Приходные накладные Наперов оформлял сам непосредственно в пункте получения продовольствия. А вот расходные накладные выписывал Зайцев. При оформлении этих документов следовало быть особенно внимательным. Здесь каждая ошибка могла привести к серьезным последствиям. На столе, под стеклом, у Ивана помещалась таблица продовольственных норм, которые определяли рацион солдата. Здесь все было четко расписано. Например, воину полагалось в день сто пятьдесят граммов мяса в свежем продукте, двадцать граммов сливочного масла. Там же определялось количество хлеба, крупы, овощей и т. д. А в примечании указывалось, в какой пропорции следует производить замену мяса мясными консервами, рыбы - рыбными консервами, овощей и фруктов - сухими овощами и фруктами. Эту таблицу и нормативы Ивану нужно было знать назубок.
Накладные выписывались в соответствии с меню, где было расписано, что солдатам предстоит есть. А поскольку меню составлялось на неделю вперед, оформление накладных не требовало больших усилий.
Во второй половине дня в штаб приходили заведующий продовольственным складом прапорщик Наперов или начальник продснабжения лейтенант Потоцкий и забирали накладные.
По средам Иван приступал к работе над меню, а в четверг переписывал черновик на чистый бланк и утверждал документ руководством. В пятницу меню передавалось в столовую. Туда его уносил лейтенант Потоцкий, который довольно редко пребывал в своем кабинете. Обычно он появлялся утром, здоровался с Иваном (при этом молодой воин всегда вставал в знак приветствия), затем, перекинувшись с подчиненным парой-другой фраз, военачальник удалялся, предупредив, что если его будут искать, то он находится в столовой, на складах или на свинарнике, то есть там, где его почти невозможно было найти.
Во второй половине дня начпрод приходил в штаб уже в более веселом расположении духа и, обдавая Зайцева винно-водочным ароматом, интересовался: - Ничего тут особого не произошло?
Как правило, ничего не происходило, и шеф после недолгого разговора удалялся снова. Иногда он появлялся перед ужином, подписывал накладные или давал какие-то неопределенные указания, но такое случалось не всегда. Часто начпрод подписывал накладные уже после того как они возвращались назад Наперовым. Для выдачи продовольствия было вполне достаточно подписи одного Ивана.
Вообще-то в армии, в отличие от "гражданки", отношения между людьми, в том числе и чиновниками, значительно упрощены. Бывает, порой, достаточно слова по телефону или непосредственного устного указания, и дело двигается. Все знают, что тот или иной человек, пообещав, непременно подпишет соответствующие документы. Конечно, и здесь есть бюрократы и всевозможные зануды. Но обычно они сосредоточены в финансовом отделе, то есть там, где выдаются деньги. Меньшая обюрокраченность армии по сравнению с "гражданкой" объясняется, по-видимому, тем, что здесь велика текучка кадров: солдаты часто меняются, состав штабных писарей, от которых, в основном, и зависит, быть или не быть волоките, через год-полтора обновляется, а возраст военных чиновников невелик - от восемнадцати до двадцати трех лет, редко старше. Что же касается офицеров, то лишь единицы не поддаются влиянию молодого окружения и серьезно вникают в свою работу. Правильно сказал в свое время наставник Зайцева Таньшин, что штабные писаря, состав которых немногочислен, определяют очень многие дела.
Основная масса писарей была сосредоточена в строевой части штаба, где велся учет всех воинов от солдат до командира части, издавались приказы командира дивизии, которые записывались аккуратным почерком в специальную книгу. В строевой части оформлялись командировочные документы, выписывались увольнительные записки и маршрутные листы. Словом, это был кадрово-организационный отдел. Его возглавлял капитан Козлов, человек небольшого роста, краснощекий и лысоватый. У него в подчинении находились: сержант Смеляков, командир отделения, в которое входил Зайцев, старослужащие воины ефрейтор Данихленко и рядовой Мануйленко, а также молодой воин рядовой Балобин, которого взяли из учебного батальона для подготовки на смену одному из "стариков". Главным куратором строевой части был сам начальник штаба полковник Новоборцев.
В тыловую часть, помимо продовольственной службы, входила и вещевая служба. Ее временно возглавлял прапорщик Лагуткин, в связи с выбытием, по неизвестным Зайцеву обстоятельствам, бывшего начальника, какого-то молодого офицера. Поскольку прапорщик Лагуткин занимал по совместительству должность и начальника вещевого склада, он почти не появлялся в штабе и основную работу с документацией осуществлял писарь-вещевик Педоренко, из старослужащих.
