- Бардзо дзенькую, пани, но учиться танцам мне поздно! - шутя сказал доктор. - Какой я танцор, голубушка Анемаиса Адамовна! Вы извините за валенки, право! Мы с Юлей не думали, что я задержусь в городе. Я привез неотложного хирургического в больницу, мечтал встречать Новый год в семье, да вдруг на железной дороге снежный занос, и я оказался отрезан от Юли… Тогда я решил козочку не отправлять с посыльным, а самолично повергнуть к вашим стопам…
- Ну, значит, спасибо козе! - громко, чтобы загладить косой взгляд жены, заговорил адвокат. - Ну-ка, трахнем с морозца! - с не идущей к его степенному виду удалью произнес Рощин и налил доктору водки.
- А эта коза, между прочим, едва не свернула мне голову, - начал рассказ доктор. - Удивительно шустрый скот. Стоит на утесе. Я только вскинул ружье - она скок через пропасть. Я бац ее влёт, как птицу… И рухнула между скал… Пришлось мне туда спускаться. Камни обледенели…
- Милостивые государи и прелестные дамы! С наступающим Новым веком, с новым счастьем и новым здоровьем! - звучным и приятным голосом перебил рассказ доктора новый гость - присяжный поверенный Горелов, щегольски одетый, изящный, благоухающий, обаятельный и сегодня особенно молодой, несмотря на свои сорок восемь. - Анемаиса Адамовна, разрешите - от сердца, - сказал он, бережно раскутывая из упаковки букет живых роз.
- Боже, прелесть какая! Откуда?! - радостным смущением вспыхнула хозяйка.
- Из собственных оранжерей господина Трубачевского, не вице-губернатора, а младшего братца, председателя земской управы.
- Да как же вы их… - заикнулся Рощин, досадуя, что не он доставил жене такой изящный новогодний сюрприз.
- Профессиональная тайна-с! - шутливо отозвался Горелов.
Все, даже Коростелев, который не переваривал Горелова, залюбовались цветами, столь необычными в новогодний вечер. Хозяйка с кокетливой признательностью выглядывала из-за букета. Большие серые глаза ее заблестели, и она еще больше похорошела.
- Р…разрешите вдо…дохнуть, - неестественно приблизив лицо к букету, сказал журналист. Он громко потянул в себя носом и вдруг скорчил мину. - Е-если бы эти розы не пахли т…тленом Российской империи…
- Перестаньте, ужасный вы человек! - махнув на него букетом, воскликнула Анемаиса Адамовна. - Слушать вас не хочу! Вы изливаете яд даже на эти чудесные розы! - И, пользуясь случаем, она выскользнула из комнаты.
- Господа, пойдемте в гостиную, а злачное место сие предоставим-ка попечению хозяйки, - предложил гостям Рощин. - Кстати, доктор доскажет, как он застрелил на лету козу…
2
Просторная голубая плюшевая гостиная была освещена белым светом шипящих газовых ламп на высоких подставках по всем четырем углам. Она сверкала натертым для танцев паркетом, с которого специально на этот вечер был снят голубой персидский ковер.
Постепенно гостиная наполнялась оживлением, говором. Каждые несколько минут из прихожей доносился звонок, слышались торопливые шаги горничной, и хозяин встречал в дверях новых гостей.
Приехал высокий седой и тощий Федот Николаевич Лихарев, бывший редактор одной, как он выражался, "крепко закрытой" газеты. Высланный сюда лет шесть назад с юга, Лихарев стал заведующим статистическим бюро губернского земства. Он явился к Рощиным с девятнадцатилетней дочкою Аночкой. За ними пришли зять Лихарева, модный в городе доктор Антон Александрович Зотов с молодой женой, старшей сестрой Аночки, Натальей Федотовной, дамой эффектной и красивой. Зотовы были известны в городе как ревностные организаторы благотворительных любительских спектаклей и вечеров-концертов, на которых Наталья Федотовна пела, а доктор аккомпанировал на рояле и декламировал.
Покровительницей этих вечеров была склонная к благотворительности губернаторша, которая в молодости, говорили, пела сама и потому считалась первым судьей голосов и всякого музыкального исполнения. У доктора Зотова был неплохой баритон, и, может быть, именно потому сама губернаторша, а вслед за ней и другие важные дамы города особенно доверяли Антону Александровичу свое здоровье…
Доктор принадлежал к губернскому дворянству, владел небольшим имением в губернии и всегда участвовал в дворянских выборах. Впрочем, политикой он не занимался и презирал ее. Он любил музыку и поэзию, на Наталье Федотовне он женился после нескольких спетых вместе дуэтов, высоко оцененных слушателями. Лихарев относился к зятю с иронией, чего не скрывал от Натальи Федотовны. Она же, довольная своей обеспеченной жизнью, возможностью заботиться о своей красоте, может быть, и разделяла мнение отца о своем супруге, но радовалась дорогой обстановке, красивым платьям и возможности забавлятся и петь… Если бы Зотовых в этот вечер пригласили в более "видный" дом, Наталья Федотовна, наверное, даже чуть-чуть всплакнула от невозможности встретить Новый год вместе с отцом и сестрою, но, уступив по обязанности жены, не страдала бы от огорчения, что Федот Николаевич и Аночка оказались где-то вдали от нее в этот торжественный час.
