Гость, не слушая хозяина, говорил задумчиво:
- А после выставки мы организуем коневодческое товарищество. Теперь любят такие названия - товарищества.
Хозяин рассказал, как он в девятисотом году открыл первый на Алтае маслодельный завод.
- Маслозавод ладно, а церковь зачем построил? Ты же шаманист?
- Хы! - рассмеялся Сапог, мотая головой от удовольствия. - Ты сам, Николай Валентинович, знаешь, зачем я на церковь деньги убил. Чтобы архиерей не привязывался. Дразнить собаку не хотел. Надо ему церковь - на, построил.
- А он не окрестил тебя?
- Нет. Я попам говорил: "Крестите бедных, - может, им ваш бог пришлет табуны".
- А камлаешь ты часто?
- Раза три-четыре в лето. Мне нельзя не камлать: я у всех на виду. Кама я не обижаю, он для народа - как пастух для баранов.
- Умнейший ты человек, Сапог Тыдыкович!
Они расстались далеко за полночь.
Под высоким лунным небом все еще гремели пьяные песни.
5
Николай Валентинович часто повертывался с боку на бок, то старательно укутывался с головой, будто спал под открытым небом, то порывисто сбрасывал тяжелое одеяло на ноги и, задыхаясь, открывал грудь. Но уснуть все-таки не мог. Рука устало тянулась к портсигару и спичкам. Удивительно спокойный лунный луч, несший мертвенно-бледный свет, подымал Говорухина с постели, настойчиво вел к окну с частыми переплетами тонких рам. На лужайке в сизом тумане кружились пирующие.
Говорухин открыл форточку. В комнату ворвался запах зрелых трав и сочных цветов.
- Да, да. Тут будет прекрасный ипподром! - мечтательно шептал он, попыхивая толстой папиросой. - Основные поставщики лучших лошадей для кавалерии и, главное, для горной артиллерии… Первый конный завод восточнее Урала…
Потом он мерно шагал из угла в угол.
- Это идеальный путь! Коневодческое товарищество: Тыдыков, Говорухин и еще три-четыре алтайца… А когда власть будет нашей, тогда введем акции…
Он снова подходил к окну и жадно дышал свежим воздухом.
- Мы создадим прекрасную породу лошадей, которые по выносливости превзойдут знаменитых орловцев и по резвости не уступят им. Лучшего материала в Сибири не найти. Чего стоят каким-то чудом сохранившиеся арабцы!..
Утро застало Говорухина разгуливающим по комнате. За окнами пощелкивали бичи, лаяли собаки, мычали коровы: пастухи зачем-то гнали во двор большое стадо. Неужели для того, чтобы выбрать под закол самых жирных? Неужели еще будут резать? И без того гости объелись мясом.
Поляна перед домом кипела. Яркие чегедеки то вспыхивали, то снова терялись среди желтых шуб. Шелковые шапки напоминали пестрый ковер цветов.
"Ну и старикашка! Это действительно праздник послушных ему людей!"
В сенях послышались шаги.
Вошел Сапог в широкой шубе, крытой фиолетовым китайским шелком и опушенной соболем. Спросив, хорошо ли спал гость, он пригласил его к завтраку.
- Мясо сварилось, чай вскипел… Я тороплюсь, - сказал он. - Надо раздавать коров.
Узнав, в чем дело, агроном удивленно посмотрел в глубоко запавшие глаза хозяина, сказал жестко, с укором:
- Щедрость твоя на этот раз мне кажется чрезмерной.
- Щедрость! Нет, я считать умею, - в тон ему заметил Сапог. - Мало ты, Николай Валентинович, с людьми чаю пил. А я вырос с ними и знаю, когда какое слово сказать, когда какую кость бросить.
В открытую форточку влетела новая песня - ее пели пьяные гости у жилища Анытпаса:
Аил твой
Серебром
Пусть оденется,
Огнем золота
Пусть осветится!..
Глава пятая
1
Четыре всадника остановились на мягкой лужайке у реки, развьючили лошадей, взяли арканы, топоры и отправились верхами в лиственничник. Двое рубили прямоствольные молодые деревья с крепкими развилками, подхватывали волосяными арканами и, закрепляя концы их под стременами, волокли к брошенным внизу вьюкам. Двое сдирали бурую кору с деревьев. Суртаев помогал Борлаю ставить стропила.
- Не особо хорошие будут жилища. Ну да ладно, - сказал он, - нам ненадолго.
- Ты, Филипп Иванович, будто сам в аиле родился, все знаешь, - отозвался Борлай.
То, что этот человек, приехавший из города, не гнушался ими, пил чегень из деревянных чашек, первым вставал в круг, когда затевался ойын, пел старые и новые алтайские песни и не хуже любого кочевника умел поставить стропила - сблизило с ним всех, кто приехал сюда.
- Ты - как нашей кости человек… как брат, - продолжал Борлай.
- Все бедные на земле - братья. Русские, киргизы, татары, алтайцы - все. Так говорил сам Ленин.
