- Ваше высокоблагородие, - почтительно обратился он, - мы бы разошлись по казармам, да солдаты боятся, что всех теперь расстреляют за бунт.
К полковнику подошли Дымников, другие офицеры, Несколько солдат-преображенцев и семёновцев, унтер-офицеры. С другой стороны надвинулись солдаты с винтовками. Люди с красными бантами мельтешили за их спинами.
- Все, кто выполнит мой приказ, все, кто станет в строй и пойдёт за мной, расстреляны не будут! - громко объявил полковник.
- Не верьте, товарищи! - крикнул из группы красных бантов унтер-офицер с растрёпанными светлыми волосами, падающими из-под папахи на глаза. - Не верьте полковнику! Он врёт! Вас всех расстреляют!
- Это кто такой? - спросил Кутепов унтера, вышедшего на переговоры.
Тот оглянулся и сказал с виноватым вздохом:
- Из Волынского полка. Кирпичников.
- Запомните, поручик, эту фамилию, - приказал Кутепов Дымникову. - Развивайте память. То, что сейчас происходит, забывать нельзя.
На город ложились сумерки, и последние языки пламени затухающего пожара, вырывающиеся из чёрных развалин, приобретали ярко-алый оттенок. Весёлыми зелёными квадратами вспыхнул свет в окнах большого здания дворца. Открытые ворота были совсем рядом.
- Что в этом доме? - спросил Дымников унтера-семёновца.
- Дворец Мусина-Пушкина. Там теперь госпиталь Красного Креста Северного фронта.
- Если отступать - туда.
Кутепов с помощью солдат поднялся на какие-то ящики и продолжал выкрикивать свои призывы-приказы:
- Те, кто толкает вас на измену, на преступление перед государем и родиной, помогают нашим врагам-немцам! Не будьте мерзавцами и предателями! Останьтесь честными русскими солдатами!..
В ответ разнобой выкриков:
- Не верьте, товарищи!.. Кончай бузить, ребята!.. Бейте жандарма!.. Заманивает, сволочь!.. Пошли построимся!.. Не верьте!..
Толпу затянуло в водоворот раскола, и красные банты вновь открыли огонь. Дымников увидел, что Кирпичников целится в полковника, но Кутепов мгновенно спрыгнул со своей импровизированной трибуны и уже лежал на земле, стреляя в толпу из револьвера.
Как в 1914-м, в Галиции, мир для поручика распался, разорванный выстрелами. Он, Леонтий Дымников, оказался на краю пропасти, надо было не медля, не раздумывая, подчиняясь звериному инстинкту, спасаться, укрываться и в то же время заставлять себя притворяться бесстрашным, словно змею в руке придавить само желание бежать. Он полз к афишной тумбе, оглядываясь на полковника, который уже расстрелял барабан и спокойно-сосредоточенно заряжал револьвер новыми патронами. Может быть, он не притворяется, а впрямь не боится?
На мостовой лежал унтер-преображенец, который недавно объяснял причины бунта. Он монотонно кричал, подвывая, держась за живот, сгибаясь в клубок и вновь разгибаясь. Дымников обошёл унтера и лужицу крови, стекающую в выемки между булыжниками. За тумбой, куда он добрался, прятались несколько солдат. "Прицельный огонь по предателям! патронов не жалеть!" - услышали они крик полковника, заглушивший стоны раненых, послушно заняли положение "стрельба лежа" и начали прицеливаться и стрелять. Дымников достал свой револьвер и стрелял, не особенно стараясь в кого-нибудь попасть, в сторону пожара. Там ползали и кричали, перебегали, некоторые лежали неподвижно, будто кто-то разбросал шинели по проспекту.
Поручик не мог сказать, сколько времени продолжалась эта страшная перестрелка, но ещё не стемнело, когда бунтующая толпа рассеялась. Кутепов приказал подобрать раненых и отправить их в госпиталь, убитых снести во двор. К нему подбежал какой-то штабс-капитан без фуражки, с оторванным погоном и что-то нервно говорил. Солдаты-семёновцы громко обсуждали тяжёлые ранения двух своих прапорщиков. Дымников счищал грязь с шинели и её мог избавиться от чувства обречённости. От карательного отряда осталось человек тридцать. Остальные не погибли, не ранены - они просто исчезли. Солдаты, носившие раненых, не возвращались. Что-то должно было произойди. и произошло.
Из-за угла, со стороны Сергиевского собора, появилась Труппа людей в шинелях. Впереди шёл офицер с красным бантом на груди. Шагов за пятьдесят он приветственно замахал рукой и закричал:
- Не стреляйте!
Ещё не стемнело, и Дымников узнал старого приятеля.
Полковник распоряжался переносом раненых. Обернувшись на крик, увидев издалека погон и красный бант, "и злобно крикнул, вновь выхватывая наган:
- Вот он, предатель родины!
- Не стреляйте! - продолжал призывать офицер, приближаясь к ним. - Революция победила! Создаётся Совет рабочих депутатов! В Таврическом действует Временный совет Думы! Революция...
- Всем огонь по предателю! - скомандовал Кутепов и выстрелил сам.
