Следует отметить, что солдаты Советской Армии никогда не покупали билеты в общественном транспорте. С одной стороны, это была их привилегия, а с другой - никто не осмеливался, вопреки общественному мнению, требовать плату за проезд с солдата, получавшего по три рубля восемьдесят копеек в месяц.
Итак, к половине десятого утра все воины, следовавшие на представление, оказались у здания областного драматического театра.
Ничего нового здесь увидеть не удалось. Само здание, построенное по единому общесоюзному стандарту, напоминало собой древнегреческий храм с большими круглыми колоннами у фасада. О современности говорили лишь многочисленные барельефы и статуи Ленина и его единомышленников, украшавшие стены сооружения. Рядом со зданием возвышался огромный плакат с надписью "Брестская крепость". Далее следовало письменное сообщение о том, откуда прибыла театральная труппа и кто играет в главных ролях. Стало ясно, что это - театральная афиша, и что воинам предстоит посмотреть спектакль о войне. А пока не прозвенел первый звонок из театра, солдаты должны были находиться на улице, ибо командиры опасались, что воины могут проникнуть в местный буфет и каким-то образом добраться до спиртных напитков. А там и до беспорядков недалеко!
…Наконец, солдаты вместе со своими командирами оказались в зрительном зале. Вообще-то внутренний вид театра был довольно богат: стены с резьбой, большие красивые люстры на потолке и бра - на боковых стенах. Зрительный зал разделялся на две части большой ковровой дорожкой, по которой воины проследовали к первым рядам. Эти зрительные ряды состояли из соединенных друг с другом деревянных кресел по сорок штук в каждом ряду. Так, по крайней мере, подсчитал Зайцев, когда уселся на положенное место. Наверху, на заднем плане, располагался полукругом балкон, который в настоящее время пустовал, а внизу под ним были установлены ложи (вероятно, для почетных гостей). Они также не были заняты. Вообще-то в зале было очень немного гражданских лиц. Зайцев насчитал их всего человек двадцать. В основном входили и садились военные, судя по эмблемам, всех видов и родов войск, размещенных в местном гарнизоне.
Наконец, когда места в зале были заполнены, и установилась тишина, раскрылся пышный, вишневого цвета, занавес. Перед глазами зрителей предстала огромная серая пещера, наполненная людьми, одетыми в военную форму со старыми знаками отличия.
- Вероятно, это и есть "Брестская крепость"! - догадался Зайцев и поделился своими соображениями с сидевшим рядом Замышляевым.
- Да, видимо, она самая, - ответил товарищ, но тут же послышался приглушенный окрик Мешкова: - Эй, там! Слушайте!
Представление между тем началось. Трудно было передать его сюжет, казалось, что все сцены шли самотеком, импровизацией.
Актеры, выскакивая из подземелья, произносили возвышенные патриотические речи, ругались между собой, что-то кричали. Потом откуда-то доносились выстрелы. Таким образом они имитировали осаду крепости и, отбиваясь от якобы наседавших врагов, проводили между собой бесконечные дискуссии о том, стоит ли сражаться или сдавать крепость неприятелю. Наконец, один из самых голосистых актеров перекричал своих коллег, и было принято решение все же сражаться до конца. Затем все они стали обсуждать, какими же средствами и способами защищаться, затратив только на одно это около получаса…
Постепенно пьеса стала вызывать зевоту у зрителей. Стало скучно и Зайцеву. Казалось, что спектаклю не будет конца…
Зрители из гражданского населения откровенно спали. Они вначале попытались выйти из зала, однако руководители театра, предусмотрев это, своевременно закрыли все выходные двери, так что нетерпеливой публике пришлось дожидаться конца.
Курсантам, как впрочем и остальным воинам, спать было нельзя. Еще перед спектаклем капитан Вмочилин, сославшись на указание самого командира части, сделал всем строгое внушение, как вести себя в зале и как своевременно аплодировать игре актеров. В самом начале курсанты по сигналу офицеров горячо аплодировали, и им вторили остальные воины. Но уже к концу пьесы аплодисменты стали звучать все тише и приглушенней. Когда же актеры после очередного занавеса вновь вышли на сцену и объявили о завершении спектакля, все, забыв об уставе и назиданиях командиров, да и вообще обо всем на свете, ринулись к выходу. У дверей возникла давка. Тут еще кто-то подогрел страсти, сказав, что "сейчас начнется продолжение пьесы". Публика едва не проломила дверь!
Воины вернулись в казарму совершенно уставшими, но с сознанием выполненного перед командованием долга. К тому же впереди их ждал отдых: на следующий день на спектакль шли уже другие подразделения и те, кто не сумел побывать на нем из-за тех или иных причин.
Но вечером настроение курсантов резко упало, когда на поверке старшина роты торжественно объявил, что на следующий день в театр вновь пойдет вся учебная рота!
