Жабицкий пожал плечами:
- Прости, владыка, в тяжкий час живем.
И начал разговор о войске, которое собрал гетман Януш Радзивилл. Потом поднял чашу.
- Дабы пришло спокойствие краю!
Егорий чаши не поднял. Только тронул белыми пальцами тонкую изящную ножку. Смутное, тревожное предчувствие овладело им. Далекий, осторожный голос настоятельно твердил: "Не пей!" Но взял кубок, подумал: из одной же бутылки наливал.
- Долго не быть покою, пане. Паки звенят мечи, не быть покою, - недвусмысленно намекнул Егорий.
Капрал одним махом выпил вино, снова налил кубок и, приподняв его, метнул на владыку кроваво-остеклянелый взгляд. Егорий почувствовал, как похолодело внутри под этим взглядом.
- Прошу, пана… - Жабицкий приподнял кубок.
Владыка Егорий отпил глоток и поставил кубок. Плеснулось багрово-красное вино на шелковую скатерку и расплылось фиолетовым пятном. Непомерно сладким показался владыке кагор.
Владыка пробыл еще с Жабицким четверть часа, почувствовал легкую боль в животе и жжение, поднялся и, не говоря ни слова, вышел. Домой добрался уже с трудом.
- Молока, Никита… Скорее! - и повалился на постель, обливаясь холодным потом.
Псаломщик побежал за молоком. Пил владыка, а оно пеной шло обратно. До вечера терзался на постели владыка Егорий. Наконец боли стали тише. Сошла мелкая испарина с высокого воскового лба. С трудом раскрыл помутневшие глаза. Искусанные до крови губы тихо зашептали:
- Кагор… Принеси, Никита, воды…
Никита бросился к ведру, обрадованный, что владыке полегчало. Дрожащей рукой черпал воду. Она плескалась из коновки, когда нес в покой. Остановился у постели. Владыка лежал тихо, не шевелясь, с широко раскрытыми глазами. Никита прикрыл веки и тихо вышел из покоя.
Иван Шаненя притянул дробницы к самой кузне и долго возился, укладывая в два ряда доски. Вспотел, пока сделал все, что задумал. Теперь осталось набросать в дробницы сбрую - седелки и лямцы. Разогнулся устало и крикнул:
- Устя!.. - Не слышит девка. Снова крикнул. Из хаты выглянула Ховра.
- Чего тебе?
- Устя где?
- Не хожу за ней. Придет - скажет, где была.
- Устя! - сердито окликнул Шаненя.
Из-за верболаза, что на краю огорода, показался Алексашка. Шел лениво, ковыряя травинкой зубы. И в тот же миг заметил, как с другой стороны огорода замелькал платок Усти. Бежала девка к дому, услыхав голос батьки.
Алексашка помог Шанене уложить упряжь и увязать ее веревками. Шаненя зазвал Алексашку в кузню..
- Спрашивать кто будет, говори поехал продавать сбрую. Куда поехал, не знаешь. Понял?
Хотел, еще сказать, чтоб не морочил Усте голову, да вместо этого строго наказал:
- Гляди, в кузню никого не пускай. Выколачивай железо потихоньку. Завтра к вечеру, может, и вернусь.
Те, кто видали, как проехал с товаром по кривым улочкам Пинска седельник Иван Шаненя, - не удивились. Знали, что в городе некому покупать седелки и хомуты. Потому и повез ремесленник сбрую на панские маентки. Не обратили внимания и на то, что рядом с телегой шел коробейник.
Раскрылись Лещинские ворота, проехали ров, и телега запылила по шляху. Коробейник примостился на дробницах позади.
По обе стороны шляха стояли густые спелые хлеба. Пришла пора жатвы. Кое-где уже виднелись бабки, и там ржаное поле, как желтая щетка, простиралось грустно и неуютно. За лесом садилось солнце, и от берез, что стояли на шляху, ползли длинные серые тени.
Проехали верст пять, поднялись на косогор, поросший дубами. Сгущались сумерки. В конце дубовой рощи, у старого ельника, от шляха отходила лесная дорога, по которой некогда холопы вывозили дрова. Дорога заросла травой и орешником.
- Верни на нее! - приказал Любомир.
Дробницы запрыгали по жилистым крепким корням. И только лошадь различала дорогу - было уже темно.
- Обожди! - снова подал команду Любомир.
Шаненя натянул вожжи, и лошадь остановилась. Тишина вокруг, даже лес не шумит. Любомир тонко и протяжно свистнул, В ответ, где-то совсем близко, послышался короткий тихий свист. Потом раздался хруст ветки и спокойный голос:
- Джура?
- Я, - ответил Любомир.
Глаза привыкли к темноте, и Шаненя заметил приближающуюся фигуру. За ней - еще одна тень.
- Держи дорогой! - сказал человек.
Дробницы закачались и заскрипели. Проехали немного и выбрались на поляну. Шаненя увидел лошадей. Мелькнул между деревьев костер. За ним дальше - второй. Возле первого остановились. Шаненя распряг кобылу, стреножил ее и пустил на поляну. Потом подошел к костру. Навстречу ему поднялся дюжий, хоть и не очень высокий казак в темном кунтуше, перевязанном ремнем, за которым торчала рукоять пистоли.
- Вот и повстречался с Антоном Небабой!