Винтовки захлопали почти залпом. Вася Муравьев упал, простреленный сразу несколькими пулями.
- Нашего поручика убили! - закричали там, возле дергающегося в предсмертных судорогах тела. - Бей их! Бей царских кровососов!..
Вновь на Литейный выбежали солдаты. Уже не толпа, а боевой рассыпной строй. Открыли бешеный огонь из винтовок, а с крыши Сергиевского собора гулко зачастил пулемёт. Карательного отряда не стало.
Часть солдат-преображенцев вместе с офицерами бросились во дворец-госпиталь. Втащили с собой и мешки с продуктами. Вот и пришло время пообедать. Женщины в тёмных платьях и белых фартуках показали свободные комнаты. Смотрели опасливо, недоброжелательно.
Кутепов и здесь остался отцом-командиром: попросил, чтобы его провели по палатам, где лежат раненые из отряда. Дымников и другие офицеры пошли с ним. В палате на втором этаже умирали два прапорщика из Семёновского полка. Кутепов, сев у их кроватей и глядя в невидящие глаза, на бледные заострённые лица, слушая невнятный бред, говорил что-то успокаивающее.
С усталым безразличием Дымников вышел в коридор. К нему кинулись встревоженные сёстры милосердия. "Там солдаты, на улице... - взволнованно и невнятно говорили они. - Если найдут здесь здоровых, то мы не знаем... Они грозились..." - "Я здоров и сейчас уйду, - сказал им Леонтий. - А об остальных - к полковнику. Он в той палате..." Поручик нашёл пустую палату, выходящую окнами на Литейный, и, не включая свет, подошёл к окну. Совсем близко, внизу, в чёрной луже, наполовину расплавленной огнём фонаря, лежал Муравьев. Возле него сгрудились солдаты. Некоторые сняли папахи. Дымников узнал светловолосого Кирпичникова, рядом с которым стоял солдат с красным бантом на груди, неуместно улыбающийся или просто скалящийся. Надо быть мужественным и циничным. С одним долгом Леонтий рассчитался, но отчего-то по-мальчишески всхлипнул и вытер неожиданные слёзы.
Это он - Александр Павлович Кутепов - убил Ваську. Леонтий точно схватил момент: полковник целится из нагана профессионально, а на лице - гнусное драчливое злорадство. Дымников в детстве, гостя в имении знакомых, видел, как дрались тамошние мальчишки, один из которых, такой же маленький и злорадный, метко бросал камни. Бил в голову, в глаз, сильно и точно, и злорадно выкрикивал что-то, когда камень поражал беднягу, и тот кричал, падал, плакал, утирал кровь...
Солдаты поглядывали на окна, о чём-то совещались. Скаливший зубы словно почувствовал, что на него смотрят, поднял взгляд и погрозил кулаком.
1917. МАРТ
Служба продолжалась, и поручик Дымников, 1 марта прибыв в казармы Преображенского полка, узнал, что полк решил признать новую власть, а полковник Кутепов ищет его. Встретились в офицерском собрании. Отведя поручика в сторону, полковник сказал:
- Не принимайте этот позор близко к сердцу, Леонтий Андреевич. Я знаю настроение и состояние частей на фронте и убеждён, что в ближайшее время прибудут войска и наведут порядок в Петрограде. Возможно, и мы с вами прижмём в этом участие. Однако надо срочно выезжать на фронт. "За мной здесь охотятся, вас тоже могут схватить в любой момент - вы же участвовали в карательной операции.
Кутепов был прав - они ещё не покинули собрание, когда кто-то из унтер-офицеров подошёл к полковнику и кто-то сообщил шёпотом.
Надеясь на пропуск, выданный Кутепову за подписью председателя Государственной думы, они пошли на квартиру, на Васильевский остров, но на Николаевском мосту полковника ждали брат Борис и младшая сестра Саша. "Не ходите домой, - сказала сестра, обрадовавшись, что смогла предупредить брата. - Всё время приходят за тобой, Саша. Матросы и какой-то солдат с бантом". "Зубы скалит, как голодный волк", - добавил брат и передал, что даже прислуга, Захаровна, уговаривает Александра Павловича немедленно уезжать: "Такие рожи, что и отца родного убьют".
Дымников пригласил полковника на ужин к родителям. Мать угощала бифштексом с жареной картошкой, но без хлеба. К чаю подала пирожные собственного изготовления. Отец, профессор математики, неплохо знал историю и не преминул вспомнить слова Марии Антуанетты: "Если у народа нет хлеба, пусть он ест пирожные".
Уже все знали, что царь Николай II готов подписать отречение, и Кутепов задумчиво сказал:
- Что-то будет с нашей Александрой Фёдоровной?
- Думаю, что ничего не будет, - с беззаботным оптимизмом успокоил профессор. - Скорее всего, в Англию уедут.
- Может быть, в Германию? - усомнилась профессорша. - Она же немка.
- Туда сейчас нельзя,- война, - ответил муж.
- Эти временные, наверное, сразу заключат какой-нибудь подлый мир, - предположил Кутепов.
- Не-ет. Что вы! - профессор даже рассмеялся. - Эти никогда не пойдут на мир с Германией.