2
Маланья Ивановна не удержалась, чтобы в первый же вечер не посмотреть землю под огороды; глянув на участок, сказала, как расположит гряды и где протопчет дорожки к реке, чтобы носить воду для поливки.
- Воду мы тебе проведем, - пообещал Миликей Никандрович. - Вон повыше того камня начнем арык…
В поселок возвращались по берегу реки, смотрели на пенистые струи, слушали шум воды. Миновав первые аилы, оказались в небольшой излучине, где земля ровная и чистая, без валунов и деревьев. Только на мыске стоял могучий кедр. Лунные лучи терялись в густой хвое, как в войлоке. Приятно пахло смолкой.
- На таком веселом месте - и никто не поселился! - удивилась Маланья Ивановна.
- Тебе глянется?
- Такая красота и во сне не всегда приснится!.. И никого тут нет. А я слышала, что алтайцы любят жить на берегу возле таких деревьев.
- Для нас с тобой дружки место берегли.
- Что ты говоришь?! - Маланья Ивановна повернулась лицом к мужу. - Теперь я понимаю: ты сговорился с Евграфом. Не отпирайся.
- Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, - засмеялся Миликей.
- Ну-у! Евграф не говорил бы так прямо.
- А что он говорил?
- Раньше все жалел, что отпустил тебя. А тут сразу переменился. "Погляди, говорит, Ивановна. Ежели там поглянется - дом ваш в один день перевезем".
- Вон как!.. Ну, а ты что на это молвила?
- Что я могла сказать? Я не знаю, какие у тебя думки.
- Знаешь: пятиться не умею. Завсегда иду вперед. Когда воз на крутом подъеме, останавливаться нельзя, надо тянуть до перевала.
Они пошли к кедру, постояли на бережке и опять направились на середину лужайки.
- Здесь и ограда не нужна, - заговорила Маланья Ивановна. - В узком месте излучины поставить ворота - от берега до берега запрут.
- Надо бить грача сгоряча, - сказал Миликей Никандрович. - Обещался Евграф дом перевезти. Отпишу ему: пусть денька через три подводы и людей наряжает. А ты пивца свари.
- Дай маленько опомниться.
- Ну ладно, в воскресенье.
3
Охлупнев торопился перевезти дом, боясь, что жена может передумать и отказаться от переселения в алтайский колхоз. Он забыл, что на воскресенье назначено собрание с вопросом об Утишке, и в письме к Черепухину назвал этот день. Когда Борлай напомнил о собрании, Миликей Никандрович смущенно почесал бороду.
Не желая огорчить друга, Токушев сказал:
- Ничего, проведем собрание в понедельник. Уговорим товарища Копосова погостить у нас… Задумал переселяться - не откладывай.
В субботу в сопровождении нескольких алтайцев Охлупнев выехал в "Искру", чтобы не торопясь разобрать крышу и все приготовить к перевозке. На половине дороги он встретился с Копосовым. Секретарь аймачного комитета партии, узнав о перемене, строго заметил:
- Не дело, товарищи. Не дело. - И принялся втолковывать: - Вы посмотрите, что получается: завтра народ соберется твое новоселье праздновать. На правах колхозника и Утишка может прийти. И, как говорится, всю обедню испортит.
- Понятно, все от моей оплошки. - Миликей Никандрович хлопнул правой рукой по коленке. - Надо было, гром его расшиби, Утишку раньше выгнать!
Потянув за повод, он повернул коня.
- Нет, ты, поезжай своей дорогой, - сказал Копосов, там уже тебя ждут, а товарищи вернутся со мной. Собрание проведем сегодня.
Охлупнев ехал, опустив голову.
"Давно бы надо с этого волка сдернуть овечью шкуру. Прохлопали. А теперь стыдно Федору Семеновичу в глаза смотреть", - огорченно думал он.
Оглянувшись, Миликей Никандрович увидел, что один из алтайцев, которых Копосов позвал с собой, мчится в колхоз. Посыльный! Спешит сказать Токушевым, чтобы сзывали людей на собрание. Жаль, что оно состоится без него, Миликея Охлупнева!
* * *
Собрание открылось на лужайке возле сельсовета. Люди расположились на земле. Утишка осторожно присел позади всех.
Сенюш, избранный председателем, сидел на верхней ступеньке крыльца, по одну сторону его - Аргачи с бумагой для протокола, по другую - Копосов.
Солнце спускалось за хребет, и сопки отбрасывали в долину длинные тени. Утишка сидел спиной к закату. Его лицо, сливаясь с плюшевой оторочкой шубы, казалось черным.
Борлай напомнил колхозникам о всех проделках Утишки. Жил он всегда по указке Сапога и сейчас тайком его волю выполняет. Сам стал кулаком. Работников завел, притесняет их. Какой он колхозник, всю артель мутит!
Выслушав обвинения, Утишка вздохнул с облегчением: председатель не упомянул и половины того, что он натворил. Самое главное, не было обвинения в смерти Карамчи.
"Как мне вести себя? Может, сказать, что Сапог попутал? Исправлюсь, мол, все сделаю, что велите… Нет, сейчас уже не поверят. Это все Копосов распознал. Не лучше ли уйти с собрания, пока не поздно?" - мелькали беспокойные мысли.