К вечеру, когда новый просторный аил был готов, стали появляться курсанты. Расседлав лошадей, они подходили к "учителю", как стали звать алтайцы кочевого агитатора, и отдавали ему тоненькие палочки, на которых он когда-то сделал зарубки по числу дней, оставшихся до начала занятий.
- Все бугорки срезал - стал сюда кочевать.
- Правильно сделал. Завтра начинаем занятия. Располагайся, товарищ. Помогай ставить аилы, - говорил Филипп Иванович и всех угощал папиросами.
Последним приехал Аргачи Чоманов, хромой, остроносый парень, отдал палочку, но на ней не была тронута ни одна зарубка.
- Большой Человек сказал, что пошлет меня вовремя.
- Это кого же ты называешь Большим Человеком?
Парень удивленно оглянулся на алтайцев, как бы спрашивая: разве можно не знать, что в сеоке Мундус один Большой Человек - Тыдыков?
- Сапог, хочешь сказать? Я больше его, смотри.
Суртаев, шутливо улыбаясь, выпрямился и строго сказал:
- Слова Сапога - не закон. Я вам говорил: "По одному бугорку в день срезать". Это, товарищ, нужно было выполнить.
- А Большой Человек говорил…
- Забудем, что говорил Сапог. Будем делать то, что я вам говорю.
Байрым, взявшись развести костер, положил угли, привезенные из дому; из своей трубки поджег трут и принялся раздувать.
Суртаев подал ему спички, но он отказался взять.
- Этот огонь я привез из своего аила, - объяснил он, показывая на трубку. - Надо разводить костер от живого огня…
- Тогда все будет хорошо, - поддержал Сенюш, припомнив одну из многих заповедей предков.
- Мы на тыловых работах разводили костры от спичек, от зажигалок, - припомнил Борлай. - Худо не было.
- От какой искры разведен костер - не важно, лишь бы тепло было, - сказал Суртаев. - Другой силы, как нас обогревать, огонь не имеет.
- Ты скажешь, что ни злых, ни добрых духов нет? - задиристо спросил Аргачи.
- Да, ни злых, ни добрых, - не меняя тона, ответил Суртаев.
- А кто камни бросает сверху?
- Рассказывают, что находили серебряные подковы: у Ульгеня конь расковался - они и упали, - несмело поддержал Сенюш.
Филипп Иванович рассказал о вихрях и смерчах.
Люди переглянулись. Так ли это?
- Правда, правда, - подтвердил Чумар Камзаев. - Нет никаких духов. Ни злых, ни добрых. Я знаю. - Он протянул руку за спичками: - Дайте, я разведу костер.
Отстранив Байрыма с его углями, Чумар настрогал ножом сухих щепок и поджег их. Дым метнулся в узкое отверстие.
- Вот сила! - указал рукой на горячую струю. - Бросает вверх крупные искры, оттуда они надают остывшими угольками…
Его слушали доверчиво, как своего человека. Колеблющиеся успокаивали себя: "Не мы, а Чумар нарушил обычай и потревожил духов. Если упадет беда, то на его голову. С нами худого не случится".
Вечером Чумар показал часы. Они стояли на чемодане, заменявшем Суртаеву стол. Больше всех часами заинтересовался Аргачи и долго не сводил глаз с блестящего циферблата; говорил о стрелках:
- Большая кругом бегает, будто конь на приколе, а эта шагом идет.
Дождавшись, когда Суртаев захлопнул записную книжку, Аргачи спросил его:
- Ты, наверно, все знаешь? - И несмело погладил крутые бока будильника.
- Да, знаю все.
- День пройдет, два пройдет - какая погода будет?
- Дождь. Надолго заненастит. - Филипп Иванович показал барометр. - Вот эта машинка показывает погоду за день, за два вперед.
- А я думаю: шапку снимешь - голове от жара будет больно, - рассмеялся Аргачи. И снова взглянул на часы. - Машинка скажет, когда солнце пробудится?
- Скажет: эти рога повернутся вот так.
Борлай начал рассказывать с важностью бывалого человека:
- Я в большом городе был. Далеко отсюда, три недели ехать по железной дороге. Там я видел живые дома. Красные, длинные, на колесах. Люди зайдут, а дом как загудит!.. Звенит, а сам бежит и бежит… Все в глазах мелькает.
- Я тоже видел, - сказал Чумар. - Трамваи называются. Люди в них ездят.
Филипп Иванович продолжал объяснять своим слушателям устройство часов:
- Видите, я завожу пружину. Скоро раздастся звонок. Слушайте.
- Вот что люди придумали! - восторгался Чумар, хотя для него тут не было ничего нового. - Часы время меряют, как человек длину тропы. Они сказывают, когда солнце встает, когда день умирает…
Будильник задребезжал. Суртаев приподнял его и объяснил:
- Звонок зазвенел, когда эти стрелки поравнялись.
Аргачи дольше всех сидел перед часами и следил за движением стрелок…
На следующее утро, когда на первом общем собрании выбирали самоуправление, Суртаев с нарочитой важностью сказал, что надо послать человека в Агаш с письмом, которое полетит в город по проволоке, и сосредоточенно посмотрел в глаза хромому пастуху:
- Поручим это дело, товарищи, Аргачи. Он парень молодой и расторопный.