Гармонист заиграл плясовую. Макрида Ивановна отошла в сторонку, притопнула ногой и так повернулась, что от вихревого движения юбок пошел ветерок.
Люди стали в круг. Миликей Никандрович вышел на вызов, ударил в ладоши, покружился вприсядку и, запыхавшись, юркнул в толпу.
- С меня хватит.
Макрида Ивановна продолжала плясать. Заметив Борлая, схватила за руку и дернула к себе. Оказавшись в кругу, он смущенно топтался и неумело размахивал руками. Ему хотелось плясать с таким же увлечением, как эта русская женщина, но он чувствовал, что отстает от музыки и топает невпопад.
- А ну-ка, раздвиньтесь! - крикнула Маланья Ивановна и ввела в круг Евграфа Черепухина.
- Приударь, Герасимыч! - подбодрил его Охлупнев и, вырвавшись из толпы, пошел к реке.
Стоя на камушке, зачерпнул пригоршнями холодную воду и выпил большими глотками. Рядом с ним встал Копосов и тоже зачерпнул.
- Хороша у нас на Алтае вода!
- Вкусная!
Федор Семенович повернулся к Охлупневу и неожиданно пожал ему руку:
- Спасибо!
- За что?
- За посевную. За все.
Потом Копосов посоветовал:
- Начинайте пахать пары. Время.
- Ты, Федор Семенович, не тревожься за нас, - сказал Миликей Никандрович и поспешил заверить: - Под весь посев будущего года мы землицу приготовим нынче.
- Я надеюсь… Ну, а теперь я обрадую тебя. Скоро вызовем на бюро. Будем принимать тебя в кандидаты.
И вторично пожал ему руку.
Глава двенадцатая
1
Открылись детские ясли.
С утра до вечера алтайки не уходили из школы: одни наблюдали за работой Яманай, которая заботливо мыла их детей в большой ванне, одевала в новенькие розовые рубашки и усаживала за столы, другие смотрели, как Макрида Ивановна хлопотала в кухне, просили дать попробовать манной каши или варенья из стеблей ревеня. В первые дни Макрида Ивановна охотно отвечала на многочисленные вопросы алтаек и даже сама начинала разговор. Она шутливо дергала за полы чегедеков и советовала:
- Снимать надо. Чегедек - худо. Платье носи.
- Где взять платье? Нет платья.
- Моя сестра пошьет.
На жену Сенюша Макрида Ивановна набросилась:
- Это что? Опять старое пугало на себя напялила? В Доме алтайки училась, а домой приехала - снова нарядилась в чегедек. Как тебе не стыдно!
- Снимала - смеяться стали, - объяснила Курбаева, покраснев.
Но вскоре алтайки стали раздражать Макриду Ивановну тем, что ни на шаг не отходили от нее, и она начала притворяться, что не слышит их, а иногда просто показывала на двери и просила не мешать.
Женщины спускались с крыльца и на полянке садились в кружок. Закончив неотложную работу, Макрида Ивановна подходила к ним, садилась на землю, неловко подгибая ноги, и начинала беседу об уходе за детьми. Она уже всех знала по имени, и это расположило женщин к ней. Постепенно установились добрые, доверчивые отношения, и алтайки все реже и реже стали заходить в ясли. Только одну алтайку она не любила. Это была Чаных. Неприязненные отношения возникли в первый день, когда та, втолкнув своих детей в комнату, ехидно попросила Яманай:
- Ты вот об этом, о маленьком, заботься больше всех: он на Ярманку походит, родной сын его.
Второй раз Чаных, пьяно пошатываясь, пришла с заплаканным лицом. От нее пахло аракой и дымом. Седые волосы выбились из-под шапки и лежали на лбу, словно обрывки арканов.
- А-а, ты не плачешь! - бросилась она к Яманай, грозя ей кулаками. - Ты ждешь его!
Не успев выскочить из комнаты, Яманай спряталась за одну из детских кроваток. Чаных со сжатыми кулаками шла к ней, но, наступив на полы своего чегедека, упала на пустую кроватку, и сосновые перильца затрещали. Во всех углах заплакали испуганные дети.
Чаных приподняла голову.
- Тьфу тебе! Тьфу! Ты тоже заревешь по-моему, когда узнаешь, что говорят про него. Женился он в городе. Не веришь? А вот говорят люди. Меня забыл. И на тебя наплевал. - Она перевалилась через кроватку и схватила Яманай за белый халат. - Ты, говорят, писать научилась. Напиши ему: сын домой зовет.
