- А что же, Виктор Сергеич… А что же, господа, ведь это идея! - с оживлением подхватил Горелов, крутя свой роскошный, душистый ус и с картинным изяществом выйдя на середину гостиной. - Судить девятнадцатый век - это куда интереснее, чем судить, на модный манер, отдельных его представителей, вроде Базарова или Обломова! Как вы мыслите, доктор? Как полагаете, прелестная Наталья Федотовна? - обращался Горелов то к одному, то к другому, желая привлечь внимание всех. - Я думаю, Константин Константинович, что такой общественный суд, если его провести в широкой аудитории, мог бы многое выяснить в смысле раскрытия подлинного лица российской общественности. Не правда ли, Владимир Иванович? - спросил в заключение Горелов Володю, хотя мнение гимназиста-репетитора вряд ли его интересовало.
- И, кстати, собрать драгоценные материалы для охранного отделения! - иронически подхватил Баграмов.
- У господ жандармов свои представления об общественности, - усмехнулся Горелов. - Никакие новые материалы не поколеблют их: адвокаты, врачи и студенты - все для них подозрительны… Интеллигенция!..
- Да полноте, г…господа, обольщаться! Дышит ли эта самая наша "общественность"?! - воскликнул Коростелев.
- Вы что же, не признаете интеллигенции, Константин Константинович? - задал вопрос толстяк Фотин.
- А что есть инт…тел. элигенция, Викентий Иванович?! - вопросом ответил Коростелев. - Когда говорят "дворянство" или "купечество", то я п…понимаю, что это объединение Дворян или торговцев, Я пон-нимаю, что есть чиновнич…чество… Но я не вижу какой-то единой интеллигенции! Вот мы все, г…господа, здесь инт…теллигенты, а что нас объединяет? Мы рассыпаны, как по полу горох. Есть индив…видуумы интеллигенты, никакой такой интеллигенции не существует! Инт…теллигенция - это миф…
- Позвольте, позвольте! - запротестовал Фотин, и блестящая, гладкая кожа задвигалась по крепким костям его угловатого черепа. - Значит, интеллигенция в обществе, по-вашему, нуль?! Не играет роли? Да как же так? - спросил он даже растерянно. - Скажем, меня вы отнесете, значит, к чиновничеству, но, зная меня, старшего фабричного инспектора, статского советника Фотина, как лицо определенных взглядов, неужели же вы поставите меня, скажем, рядом с помощником прокурора, с начальником канцелярии губернатора, которые мне равны по чинам…
- Н…не поставлю, дражайший Викентий Иванович, не потому, что вы па-ап…принадлежность некой мифической категории, а п…потому, что вы гуманная личность, сими…патичнейший инд…дивидуум, несмотря на то, что вы чиновник министерства, возглавляемого г…г. гениальным автором монопольки…
- Значит, общество для вас вообще союз индивидуумов и логически вы не должны признавать ни дворянства, ни купечества! - воскликнул Горелов.
- А г…гильдии?! А к…купеческая управа?! А к…купеческий клуб? А п…предводитель дворянства?! - настаивал Коростелев.
- Но чиновники не имеют ни гильдий, ни предводителей! - спорил Горелов.
Коростелев по-мальчишески присвистнул.
- В…вот так да-а! - азартно воскликнул он. - У них же в руках империя! А их п…предводитель… - журналист чуть замялся. - Я полагаю, что их предводитель Побед…доносцев, - сказал он, - а то, может, Витте.
Звон колокольчиков и бубенцов вместе с ретивым отпрукиванием ямщиков донесся с улицы сквозь двойные рамы окон.
- Молодежь приехала! - догадался Фотин.
С улицы послышались шумные восклицания, смех, и вслед за тем задребезжал громкий и долгий звонок из прихожей.
- Витька трезвонит! - усмехнулся Рощин, узнав по звонку сына.
На крыльце уже слышался топот ног, и под радостный лай коростелевского пуделя в дом ввалилась гурьба молодежи с громким хохотом, восклицаниями и с такими охапками свежего морозного воздуха, что и в гостиной сразу стало прохладней, живее и радостней.
- Эх, вы-ы! Что же вы не с нами, Володя?! И Аночка тоже!.. Ух, весело было! - воскликнул необычайно румяный и полнощекий Витя, в "ямщицком", отороченном серым барашком полушубке и заиндевелом башлыке, кинувшись к своему учителю и позабыв поздороваться с прочими.
- Виктор! Ви-иктор!!! - покачав головой, укоризненно протянул адвокат.
- Ах, да… Здравствуйте все! - наивно спохватился двенадцатилетний Витя. Он шаркнул валенком по паркету, оставляя сырой след, но тут же сообразил, что часть гостей осталась у него за спиной, и, круто повернувшись, он ещё раз отчеканил: - Здравствуйте все!
Все рассмеялись.
- Экономно и просто! - махнув рукой, снисходительно усмехнулся отец. - Хорошо, что мать не видала. Иди раздевайся живей.
Возбужденная морозом, катаньем и праздником, молодежь шумно заполнила комнату. Говорили все сразу, делясь впечатлениями от поездки, вспоминая какие-то случаи, повторяя чьи-то шутки и разражаясь дружным веселым смехом…
Брат Рощина, студент-юрист Федя, с особенной радостью обратился к Баграмову.