Однако никакого особенно интересного приглашения не последовало, и вот они оказались здесь, в давно знакомом кругу, среди привычных и в общем довольно близких и симпатичных людей. Наталья Федотовна считала, что отец любит больше младшую, маленькую и не очень-то эффектную Аночку, но зато уж ею, своей старшею, он любуется с гордостью, как собственным очень красивым произведением…
Вслед за прибытием супругов Зотовых "вкатились", как говорила о них остренькая на язычок Наталья Федотовна, совершенно лысый толстяк, мелкорослый Викентий Иванович Фотин с кругленькой жизнерадостной и доброй женой.
Фотин, в отличие от прочих гостей в этом доме, был чиновник - старший фабричный инспектор. Сын сельского Дьякона, годами тяжелой студенческой жизни выбрался он в инженеры, работал сперва на заводе где-то на юге России и вдруг перебрался в чиновники министерства финансов. Нет, он не гнался за чинами, но его убеждением было, что в беззаконной стране строгое соблюдение любой самой куцей законности спасает рабочих от произвола предпринимателей. Он от души поверил в эффективность инспекторского контроля в промышленности. С Рощиным он сошелся, консультируясь у него по вопросам права и экономики, с Лихаревым сошелся, обращаясь к нему по вопросам статистики. При явной наивности его взглядов на вещи, всех подкупала в нем прямодушная честность; сближению их семей содействовало и то, что брат адвоката, Федя Рощин, еще с гимназии подружился с сыном Фотина Васей.
Викентий Иванович Фотин со своей стороны чуждался чиновничьей среды, он писал кое-что в газеты по вопросам промышленности и на этом познакомился ближе с Коростелевым, который помогал ему в обработке материалов. Рощинская компания была приятной для Фотиных. И вот они оказались тут всем семейством в гостях в этот торжественный вечер.
- Куда же вы дели наших младенцев?! - с шутливой растерянностью возопила Софья Петровна Фотина, обведя гостиную взглядом и не видя ни сына, студента Васи, ни дочери, гимназистки старшего класса Симы.
- На тройках кататься отправились. Скоро должны возвратиться, - успокоил хозяин. - Из юного поколения с нами оказалась одна только Аночка. Уж, конечно, жестокий кащей-отец не пустил ее с молодежью, - добавил Рощин, зная давнишнюю интимную игру "в кащея" между Лихаревым и его младшей дочерью.
- Не пустил, не пустил. Запер в светличку и приставил у двери серого волка! - в тон ему с жалобой подхватила Аночка, казавшаяся совсем еще девочкой для своего "солидного" звания курсистки, прожившей в Москве без отцовской опеки уже с августа.
- Ну, знаете, батенька, этакого сорванца не пустить сам свирепый кащей не волен! - возразил Лихарев, любовно взглянув на младшую дочку. - Анна Федотовна сама себе хозяйка-с! Говорил "поезжай", ан причуда у них такая-с!..
В эту минуту на пороге гостиной появился домашний учитель старшего сына Рощиных, Вити, Володя Шевцов, высокий двадцатилетний юноша, на котором нелепо выглядела потертая гимназическая курточка с блестящими пуговицами. Ослепленный после темной улицы яркими газовыми горелками, Володя, растерянно улыбаясь, в неловкой застенчивости замялся в дверях.
- Здравствуйте, господа! С наступающим Новым веком! - сказал он мягким, приятным голосом, который даже не очень вязался с резкими чертами лица.
- В…Вол…лодя! Что есть Новый век?! - вместо приветствия крикнул на всю комнату уже слегка захмелевший Коростелев, в свободной позе пристроившийся на глубоком диване.
Великовозрастный гимназист немного смутился внезапностью вопроса, но тут же весело посмотрел на Костю.
- В фанты играешь, что ли? - спросил он и, уже не задумываясь, ответил: - Новый век - это конец старого мира и наступление человеческого бытия.
- Браво! - с энтузиазмом воскликнула Аночка: она захлопала, как в театре, и густо покраснела от собственной выходки.
- А ты, в свою очередь, как считаешь? - спросил Володя Коростелева, мимолетно ответив Аночке шутливо-театральным поклоном и затем движением головы откинув со лба пружинисто вьющиеся темные волосы. Он тут только увидел Баграмова, радостно кивнул ему и направился в его сторону.
- Я…я сч…читаю, что свинство не знает календаря и может ещё лет сто засидеться на нашей па-апрел…лестной планете! - пессимистически отозвался журналист. - Считаю, что д-девятнадцатый век надо было суд…дить и повесить, тогда двадцатый от страха может исправиться!
- Константин Константинович вполне усвоил политику самодержавной юстиции: вешать одних в надежде, что другие "исправятся", - иронически усмехнулся Рощин. - Проверено, Костя. Не помогает!