Яманай оттолкнула Чаных и хотела уйти, но та загородила выход. Макрида Ивановна, вбежав в комнату, всплеснула руками.
- Вот наказанье-то! Опять бабочку расслезила. - Она схватила Чаных за лохмотья чегедека и вытащила на крыльцо, слегка толкнув ее, подперла бока кулаками и крикнула: - Чтоб я тебя пьяной здесь никогда не видела!
Вечером сестра спросила:
- Что это опять у вас в яслях шум стрясся?
Макрида Ивановна, погрозив пальцем, шепнула ей:
- Не поминай, не береди Яманайке душу.
2
Долгие весенние дни пролетали незаметно. Многое еще нужно было сделать, но, оглядываясь на горы, Борлай видел, что леса уже были зажжены упавшим в них солнцем. Он хлопал руками по бедрам и говорил о недоделках, о неотложном. Пора ехать на курсы. Но на исходе каждого дня он успокаивал себя: "Поеду послезавтра. Надо ребятам помочь".
Миликей раза три настойчиво советовал:
- Поезжай ты, поезжай. Мы одни управимся.
- Не могу я, когда в колхозе столько работы, - говорил Борлай. - Заботу на сердце носить - плохо учиться… Ясли строить начнем, тогда поеду.
Он обещал Макриде Ивановне, что постройка дома для яслей начнется раньше, чем он уедет, и не хотел быть обманщиком. Тем временем пришло письмо от Суртаева. Филипп Иванович писал:
"Ты отстал от товарищей по учебе. Приезжай скорее - и прямо ко мне. Я тебе помогу догнать. Но в дальнейшем не будь таким недисциплинированным".
Борлай взял с собой Тохну.
- Посмотришь, какой город, с комсомольцами городскими познакомишься. Моего коня обратно уведешь.
По пути подъехал к яслям. Макрида Ивановна только что умыла Чечек и одевала в новое платьице. Она схватила девочку и прижала к груди, целуя:
- Ух, да какая ты миленькая! Глазки - как спелые смородинки.
Борлай постучал плеткой в окно.
Макрида Ивановна поспешно оглянулась и, увидев Токушева, на мгновение опустила глаза, - малиновый платок теперь казался бледнее ее лица.
- Все-таки уезжаешь? Бросаешь нас? А ясли как? Или об детишках не желаешь позаботиться?
- Ясли будет делать Миликей… Письмо пришло. Вот… Надо учиться.
Борлай махнул рукой в сторону тракта, куда лежал его путь.
Чечек прыгнула на подоконник. Отец взял ее к себе на седло и поцеловал в щечку, как только что целовала Макрида Ивановна. Ему показалось, что кожа девочки еще была теплой от губ русской женщины.
Девочка грустно посмотрела в отцовские глаза.
- Ну, расти здоровая, крепкая… как лесной цветок на хорошей земле, - тихо проговорил отец и посадил дочь на подоконник.
- А сыну-то обидно, - заметила Макрида Ивановна, поднося Анчи к окну. - Сын-то уже учится говорить.
Борлаю было так жаль оставлять детей, что сердце сжалось от боли, и он понукнул коня.
- Дьакши болзын! - крикнул на прощанье и по-русски повторил: - До свидания!
- До скорого, - ответила Макрида Ивановна и показала мальчику, как надо помахать отцу рукой.
3
К детям Токушевых Яманай относилась заботливее, чем к остальным. Затевая детский ойын, она всегда ставила Чечек рядом с собой.
С глубокой благодарностью вспоминала Борлая. Он первый понял ее и заговорил с ней сочувственно, как с близкой родственницей, человеческое достоинство которой втоптали в грязь. В городе он увидит своего младшего брата и расскажет ему, какой стала Яманай.
По вечерам она долго смотрела на задумчивую луну… Макрида Ивановна оттаскивала ее от окна.
- Иди-ко, бабочка, ложись спать, - советовала она. - Не пяль глаза на луну понапрасну.
Яманай покорно шла за ней и ложилась на топчан, поджимая ноги.
- Отвыкай, отвыкай по-собачьи спать. Вредно так-то: животу стеснение. Вытянись. Здесь не у костра, - ворчала Макрида Ивановна.
Сама ложилась рядом с ней и рассказывала интересные "побывальщинки", пока алтайка не засыпала.
"Беда мне с бабочкой! Места знакомые память ворошат и грудь от тоски болит. В тихие вечера сердце сердцу весточку бросает", - думала Макрида Ивановна, укрываясь стеганым одеялом.