- Итак, молодые люди, вернемся к недавним событиям, - приступил к делу замполит батальона и все, естественно, подумали, что последует пропесочка за непонимание агрессивной сущности американского империализма. Однако к этому Жалаев не возвращался ни разу. Он рассказал о том, что бдительность, хранение государственной тайны - важнейшие стороны жизни советского воина - и привел примеры случаев, когда зарубежные шпионы пытались разузнать секреты нашего оружия, сведения о дислокации воинских частей и их численность. - Вот в прошлом году только в нашем городе было задержано десять шпионов из ЦРУ, пять диверсантов из Западной Германии и даже два шпиона…из Китая. Вся страна начинена вражеской агентурой! - громко сказал он, подняв вверх руку.
- К чему он это клонит? - подумал Зайцев. - Неужели он и в нас видит диверсантов и шпионов?
- Дело вот в чем, товарищи, - продолжал замполит батальона. - Среди вас есть немало наивных, неустойчивых людей, которые не умеют держать язык за зубами. Зачем вы смущаете своих родных и близких, сообщая им секретные сведения или их обманывая?
Воины остолбенели.
- Что, удивились? - усмехнулся Жалаев. - Мы, политработники, знаем все! Смотрите, что написал домой курсант Киселев, - военачальник открыл тетрадь. - "У нас охраняют склады с бензином", - а вот у Смирнова: "Мама, скоро пойду в караул, мы охраняем особо опасный объект!"
И Жалаев все читал и читал цитаты из писем курсантов. Учитывая, что большинство воинов в список замполита не попали, постепенно, по мере чтения, в классе стал раздаваться смех.
- А вот что написал Соловьев, - добрался еще до одного письма политрук. - "Знаете, всем выдали по автомату, а мне дали пулемет…"
Оглушительный хохот прервал чтение. Не смеялись только двое: курсанты Соловьев и Зайцев.
Первый, красный как кумач, сидел и смотрел в окно, руки у него дрожали. Второй же расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и жадно хватал ртом воздух. Казалось, что кто-то душил его. - Над кем смеетесь? Над собой смеетесь! - мелькнула мысль.
Г Л А В А 15
У Ч Е Б Н А Я Т Р Е В О Г А
После того как курсанты узнали о перлюстрации их писем политработниками, ротный писарь ощутил резкое облегчение: теперь он доставлял на центральную городскую почту совсем немного корреспонденции. Даже Зайцев поддался общим настроениям и, хотя содержание его посланий вполне удовлетворяло и адресата и Политический отдел, ибо приукрашивание действительности говорило о его высокой гражданской зрелости, все же сама мысль о том, что его личная переписка кем-то изучается, вызывала апатию. Что касается писем курсантов девушкам или женам, то есть любовной переписки, то политические работники не стали долго об этом распространяться. Майор Жалаев только заметил, что "есть и исключительно непристойные письма", в которых якобы "имеются всякого рода намеки на половую связь", но к этой теме "пока подходить не следует", так как об этом будет сказано на одном из "специальных" занятий, посвященном так называемому "здоровому образу жизни". Это замечание во многом способствовало прекращению "непристойной" переписки. Жалаев, Вмочилин и другие опытные комиссары ликовали: теперь они могли без особого труда за какой-нибудь час изучить всю курсантскую корреспонденцию и не тратить понапрасну свое драгоценное время! Отношение офицеров к Зайцеву значительно улучшилось. Перечитав его письма и убедившись, как высоко ценит он свое командование и созданные "идеальные" условия для прохождения службы, военачальники стали считать Ивана человеком серьезного образа мыслей. Учитывая любовь своих командиров к грубой лести, Зайцев решил узнать, как быстро политические работники перечитывают корреспонденцию и как внимательно изучаются его письма. Накануне очередного занятия, которое должен был вести Жалаев, Иван в письме домой расхвалил его пышными, лестными словами, назвав "гением", "одним из самых талантливых людей на Земле", "самым грамотным политработником части".
Во время политзанятия замполит батальона выглядел веселым и даже, можно сказать, счастливым. Когда Зайцев отвечал на один из вопросов, политрук смотрел на него как на родного сына, а в конце громко похвалил: - Вот как надо заниматься, товарищи!
После занятия он построил роту и объявил курсанту Зайцеву благодарность "за безупречную службу на благо Советской Родины", вызвав изумление у взводных сержантов, так как этот "безупречный" воин совсем недавно имел серьезное дисциплинарное взыскание.
Как-то, когда курсанты выходили на перерыв, младшие командиры обступили замполита. О чем они говорили, Иван не слышал, однако вечером того же дня ему все рассказал курсант Котов, который был свидетелем этого разговора, ибо, исполняя обязанности дневального по учебному корпусу, он как раз во время перерыва мыл пол.
Сержанты просили политрука не объявлять Зайцеву в дальнейшем благодарностей и возмущались фразой "безупречная служба", напомнив о его недостойном поведении.
