения начинается, а все, что было прежде, ага-бий не знает и знать не хочет. Да и было ли что. Пусть почувствуют джигиты власть того, кто поставлен над ними. И именно сегодня почувствуют. Надо же игру превращать в дело.
Маулен-желтый принес чайник, поставил его у ног ага-бия.
- Что прикажет великий бий? - склонившись в почтительной позе, произнес Маулен.
Угадал, что ли, желание Ерназара повернуть от игры к делу или оговорился просто этот Маулен-желтый, но, назвав великим ага-бия, вроде бы сделал его старшим над степняками. Слово не прозвучало шутливо, шутку джигиты сразу бы уловили и наградили хозяина улыбками. Ерназар тоже наградил бы. А не пришлось. Строго и торжественно преподнес высокое звание ага-бию Маулен и тем смутил его. Хотел именоваться старшим бием Ерназар, мечтал о таком взлете, когда же предложили, пусть случайно, льстя честолюбию гостя, стать первым бием каракалпаков, устыдился он такой почести. Понимал, что права на это не имеет.
Надо бы превратить все в забаву, пожурить злато-устого Маулена, наказать словом за лесть чрезмерную. А не превратил все в забаву Ерназар, не пожурил, не наказал словом. Смолчал. Прищурившись, долгим взглядом изучал хозяина, выверял, от души ли тот преподношение дорогое сделал гостю. Ничего не узнал. Отбросить же преподношение не захотел. Слишком приятным оно для него было. И нужным.
- Начнем совет! - сказал Ерназар.
Да, нынче все было не так, как прежде. Не зияпат приказывал начинать ага-бий, а совет. Советом же назывались встречи биев в ауле Айдоса, когда тот, как старший бий каракалпаков, решил объединить степные роды, создать ханство каракалпаков.
Озадаченный Маулен заморгал растерянно глазами: он не знал, как открывается совет и что ему, Маулену, надо сделать, чтобы этот совет по-доброму прошел в его юрте.
Ты всегда был нетороплив, Маулен, а нынче и вовсе неспособен двигаться, - заметил Ерназар.
Кто-то из джигитов объяснил:
- Пораженному копьем не только двигаться - стоять трудно.
Маулен развел руками, показывая этим, что он в самом деле ранен. Рана, правда, не слишком приметной была, Ерназар не сразу ее увидел, лишь когда хозяин повернулся, на левой щеке ясно обозначился шрам.
- Кто же это посмел бросить копье в моего джигита? - спросил Ерназар, улыбаясь. В истинный удар копьем он не поверил, понял, что шутка это. Копье бы снесло Маулену голову.
Маулен приосанился, выпятил вперед грудь.
- Не мужчина! Нет такого джигита, который поднял бы на меня руку. Она отсохла бы моментально.
- Женщина! - подсказал тот же веселый голос.
- Да, женщина, - подтвердил Маулен.
Ты сражаешься с женщинами? - рассмеялся Ерназар.
- Не я - они сражаются со мной.
В третий раз кто-то из джигитов пояснил:
- Жена бросила в Маулена копье.
- Именно копье! - крикнул Маулен. - Я видел в ее руке копье, хотя жена утверждает, что это был кухонный нож. Но какая разница! У ножа и копья один предок - острое железо. Они, можно сказать, братья единоутробные, близнецы, их легко перепутать. Конечно, не цени жена моего мужского достоинства, она метнула бы нож. Выбрала, однако, копье, за что я благодарен ей. Значит, любит меня и не обменяет ни на кого другого…
Джигиты дружно захохотали. Рассмеялся и Ерназар.
- Поблагодарим жену Маулена, - сказал он, - за то, что она метнула в него нож, а не копье. Иначе сидели бы мы здесь не на зиянате, а на поминках.