- Вот кого мы не ждали, доктор! Как я вам рад, как я рад! - говорил Федя. - Надолго вы к нам?
- Я бы и не заехал. Нужно было домой. А вот случился занос на дороге…
- Иван Петрович! - воскликнул Вася Фотин, тоже студент, технолог, подойдя к Баграмову. - Новости, доктор, какие! - сказал он вполголоса. - Обстановка, конечно, не та! Рассказал бы я вам кое-что про Питер…
- Найдем минутку, - так же негромко ответил Баграмов.
- Доктор, а где же Юля? Неужели вы без неё? - спросила Баграмова Фрида Кохман, курсистка Петербургского медицинского института.
Дочь знаменитого в городе портного, Фрида попала учиться в Петербург по протекции самого вице-губернатора, на которого старый Кохман шил уже несколько лет. Отец умолял ее помнить, что ей, еврейке, содействовал, такой "большой господин", а потому ей необходимо держаться "прилично", не попадая в студенческие истории. Но Фрида, учась теперь на втором курсе, уже два раза попала на замечание и едва удержалась в своем институте. В прошлое лето Фрида отбывала у Баграмова в земской больнице практику, сдружилась с Юлей Баграмовой и теперь была рада встретить Ивана Петровича.
У доктора разбежались глаза от такого множества окружавших его юных лиц.
- Вот так бал молодежи! - гудел Баграмов. - Да сколько же вас понаехало?! Разогнали вас, что ли, друзья, из университетов и с курсов?
- Пока ещё нет, но надеемся, доктор, что скоро, скоро разгонят всех, - сказал Вася.
Молодежь съехалась на каникулы: Федя и Аночка - из Москвы, Фрида и Вася - из Питера, медик Алеша Родзевич - из Казанского университета… Со всей этой "зеленью" доктор был хорошо знаком, пока они были еще гимназистами, и теперь за их свободными манерами, в звуках их окрепших голосов он узнавал их словно бы в новом качестве.
Молодые люди со своей стороны тоже как-то тянулись к Баграмову. Все они понимали, что Виктор Сергеевич Рощин - социал-демократ, как и доктор Баграмов. Но Виктор Сергеевич снисходил к ним, советовал почитать что-нибудь из теории. Доктор же держался товарищем, интересно рассказывая о подпольной работе, говорил о необходимости перейти наконец к настоящей боевой, революционной рабочей партии. Может быть, доктор был помоложе Виктора Сергеевича годами, может быть, у него был более открытый характер, но вся молодежь его чувствовала ближе, чем Рощина, и ближе, чем Лихарева, которого очень все уважали, но стеснялись из-за его почтенного возраста.
Рощин распахнул двери своего кабинета, приглашая желающих в его деловой и несколько строгий уют. И кабинет, как и гостиная, тоже мгновенно сделался тесным от шума и толчеи.
Оказалось, что с молодежью приехал, подхваченный по пути всею студенческой компанией, присяжный поверенный Александр Николаевич Родзевич, старейший из адвокатов города. Высокий, красивый, благообразный, с огромной шевелюрой седых волос и большой бородой, похожий одновременно на Маркса и на Бакунина, он был особенно хорош сейчас, посвежевший от морозного ветра и возбужденный поездкою с молодежью.
Не было ещё десяти часов вечера. До встречи Нового года оставалось довольно много времени, и предусмотрительная хозяйка тотчас же позвала всех приехавших с катания в комнату Вити и его семилетней сестренки, которая в этот вечер была уложена в спальне родителей. В детской же, куда пригласили молодежь, был накрыт стол для лёгкой закуски.
- Володя! А где же Володя?! - спохватился Федя Рощин, который хотя и был братом хозяину, все же по возрасту и по духу принадлежал к поколению "детей", и Володя был его младшим товарищем по гимназии.
- Твой Володя, конечно, со стариками занялся какой-нибудь философией, - насмешливо сказал Алеша Родзевич, у которого были свои причины для иронического отношения к Шевцову.
- А вот и Володя! Я его к нам притащил! И Аночку тоже! - торжествующе крикнул с порога Витя.
Он действительно "тащил" за собой одной рукой маленькую Аночку, а другой - высокого Володю Шевцова.
- Эх ты, Володька! Расстроил компанию, сам не приехал и Аночку тоже… - начал с упреком Федя. - Так здорово было…
- Мне нужно было успеть в одно место по делу. Что же касается Аночки - уж извините! Тут я ни при чем, В домашние обстоятельства Аночки я не вникал, - раздраженно огрызнулся Володя, отвечая Феде, но при этом взглянув на курчавого, краснощекого блондина Алешу Родзевича.
Давно заметив склонность Алеши к Аночке, чтобы "не стоять на пути" у него, Володя, как казалось ему самому, добросовестным образом избегал встреч с приятной ему Аночкой. Но почему-то в этот день вышло так, что после обеда Володя и Аночка встретились в библиотеке, и так уж само получилось, что целый час они разговаривали на улице, несмотря на подлинно новогодний мороз. Они встречались так и прежде и, разумеется, не сговаривались это скрывать, но опять-таки почему-то так выходило само собою, что о подобных встречах оба всегда молчали…