Второй раз сидеть в зале было просто невыносимо. Заунывные голоса актеров вызывали раздражение и смертельную тоску. Уже не повинуясь себе, курсанты начинали дремать. То тут, то там были видны склоненные головы солдат, да постоянно суетились офицеры, одергивая нарушителей. Дремоту лишь прерывали внезапные крики офицеров: - Первая рота! Хлопать! Вторая рота! Аплодисменты!
Воины беспрекословно повиновались.
Так отсидели курсанты и второе представление.
На третий день молодые воины стали жаловаться на головную боль. Многие из них побежали в медпункт. Однако там, естественно, вакантных мест не было, поскольку и без них многие старослужащие воины, пользуясь знакомствами в лазарете, "заболели" на период гастролей. Часть солдат стали просить командиров направить их в наряд, куда угодно, вплоть до чистки картошки на кухне. Иван же вынужден был вновь отсиживать на спектакле. На этот раз он уже ничего происходившего на сцене не понимал. Опять что-то говорили, командиры подавали команды, воины аплодировали. Оживление в зале вызвала лишь сцена, когда пьяный актер провалился в оркестрантскую. Воины откровенно хохотали. А в конце пьесы, когда этого злополучного актера вели на расстрел, в зале была настоящая истерика, даже офицеры задыхались от смеха.
На четвертый день Зайцев оказался, к своему изумлению, в компании всех злостных нарушителей воинской дисциплины части. Тех, кого раньше направили на гауптвахту или в наряд вне очереди, вместо наказания послали в театр.
И опять был спектакль, и опять пришлось жестоко мучиться.
В части, судя по рассказам окружающих, в это время царил идеальный порядок. Прекратились нарушения дисциплины. Даже самые придирчивые военачальники не могли подыскать повод для наказания: воины, предвкушая спектакль, с готовностью выносили все тяготы и лишения воинской службы.
Потом еще полгода военачальники поминали театр. Как только кто-нибудь из солдат нарушал или был способен серьезно нарушить воинскую дисциплину, они говорили: - Гляди, придется послать тебя на "Брестскую крепость! - И нарушитель мгновенно становился как шелковый!
Что касается курсантов, то они по своему статусу были просто обязаны обеспечивать наполняемость зрительного зала, вероятно, согласно договоренности командования гарнизона с областным драмтеатром.
Когда на вечерней поверке старшина вновь объявил о том, что на следующий день им предстоит посетить знаменитый спектакль, Зайцев понял, что дело плохо…Всю ночь он пролежал в постели, как будто на камнях, и никак не мог заснуть от возбуждения. - Неужели опять придется смотреть эту муть?! Господи, спаси! - бормотал он про себя.
Избавление пришло совершенно неожиданно. Наутро в учебную роту позвонил ефрейтор Таньшин. Он через дневального подозвал Ивана к телефону. - Послушай, Зайцев, - раздалось в трубке, - с сегодняшнего дня ты больше не курсант! Поздравляю!
Зайцев опешил: - Как же? Что же…?
Таньшин продолжал: - Приказом командира части ты переводишься в нашу роту в качестве делопроизводителя хозяйственной части!
- А как же вы? - спросил потрясенный курсант.
- А я, - ответил весело Таньшин, - уже через неделю буду дома!
Ч А С Т Ь 2
"М О Л О Д О Й" В О И Н
Г Л А В А 1
Х О З Я Й С Т В Е Н Н А Я Р О Т А
Это был незабываемый день, хотя он прошел обыденно и просто. Старшина учебной роты прапорщик Москальчук вызвал Ивана в каптерку и выдал ему под расписку в журнале всю причитавшуюся одежду: шинель, бушлат, зимнюю шапку, парадную форму и все то, что еще не утратило установленных сроков носки. После этого, ни с кем не прощаясь, Иван проследовал в хозяйственную роту, где ему предстояло продолжать выполнение своего воинского долга.
Хозяйственная рота располагалась на верхнем этаже двухэтажного здания, состоявшего из двух казарм: собственно хозроты и технического подразделения, находившегося на первом этаже и связанного с обслуживанием автомашин воинской части.
Чувствуя кисловатый запах нестиранных портянок и замечая вокруг себя далекую до "учебки" чистоту, Зайцев, продвигаясь по лестнице, испытывал какое-то гнетущее, необъяснимое чувство тревоги.
Надо сказать, что россиянина всю жизнь преследует какое-то неуловимое, непонятное чувство тревоги за будущее. Возможно, здесь сконцентрировались и неуверенность в завтрашнем дне и подсознательный страх перед болезнями и смертью, но все-таки большую роль играет, по-видимому, страх перед самой жизнью и особенно перед людьми.
Ивану же с его репутацией доносчика и любимчика ротного замполита перспектива встречи с персоналом новой роты не радовала.