Тыловую часть курировал заместитель командира дивизии по тылу полковник Худков. У Худкова был личный ординарец - рядовой Таманский, тот самый, с которым Зайцев служил в одном взводе учебного батальона. Таманский попал в ординарцы чисто случайно. Когда Розенфельд подыскивал себе специалистов из числа курсантов, он обнаружил в личном деле Таманского запись, что тот работал раньше на стройке прорабом. Такая дефицитная должность не осталась незамеченной. И хотя "папа" Розенфельд уже подобрал для своей роты необходимое число солдат, он не мог не взять строителя-профессионала и определил его до поры до времени в штаб ординарцем.
Таманскому не нужно было вести никаких бумаг, писарем он не являлся. Его делом было бегать на посылках у Худкова да периодически промывать в кабинете своего военачальника пол.
Имелась в штабе и секретная часть. Ее возглавлял прапорщик Добророднов, у которого в писарях состоял старослужащий воин рядовой Базулин.
Еще один писарь из "стариков" - рядовой Остапенко - работал под руководством начальника финансовой части майора Ачкасова.
Для последних двух служб специальных кураторов не определяли. Они, вероятно, подчинялись напрямую командиру дивизии.
Особняком от всех служб штаба стояла техническая часть, писарь которой не входил в состав хозяйственной роты, а числился в техническом подразделении, располагавшемся в том же здании, что и хозяйственная рота, только на первом этаже. Здесь писари долго не задерживались, так как, будучи шоферами по профессии, они не владели в полной мере писарскими навыками и часто совершали ошибки в работе. Их главный куратор - заместитель командира дивизии по технической части полковник Зуев - не особенно церемонился: как только что-либо не выполнялось или обнаруживались какие-нибудь ошибки, писарь возвращался на шоферскую работу, а ему на смену присылали нового. Что касается Политотдела части, возглавляемого полковником Прохоровым, то в его состав воины срочной службы не входили. Вероятно, работа здесь была настолько высококвалифицированной, что не допускала непрофессионалов.
Помимо замполита Прохорова, в Политотделе работали: знаменитый подполковник Коннов, по всей видимости, ответственный за агитацию и лекционную деятельность; майор Подметаев, заместитель замполита; капитан Сиротин, заведующий клубом воинской части и прапорщик Обалдуйский, ответственный за комсомольскую работу.
Штаб был сосредоточением всей кадровой и интеллектуальной деятельности воинской части. В архитектурном же плане он был очень неказист: длинное деревянное одноэтажное здание. Посредине него располагалось крыльцо. Сразу при входе с правой стороны находилось помещение ежедневного дежурного по штабу. В глубине штабного коридора, прямо напротив входной двери, маячил вооруженный автоматом Калашникова часовой, стоявший рядом со свернутым и зачехленным в специальный стеклянный футляр главным святилищем части - ее Знаменем. Это и был пост номер один, на котором ежедневно через каждые два часа сменялись часовые.
Каждый военнослужащий при входе в штаб отдавал воинскую честь Знамени, а затем следовал в глубь здания по своим делам.
Пост номер один как бы разделял штаб на две части. Слева от Знамени по коридору тянулись кабинеты: писаря вещевой службы, начальника продовольственного снабжения, заместителя командира по технической части и писаря технической части.
Напротив, также слева направо, шли кабинеты начальника финансовой части, заместителя командира части по тылу и командира дивизии. Коридор заканчивался туалетом.
Справа от Знамени вдоль этой же стены тянулись кабинеты строевой части и секретной службы (первого отдела).
Вдоль противоположной стены располагался кабинет начальника штаба.
Высота здания штаба вместе с крышей составляла примерно пять метров.
В обычный будничный день штаб был многолюден. По коридору носились взад-вперед воины всех званий, в кабинетах кипела бумажная работа, а у высших военачальников шли совещания. В выходной же день штаб замирал и поражал своей пустотой и мрачностью. Лишь редкие писари, просиживавшие в свободное время в своих кабинетах, дежурный по штабу со своим дневальным да часовой у поста номер один не позволяли жизни совершенно заглохнуть.
Штабники, несмотря на то, что они довольно долгое время служили под одной крышей и вынуждены были постоянно в процессе работы сталкиваться друг с другом, не особенно между собой ладили. Так, строевики, наполнившись чванливостью и высокомерием, считали себя как бы местной гвардией, от которой зависят судьбы всех остальных смертных. Писарь-вещевик был замкнутым человеком и без крайней необходимости из своего кабинета не выходил. Писарь по финансам был настолько занят своей бумажной работой, что едва успевал вовремя сходить на очередное построение перед приемом пищи. Практически, ни с кем из своих коллег не общался и писарь секретной части. Технари, будучи воинами другой роты и выполняя работу, связанную с движением автомобильного транспорта части, считали себя людьми другого мира и, фактически, игнорировали своих коллег из хозяйственной роты.