7
Длинной шеренгой встали высокие столбы - от Агаша до Тургень-Су, фарфоровыми плечами подперли безумолчную проволоку. В сельсовете на стене - желтая коробка. Черное ухо, привязанное на зеленую веревочку, то слушало Байрыма, то передавало ему слова, пролетавшие по проволоке шестьдесят километров. Первый раз Байрым держал трубку, рука у него была горячая, лоб покрылся потом.
- Да, школа работает хорошо! Детишек много. Теперь все хотят учиться. Ты слышишь, товарищ Копосов? Ну? Я тоже хорошо слышу, будто ты за стеной стоишь… Товарищу Климову одному тяжело. Второго учителя посылай скорее. Вечерами полная школа взрослых. Даже которым по сорок лет, и тех убедили - потеют над книжками. Слышишь? Партийная учеба? Идет. Айдаш расскажет. Погоди. Не лезь. Это Сенюш мешает. Ему тоже охота с тобой поговорить…
Людей в сельсовете - как зерен в маковке.
- Пустите хоть поглядеть! - кричали в дверях, отталкивая друг друга.
- Тюхтеню дай поговорить! - настаивал Борлай. - Старому интересно.
- Успеет. Сначала о делах надо, - возразил Сенюш, приготовившийся взять телефонную трубку из рук Байрыма.
В это время в дверях появился Анытпас, несмело поздоровался, Никто не повернулся к нему.
"Неужели узнали по голосу и не хотят разговаривать со мной?", - подумал он.
По спине пробежал мороз. Через головы людей доносился голос Сенюша:
- В аймаке он был? А мы его пока не видели. Мы сами в газете читали. Я и тогда думал, что его Сапог натравил…
"Это обо мне", - догадался Анытпас.
Мимо проходил Аргачи. Заметив Анытпаса, воскликнул:
- А-а, Эрликов конь выплыл! - Прищурил глаза, а потом мягко сказал: - Как же ты дался баю в лапы?
- Темный был.
- Темный. А зрячих не слушал, - укорил секретарь. - Учиться будешь? Я тебя запишу.
Алтайцы останавливались возле них, на лицах - удивление. Неужели это Анытпас Чичанов? Где его былая робость?
Расталкивая людей локтями, Байрым пробирался в сени; сердито взглянув на алтайца, который когда-то стрелял в него, пошел к своей избушке, не оборачиваясь.
Анытпас брел следом.
Токушев, замедлив шаги, задумался:
"Я не только пострадавший, но и председатель сельсовета… Мне так нельзя…"
Вспомнив разговор Сенюша с секретарем райкома партии, круто повернулся и жестко спросил:
- Ну, что тебе надо?
- Поговорить. Про себя рассказать, - ответил Анытпас, подавая бумажку о досрочном освобождении. - Теперь во всем разобрались! Сапога привлекают.
- Хватились… Его в лесу надо ловить, как зверя… Ты виноват: не помог посадить его в тюрьму.
8
Стремительная лавина всадников летела к фиолетовой сопке. Шапки были надвинуты на глаза, кисти взлетали высоко. У нескольких человек за плечами торчали охотничьи винтовки с деревянными сошками.
Минут за пять перед этим все сидели у сельсовета.
Анытпас говорил о своей жизни.
Когда он рассказал, как шаман Шатый камлал над больным Таланкеленгом, как он требовал убить Борлая, даже самые невозмутимые старики повскакивали с мест. Одни переспрашивали Анытпаса о Шатые, а другие кричали, что терпеть больше нельзя. Крики были настолько гневными, что из соседних изб выбежали женщины и дети.
- Довольно! Намучились! Поехали зорить гнездо филинов! - крикнул Тохна Содонов и побежал седлать коня.
Теперь он скакал впереди всех. Копыта разгоряченных лошадей цокали о мерзлую землю.
Всадники окружили восьмиугольный аил Шатыя. Лохматая черная собака с лаем бросилась на них. Айдаш стукнул ее прикладом по широкому лбу.
Дверь аила приподнялась, и в узкую щель просунулся рыхлый, сизый нос старого кама.
- Выходи, проклятый! - крикнул Анытпас, спрыгивая с коня.
Косая дверь быстро захлопнулась.
- Не спасешься, вытащим!
- Проклятие народа на твою голову, обманщик!
Дверь оказалась привязанной крепким волосяным арканом. Три человека враз дернули за скобу, и аркан разорвался.
Анытпас первым влетел в аил. Почувствовав, что пришла пора расплаты, шаман задрожал и, как мышь, заметался по жилью. Втиснувшись между объемистыми кожаными мешками с пожитками, он судорожно сжимал бубен и прикрывался им.
- Ну, кам, рассказывай, что тебе Эрлик говорил о Токушевых? - потребовал Анытпас.
- Я вам расскажу про одного свирепого хана, который вот так же потерял ум, - начал Шатый, стараясь казаться спокойным.
Анытпас смотрел из-под сдвинутых бровей, но не перебивал.
Разъяренные люди вбегали в аил и, услышав рассказ, останавливались послушать.
- Тот хан, - продолжал Шатый, - вот так же вздумал уничтожить всех камов. Послал народ за ними. Запер их в большой аил и поджег. Все сгорели…
- Хватит, хватит! - крикнул Айдаш.