- Бог свел, - скупо улыбнулся Шаненя, рассматривая казака.
- Садись, отдыхай с дороги. И ты, джура, садись.
Любомир подбросил в костер валежника. Он на мгновение пригасил пламя, а потом вспыхнул, весело потрескивая и стреляя голубыми искорками. Возле костра стало светло, и Шаненя рассмотрел широкоскулое с бронзовым оттенком лицо, изогнутые широкие черные брови над острыми проницательными глазами, бритые щеки и небольшие, свисающие вниз усы. Серая смушковая шапка была заломлена набекрень, и вьющийся черный оселедец, выбившись из-под шапки, сползал на высокий лоб. Небаба пошевелил палкой костер и вдруг, подняв раскрасневшееся лицо, спросил:
- Как жив пан Лукаш Ельский?
- Не ведомо мне, - пожал плечами Шаненя. Не могу сразу понять, спрашивает Небаба шутя или серьезно. - Я про мужиков знаю, атаман. Спросишь - скажу.
- Остер на язык, - рассмеялся Небаба. - Говори про мужиков, если про панов нет охоты.
- А ты мужицкую жизнь сам знаешь не хуже моего. Живет мужик в муках и печали, терпит обиды от пана. Вот и все, что сказать могу… - Подумав, продолжал: - С того дня, как услыхали про гетмана Хмеля, гудит люд, будто улей. Теперь одна надежда на то, что придут казаки на Белую Русь, принесут волю и воспрянет вера наша…
- Воспрянет… - недовольно скривил губы Небаба. - Она, что, померла?
- Жива!
- А коли жива, значит, будет жить. Тяжко сейчас казакам, - Небаба поднял голову, пристально посмотрел в темень, словно искал там казаков и, не найдя, продолжал: - Бьются с панами насмерть. Думаю так: кровью изойдем, но осилим. Гетман Хмель меня на Белую Русь послал и сказал: там наши браты, доля у нас одна и дорога у нас с ними одна.
- И вера одна, - добавил Шаненя.
- Мне говорил Савелий, что пойдут мужики и челядники Пинска под наши хоругви. Так ли это?
- Пойдут, - уверенно ответил Шаненя.
- Пинск надобно обложить и взять. Тут иезуиты гнездо свили, и зараза эта по земле растекается. Ведомо мне, что приезжал тайный нунциуш папы Леон Маркони и благословение дал папское на огонь и меч. Паны ретиво выполняют завет. Но придет час - сочтемся за кровь…
- Город брать не легко тебе будет, - озаботился Шаненя. - В городе рейтар с пикиньерами полно.
- Все это знаю. А ты не поможешь? - испытующе посмотрел Небаба.
Шаненя неопределенно пожал плечами.
- Чего жмешься? - спросил Небаба. - Ворота городские открыть силишек хватит?
- Открыть не мудрено. Стража у ворот поставлена.
- Трех стрельцов с алебардами порубить не сможешь? Или рубить нечем?
Шаненя замялся от колючего вопроса атамана. По его же задуме Алексашка больше месяца махал молотом. Оружия наковали на целую сотню. Шаненя поднялся и пошел к телеге. Залез под дробницы, из потайного места, что устроил между досками, вытащил куль. Развязал, сверкнули, лезвия сабель.
- Привез тебе десяток, чтоб посмотрел.
Небаба встал, потер затекшие ноги.
- Сейчас посмотрим, какие они. - Кивнул Любомиру. - Неси, джура, татарскую.
Любомир исчез в темноте. Небаба взял саблю, сжал рукоятку и, словно желая убедиться в ее весомости, покачал слегка. Когда Любомир вернулся, Небаба поднял саблю над головой.
- Руби! - приказал он.
- Ты руби, атаман, - замялся Любомир. - Твоя рука крепче.
Шаненя не успел моргнуть, как цокнула сталь. Небаба подошел к костру и с любопытством осматривал то место, куда пришелся удар. На лезвии сабли оказалась неглубокая зазубрина.
- Добре отковано. Кто мастерил?
- Есть у меня коваль! - с гордостью ответил Шаненя. - Окромя сабель, алебарды кует.
Небаба отдал джуре саблю, посмотрел на небо. Оно висело над головой, густое и звездное. Через час должно было светать, и Любомир сладко зевнул.
- Иди, джура, поспи. Жаркий день будет.
Иван не понял, что имел в виду Небаба, но подумал, что утром пойдут казаки из леса. Когда Любомир ушел, Небаба пересел поближе, протянул к костру ладони.
- Теперь слушай…
Шаненя насторожился.
- Слушай и держи язык за зубами. Штурмовать Пинск - дело сложное. Нет у меня ни гаковниц, ни ядер. Единый выход - завладеть городом хитростью. Сможешь открыть ворота - влетим на конях. Нам только за улицу зацепиться. Там рейтары не выдержат.
- Открыть сумею. Знать надо когда.
- Не перебивай! - рассердился Небаба. - Савелий больше к тебе не придет. Он под Слуцк пошел. Явиться к тебе Любомир. Ему будет известно, в какой час выступать будем. А ты на всякий случай знай, мало ли какая оказия с джурой статься может. Гарцевать будем против Северских ворот, а ворвемся в Лещинские. Пусть Лукаш Ельский в другой бок глядит.
- Уразумел, - ответил Шаненя.
- Теперь слушай, как ворота открывать будешь…