Довольный выполненной работой Мешков послал сержанта Попкова вновь за ответственным лицом. Прапорщик Наперов опять все внимательно осмотрел, обошел груду дров со всех сторон и, остановившись перед строем курсантов, похвалил: - Вот, уже лучше!
Курсанты заулыбались.
- Но…, - продолжал заведующий, - вы все-таки сложили кучу не на том месте! Нужно было немного справа! - И он указал рукой на землю.
Воины растерялись. Заметив это, бравый прапорщик усмехнулся. - Не горюйте, хлопцы, - произнес он. - Ваше дело - выполнять команды, а мы за вас подумаем!
- Товарищ прапорщик! - обратился к нему сержант Мешков. - А вы нам начертите место, на которое следует укладывать дрова!
Прапорщик задумался. - Ну, хорошо, - сказал он после долгой паузы, - я начерчу вам план укладки бревен. - И, взяв палку, он стал водить ею по земле.
После этого воины вновь приступили к работе. На сей раз укладка заняла еще больше времени. Лишь к обеду управились курсанты с заданием заведующего хозяйственным складом. Теперь прапорщик принял их работу, но в казарму не отпустил. - Мне поручено руководить вами весь рабочий день! - заявил он сержанту Мешкову. - Поэтому опять приводите сюда роту после обеда.
- Что же он собирается нам поручить? - терялись в догадках курсанты. - Неужели есть еще какая-нибудь такого рода работа?
…Как только курсанты, ведомые сержантами, вернулись на хозяйственный двор, завскладом повел их к дальней, западной стене воинской части. Там около продовольственного склада виднелись большие лужи, оставленные недавним дождем.
- Вот вам работа, товарищи курсанты! - заявил прапорщик. - Будете черпать воду из лужи и выливать ее вон туда! - Он указал на близлежащую небольшую яму.
- А чем мы будем черпать? - спросил один из курсантов.
- Не волнуйтесь, я это предусмотрел! - успокоил воинов завскладами. Он подозвал к себе сержанта Мешкова и указал ему на большую корзину, полную пустых консервных банок. - Пусть берут это. - Затем, пообещав придти и проверить работу, прапорщик ушел.
Так, курсанты получили возможность в полной мере насладиться поистине коммунистическим трудом. Они все черпали и черпали воду из лужи, выливая ее в соседнюю ямку. Однако воды как будто не убавлялось. Зайцев заметил, что яма, куда они выливают воду из лужи, явственно сообщается с этой лужей, и сказал об этом сержантам, которые, естественно, сидели на завалинке - "руководили".
- Нечего болтать! - возмутился Мешков. - Дали задание - выполняй! Нельзя обсуждать приказы командиров!
В результате, провозившись до самого ужина, курсанты ничего не добились: лужу не удалось вычерпать! А злополучный прапорщик так и не явился принимать их работу!
Только тогда, когда стемнело, сержанты поняли, сколь серьезно было порученное им задание. Что касается курсантов, то они едва сдерживали свой гнев, обращенный, естественно, друг на друга.
Наконец, подошло время приема пищи, и сержанты, не допуская лишних разговоров, уверенно повели свой взвод в столовую.
Этим и закончился славный праздник труда.
Г Л А В А 25
П Р О Щ А Й, У Ч Е Б Н А Я Р О Т А!
Как-то в один из последних апрельских вечеров в роту позвонили. - Курсант Зайцев! К телефону! - последовал крик дневального. Иван удивился: - Неужели Вмочилин?
Однако говорил совсем незнакомый голос. - Послушай, Зайцев, - начал неизвестный. - Ты не можешь выйти сейчас на улицу?
- Зачем?
- Поговорить надо.
- А кто ты?
- Я из хозроты. Спустись вниз, там узнаешь.
Зайцев заколебался. Понимая, что после недавней истории с сержантами, разжалованными в рядовые, отношение к нему со стороны солдат других рот вряд ли будет благосклонным, он не хотел идти на встречу с загадочным незнакомцем. Однако человек внизу ждет. - А что я теряю? - подумал Иван. - По крайней мере, буду знать, зачем я ему понадобился.
Времени было достаточно: до ужина оставалось почти два часа, да и сержантам после недавнего скандала не было до курсантов никакого дела, и молодые воины в последнее время свободно разгуливали по вечерам по части, не спрашивая на это разрешения у командиров.
Зайцев спустился вниз по лестнице. У входа в казарму стоял невысокий, среднего роста, щупленький паренек с погонами рядового. Судя по выцветшей гимнастерке, висящему на бедрах ремню и пренебрежительному виду, молодой человек был из старослужащих. Увидев Зайцева, он махнул рукой, приглашая его идти за собой. Иван пошел за ним. Они проследовали до соседней воинской части - стройбата - и уселись на скамейку в местном сквере.
- Скажи, Зайцев, - обратился к нему незнакомец, - это правда, что ты заложил Крадова и Кабанова?
- Нет, я их не закладывал, - поспешно ответил Иван и сам, в свою очередь, задал вопрос: - А зачем тебе это надо? Кто ты?