- Подождите, доскажу… Один кам Чочуш, мой предок, вышел из огня невредимым. Хан испугался и поклонился ему. Даже язык хан потерял. А от Чочуша пошли бессмертные камы. Умрет кам, душа его по-прежнему шаманит в той же долине.
- Сказки!
- Ты говори, что тебе Эрлик приказал передать мне? - наступал Анытпас - Повтори свое вранье.
Байрым вырвал бубен из рук Шатыя и выкинул в дверь. Шаман, распластавшись по земле, уткнулся в нее лицом. Анытпас метнулся к нему с такой яростью, что Борлай поспешил прикрикнуть:
- Нельзя бить!
Из аила полетели горящие головешки, а вслед за ними - тяжелая шуба, украшенная ленточками и колокольчиками, железками и змееподобными жгутами.
Под конец выкинули шапку с хвостом филина.
На полянке развели костер и все свалили в него.
Айдаш топтал бубен, как топчут змею, и обломки бросал в огонь.
- Вот теперь отшаманил!
Бойко играло пламя. Алтайцы подбирали обрывки шаманской шубы и кидали в костер. Пахло горелой шерстью, тряпками и пером.
Когда ветер развеял пепел, все направились к коням - торопились в аилы других шаманов.
Шатыя под охраной Сенюша и Айдаша отправили в милицию. С ними поехал Анытпас.
Борлай вернулся домой.
С гор спускался в долину тихий ветерок - предвестник снегопада. Задумчиво шумел лес. Хорошая пора для охоты на куранов! Давно Борлай не был в лесу, не выслеживал зверя. Давно не ел сырой, теплой почки лесного красавца. Вечером он взял ружье, встал на лыжи и пошел к горе, где всегда зимовали кураны.
Глава четырнадцатая
1
На другой день после того, как были сожжены шаманские бубны, Анытпас пришел в избушку Борлая, долго сидел молча, а потом смущенно упомянул о колхозе.
- Что? В колхоз? - переспросил Борлай, сдвинув брови. - Нет, поживи единолично, а мы посмотрим на тебя, каким ты стал человеком.
Узнав, что Яманай работает в детских яслях, Анытпас пошел туда. У него не было жилья, и он надеялся, что жена подскажет, в чьем аиле можно им перезимовать и где ранней весной построить свою избушку. Он уже решил, что на следующий же день начнет заготовлять лес для постройки жилища и жена будет обрадована этим.
С крыльца спрыгнула невысокая женщина в черном пальто нараспашку. Кроличий воротник ее издали Анытпасу показался запорошенным снегом. Голова женщины не была покрыта, и черные стриженые волосы взметнулись, как грива коня. Зеленая гребенка упала в снег. Женщина подняла гребенку и побежала к конторе колхоза. Анытпас узнал в ней свою жену. Он поспешил на тропинку и остановился в трех шагах от нее, широко раскинув руки. Лицо его заливала радостная улыбка. Он хотел схватить жену в объятия и крепко прижать к себе, но Яманай, увидев его, вздрогнула, на секунду остановилась, а потом метнулась с тропинки в сторону. Черные дуги бровей Яманай стали еще круче, а взгляд таким холодным, что руки Анытпаса опустились, но он все же нашел в себе достаточно силы, чтобы угрожающе прикрикнуть:
- Куда побежала? Мужа не узнаешь?
- Как не узнать такого молодца! - Яманай даже не оглянулась на него. - Жену зря ты себе здесь ищешь.
Анытпас схватил ее за рукав пальто.
- Шутишь? - спросил, сурово насупив брови.
Яманай зло сверкнула глазами:
- Отпусти рукав!
- Надо поговорить, где аил будем ставить, - примиряющим тоном сказал он.
- Об этом со мной нечего разговаривать: я тебе не жена. - Ребром ладони она ударила по его руке, прикрикнув: - Отпусти! Не лезь ко мне.
- Как не жена? - спросил Анытпас, сжимая кулаки.
- Не жена тебе - и все. Мы с тобой в сельсовете не расписывались. Понятно? И не смей гоняться за мной! - дрожащим голосом крикнула Яманай. - Ты с первого дня был мне противен. Силой втолкнули меня, девчонку, в твой постылый аил. А теперь я уже не такая дурочка и жить с тобой не буду. Не приставай! - отчеканила она и не торопясь пошла дальше.
Это было тяжким ударом для Анытпаса. Но он все-таки продолжал ждать возвращения жены. Из остатков старых аилов, уступленных ему колхозниками, собрал себе жилье. Комитет взаимопомощи дал ему хорошего, молодого коня, и он занялся новым для него делом - извозом. В те годы на Чуйском тракте автомобилей было еще мало и большую часть грузов перевозили на лошадях. В Бийске Анытпас вместе с ямщиками-колхозниками наваливал на сани тюки с кирпичами зеленого чая и вез их в глубь Алтая, а оттуда возвращался с тюками шерсти или с овчинами и кожами. В каждую поездку ямщики заезжали домой и давали коням передохнуть денек. Анытпас радовался этим дням: надеялся хоть издали взглянуть на Яманай.
Однажды он попытался поговорить еще раз с нею, но ответ был для него горьким.
"Река огромные камни уносит, горы моет, - думал он, стараясь утешить себя. - Время очистит память. Все на Алтае забудут о моем позоре. Тогда она сама придет ко мне. У меня будет красивая и любимая жена. Придет".