Федор Семенович встал.
- Я вам напомню, товарищи, алтайскую сказку про жеребенка и волка: "В один ясный солнечный день жеребенок приотстал от табуна. Видит, на лугу валяется кто-то серый. На зайца не походит. На козленка не походит. Кто там такой? Интересно взглянуть. Жеребенок побежал туда, с каждым шагом все дальше и дальше отходя от табуна. А волк поджидает его. Подошел жеребенок совсем близко. Волк вскочил, прыгнул и вцепился ему зубами в горло…" - Повысив голос, Копосов продолжал: - Вот так действовал Утишка. Вы его, этого волка, даже пустили в свой табун. А мы недосмотрели, не помогли сразу разобраться и выгнать вон. Надо сделать это сейчас.
- Правильно, товарищ Копосов!
- Гнать его! - кричали алтайцы, сжимая кулаки.
Утишка поднялся и пошагал в сторону леса. Иногда он останавливался и, не оглядываясь, прислушивался: его никто не преследовал.
Густая тень, отбрасываемая сопкой, быстро передвигалась в долину. Вскоре Утишка оказался за ее чертой и исчез в темноте.
Указав в ту сторону, Копосов предупредил:
- Посматривайте за каждым его шагом. Будьте настороже. Мы вас поддержим. Партия с вами - против кулаков и подкулачников, против баев. Мы не обороняемся, а наступаем, и мы победим.
4
Длинной вереницей двигался обоз. На возах с бревнами, плахами и тесом сидели старые приятели Охлупнева по "Искре". Вихрастый парень, Ваня Черепухин, племянник Евграфа Герасимовича, играл "Подгорную". Сам Евграф Черепухин ехал верхом на гнедом иноходце и говорил своему спутнику:
- Теперь уж насовсем, Миликей… Жалко мне с тобой расставаться - а что поделаешь? Надо.
- Надо, Евграф… В гости будете приезжать, помогать как шефы.
- Об чем разговор! Перед партией слово дали. - Указав черенком плетки на переднюю телегу, Черепухин сообщил: - В подарок вам идет. По решению правления выделили.
- Спасибо.
- Ты приглядись к ней, она еще совсем новенькая, на железном ходу.
- Образчиком будет. Кузница у нас есть, а за кузнеца я сам ответствую.
Подводы разгружались в излучине реки. Там уже были приготовлены камни под углы и мох для пазов. На кладку бревен каждой стены встало по нескольку человек, и еще остались люди, чтобы настилать пол, ставить косяки, навешивать двери и наличники. Черепухин вызвался "сбить" из глины печь.
- Уж я тебе, Ивановна, такую жаркую сколочу, что век будешь поминать меня добрым словом, - сказал он.
Копосов тоже не оставался без дела - то подсыпал глины, то укреплял опечины.
Даже бывалые люди, знающие великую силу слаженной дружной работы, были поражены, с какой быстротой подымался и рос дом Миликея Охлупнева. Солнце едва успело коснуться острой вершины самой высокой горы, а кирпичная труба уже была выведена над крышей, и Черепухин внес в дом охапку стружек.
- Сейчас дым пущу, - пообещал он и предупредил хозяйку: - А дым без горячего не бывает.
Через несколько секунд из трубы повалил дым. Маланья Ивановна, торжественно перешагивая через порог, вошла в дом с кувшином пива в руках.
А на берегу реки уже горели костры. Жарилось мясо куранов. Гости располагались под кедром за длинным столом, сколоченным из досок. Макрида Ивановна и Яманай помогали расставлять тарелки с хлебом и курутом, с мясом и солеными огурцами. Появились чайники с пивом. Байрым, Сенюш, Тохна и еще многие колхозники принесли тажууры с аракой.
Копосова усадили под кедром так, чтобы он был виден всем. Федор Семенович не меньше самого хозяина был рад празднику, - с этого дня Миликей связывал свою судьбу с алтайским колхозом, и за развитие земледелия здесь можно оставаться спокойным. Он сказал:
- Дорогие друзья мои! Первую чарку полагается пить за новоселье. Но я хочу нарушить этот обычай. За новоселье выпьем потом. А сейчас - за дружбу. За хорошую, сердечную дружбу русских и алтайцев! Вот вы сидите за одним столом, как братья. Ваш труд сегодня равен чуду: перевезли и в один день поставили дом!..
Люди поднялись на ноги, ударили в ладоши.
Осушив стаканы, сели на свои места.
Охлупнев не притронулся к своему стакану.
- Не узнаю тебя, Миликей, - рассмеялся Черепухин. - Не похоже на Охлупнева.
- Зарок соблюдаю.
- Молодец, так и держись!
- Вы в моем мужике не сомневайтесь, - вступила в разговор Маланья Ивановна. - Он у меня - кремешок.
- Хвалю! - взмахнул рукой захмелевший Черепухин. - Но за новоселье придется тебе, Ивановна, самой выпить с нами до дна.
- И выпью. Не застращаешь, - ответила хозяйка и пошла чокаться с гостями.
Потом пили за здоровье председателей обоих колхозов, за алтайцев-колхозников, за женщин, за всех тех, кто построил себе избушки.
Взошла луна, посеребрила реку. Потянуло прохладой, и на траве мелким бисером выступила роса.