- Вы - плохие командиры, - сказал им Жалаев, - так как видите только внешнее. Мы, политработники, знаем, чем живет человек, нас интересует его внутренний мир. Иногда можно быть внешне образцовым воином, а в душе таить антисоветские мысли! Посмотрите на яблоко, оно со стороны кожуры красное, а внутри - белое!
Младшие командиры оцепенели. Против таких аргументов им нечего было возразить.
- Вам надо много учиться, молодые люди, у нас, политработников! - с видимым удовольствием подытожил беседу замполит.
Таким образом, Ивану удалось использовать любопытство военачальников в своих интересах. В дальнейшем он прекратил их восхвалять, но иногда в переписке подбрасывал ту или иную мысль о событиях в роте. Так, в послании своему другу (родителей он берег и об этом не сообщал) Зайцев очень осторожно описал эпизод с дракой, за которую он получил три наряда на работу. В нем он сообщил о провокации со стороны Кулешова и справедливости старшины, который пусть и наказал его, но не обошел и обидчика. На другой день замполит Вмочилин вызвал сержантов и старшину роты в канцелярию. После непродолжительной беседы, прапорщик Москальчук зашел в казарму и, построив роту, объявил "о снятии взыскания с курсанта Зайцева". Что касается Кулешова, то о нем не было сказано ничего. Более того, вечером ротный писарь зашел в спальное помещение четвертого взвода и сообщил, что записал Кулешову три наряда вне очереди на работу в учетную карточку. Провокатор был вне себя от гнева.
Как-то в одном из писем другу Иван посетовал на то, что очень долго и часто в роте проводятся строевые занятия в ущерб политической и специальной подготовке. Здесь же он расхвалил высочайший уровень проведения теоретических занятий, интереснейшие политбеседы и выразил сожаление, что воины не могут выкроить хотя бы лишние полчаса на более полезные, чем строевая подготовка, предметы. Это тоже было услышано. Меры, правда, приняли не сразу, но через неделю утренняя строевая подготовка была сокращена на один час, а политзанятия на это же время увеличены. Надо сказать, что такая перемена принесла действительную пользу всем курсантам. У многих из них, в том числе и у Зайцева, были стерты пятки, подошвы и пальцы ног до такой степени, что было больно ходить. Это было связано с высокой интенсивностью строевых занятий, неопытностью молодых солдат, не умевших рационально "чеканить шаг", неумением надевать портянки и не всегда правильно подобранными размерами сапог.
По вечерам молодые воины посещали медпункт, где им накладывали мази и повязки на воспаленные места, но так как от строевых занятий их при этом не освобождали, раны почти не заживали. С уменьшением времени на строевую подготовку дело пошло на поправку и постепенно кожа на ногах заросла и загрубела настолько, что уже можно было безболезненно ходить строевым шагом.
Что касается политзанятий, то к ним курсанты легко привыкли и спокойно дремали, не вникая в смысл того, что говорили военачальники. А те, казалось, уже совершенно исчерпали все возможности русского языка по описанию ужасов капитализма, угроз со стороны США и НАТО и преимуществ высокоразвитого социализма. Дополнительный час сначала вызвал у политработников некоторые затруднения, но они быстро нашлись и стали просвещать молодежь беседами о "здоровом образе жизни", биографиями Ленина и Брежнева, а майор Жалаев решил преподать краткий курс истории КПСС.
Самыми интересными занятиями, а таковых было очень немного, являлись беседы с замполитами о "здоровом образе жизни". Первое такое занятие проводил сам майор Жалаев за неделю до принятия военной присяги. Почему же эти занятия интересовали воинов? Прежде всего потому, что на них рассматривались сугубо бытовые проблемы, цитировались письма военнослужащих всей части, касательно любовных вопросов, подвергались суровой критике "непристойности" и приводились фамилии авторов "позорных" посланий. Это вносило оживление в скучную и монотонную жизнь.
На первом такого рода занятии присутствовали и ротный и батальонный замполиты. Рассказав об идеальных условиях быта советских людей, о бесконфликтных семьях социалистического общества и о правильных взаимоотношениях между женщинами и мужчинами, Жалаев изрек: - А вот у нас в учебной роте есть курсанты, которые мало что смыслят в вопросах интимной жизни. Вот послушайте, что пишет курсант Кирсанов своей девушке!
Тут же, ассистируя своему начальнику, Вмочилин открыл тетрадь и зачитал отрывок из письма Кирсанова. Взвод грохнул дружным смехом.
- Вот, товарищи, в чем заключается его невежество! - возмущался Жалаев. - Он, фактически, призывает свою девушку вступить с ним в половой акт! Какой позор! И это в наше время! Разве уважающий себя молодой человек позволит себе подобное?! Женись, а там уже вступай в близкие отношения! Половая жизнь нужна лишь для того, чтобы иметь детей! - поучал он багрового от стыда курсанта.