- Я - земляк Крадова, - ответил старослужащий воин, - фамилия моя - Головченко. У нас в роте ходят разговоры, что тебя собираются переводить к нам. Ребята боятся, что ты будешь нас закладывать и поэтому отрядили меня поговорить с тобой.
- Но, допустим, я тебе вру, - сказал Иван. - Разве тот, кто закладывает, в этом признается?
- Кто его знает? - засомневался Головченко. - Но все-таки мне хотелось бы поговорить с тобой. Нельзя же совсем никому не верить?
- Вот это да! - подумал Зайцев. - Выходит, есть люди, которые кому-то еще верят! - Он улыбнулся и посмотрел на собеседника: - Как тебя зовут?
- Петром, - ответил тот, - а тебя - Иваном, я это знаю.
Откуда он все это знал, Зайцев выяснять не стал, а предложил пойти в буфет и попить чаю. Там они разговорились. Иван рассказал об истории с разжалованием сержантов во всех ему известных подробностях: о том, как Крадов его ударил, как Зайцев попал в лазарет, как он отбывал наряды на работу и подвергался травле со стороны товарищей. Лишь историю с Вмочилиным о попойке сержантов Зайцев рассказывать не стал, так как считал, что имел право на месть, да и Головченко, судя по всему, ничего об этом не знал.
Посланец хозроты слушал очень внимательно, не перебивая. По завершении истории, он пристально посмотрел на Зайцева и одобрительно покачал головой: - Да, и досталось тебе!
- Ты мне веришь? - спросил Иван.
- Да, я тебе верю. Похоже, что ты сказал правду, - ответил Головченко. - Я так и передам ребятам, чтобы они не беспокоились насчет твоего перехода в нашу роту.
- Но с чего они это взяли? - удивился Зайцев.
- Ходят такие слухи. Откуда они идут, я не знаю. Но у нас, когда что-нибудь начинают обсуждать, все понимают, что это не случайность. Не было примеров, чтобы слухи не подтверждались!
Иван понял, что против него что-то затевается. Но что? - Знаешь, Петро, - сказал он Головченко, - я ведь не просился в вашу роту. Со мной об этом даже никто не говорил! Я вообще не знаю, хорошо у вас или плохо. Может быть, у вас еще хуже, чем в учебном батальоне?
- Удивительно, - заколебался Головченко. - Откуда же тогда идут слухи? Что же касается нашей хозроты, то ты здесь неправ. Это - лучшая рота в части! Строевой не мучают, нарядами не загружают, все работают по разным объектам части. Отработал свое - и отдыхай. Чем не жизнь?
На этом они и расстались. "Старик" пообещал Ивану вскоре позвонить и как только станет известно что-нибудь новое, сообщить об этом.
Через пару дней Головченко сдержал свое слово и снова вызвал по телефону Зайцева на улицу. Они опять пошли в стройбатовскую чайную.
- Хочешь, я устрою тебя служить в штаб части? - спросил Головченко Ивана, когда они уселись за стол.
- Каким образом? - удивился Зайцев.
- У меня в штабе служит писарем большой друг. Ефрейтор Таньшин. Если ты не против, я поговорю с ним.
Иван задумался. Потом встал, подошел к прилавку буфета и купил полкило пряников и два стакана кофе. Поставив все это на стол, он уселся рядом с Головченко и предложил перекусить.
- Так как, ты согласен? - спросил его старослужащий воин после того как выпил кофе.
- Согласен, - ответил Зайцев. - Мне ведь все равно не будет никакой жизни, если пошлют на "объект"…А в вашей роте как-нибудь привыкну.
- Ну, и добро! - обрадовался Головченко. - Тогда я поговорю с Таньшиным.
Через несколько дней Головченко пригласил Зайцева в штаб воинской части. Было это в субботу, и в штабе никого из офицеров не было. Иван еще ни разу не был внутри этого центрального учреждения дивизии и только, когда нес службу в карауле доходил до штаба вместе со сменой, а потом следовал на посты. Стоять у Знамени части ему не доводилось.
Войдя в помещение, Головченко отдал честь Знамени, и Иван тоже повторил его жест. Затем они свернули налево в коридор и подошли к одной из дверей. Головченко постучал и открыл ее. - Здорово, Петь! - донеслось оттуда. - Заходите вместе!
Иван вошел следом. Комната была небольшая, но светлая. Состояла она из огромного окна, у которого располагались два больших письменных стола, стоявших впритык друг к другу. Столы были заставлены двумя телефонными аппаратами, счетами, арифмометром. На каждом из них лежали большущие листовые стекла, под которыми помещались различные документы и фотографии. Небольшой шкаф, напоминавший шифоньер, довершал немногочисленную мебель. Впрочем, в кабинете было еще четыре стула, два из которых стояли за столами, а два других - напротив шкафа - видимо, для посетителей.
Ефрейтор Таньшин был высоким, крепким, голубоглазым молодым мужчиной, в возрасте примерно двадцати пяти лет. Глянув на Ивана, он жестом предложил ему сесть. - Ну, что, согласен служить в штабе? - спросил он Зайцева.
- Согласен, - ответил тот.
- А ты знаешь, чем будешь заниматься?
- Пока не знаю, но думаю, что научусь.