После обеда молодые солдаты пришли в казарму, где сдали свои письма в канцелярию ротному писарю. Последний ежедневно отвозил всю почту на главный почтамт города, и оттуда корреспонденция направлялась адресатам. В коридоре казармы находился большой деревянный ящик с ячейками, на которых были написаны большие буквы алфавита от А до Я. Когда кому-нибудь приходили письма, почтальон отдавал их дневальным, а они раскладывали послания по ячейкам, в зависимости от начальных букв фамилий воинов. Сержантам доставлялись письма персонально и без промедления, а курсанты должны были сами их брать. Такая простая процедура организации переписки радовала молодежь. - Хоть в письмах можно высказаться и излить душу! - считали они. Да и письма из дома были как бы форточкой в тот старый, свободный мир, который остался так далеко позади.
Курсант Зайцев не разделял этих иллюзий. Конечно, он радовался, когда получал письма из дома, но был далек от того, чтобы считать тот мир свободным. Кроме того, как уже было сказано, он был довольно жалостливый человек и вовсе не собирался травмировать своих родных подлинной информацией. Но, как известно, люди одинаковыми не бывают, и многие ребята описывали свою жизнь так, как она шла на самом деле, а некоторые даже наоборот выдумывали всякие страсти. Но к этому мы еще вернемся.
Вечером к Ивану подошел курсант Котов. - Слушай, Вань, не дашь мне конвертика? Я забыл купить в магазине! - попросил он.
Понимая, что не это привело к нему молодого воина, Зайцев открыл тумбочку, достал конверт и протянул его товарищу: - На, бери!
- Знаешь, вот живут люди и горя не знают, - пробормотал Котов.
- Да, такие люди действительно есть, - согласился Иван.
- Вот и я так думаю! - обрадовался собеседник, чувствуя поощрение разговора. - Смотри, мы тута пашем, строевой ходим, наряды отбываем, а есть друзья, которые в это время развлекаются…
- Уж не меня ли ты имеешь в виду, когда я посещаю библиотеку или сижу в Ленкомнате? - возмутился Зайцев.
- Нет, нет! - смутился Котов. - Я не о тебе говорю! Все знают, что ты тама доклады пишешь. Я имею в виду тех, кто непонятно за что получает благодарности…
И он стал жаловаться на то, что существует в мире ужасная несправедливость, когда начальство не замечает настоящих тружеников, а поощряет только болтунов и бездельников. Такие разговоры Зайцев слышал не один раз и на "гражданке", поэтому он внутренне удивился: - Неужели парень подошел ко мне только для того, чтобы излить душу?
Котов продолжал сетовать на горькую жизнь и несправедливость.
- Послушай, Петь, брось ты думать об этом! Что тебе эти благодарности сержантов или политрука? Сегодня они благодарят, а завтра на полы пошлют…Самое лучшее - это поменьше попадаться в их поле зрения! - посоветовал товарищу Иван.
- Ты так думаешь? - усомнился Котов. - Однако многие довольны тем, что начальство их хвалит, выслуживаются. Вон, смотри, Огурцов каждый понедельник куда-то ходит после пяти часов, а Семенов (Иван услышал фамилию одного из самых ярых борцов со стукачеством) каждый четверг в это же время ходит как будто в библиотеку. Когда же я попробовал отпроситься, чтобы сходить в клубный буфет, Попков послал меня подальше…
Иван насторожился: - Как же я не замечал, что товарищи по вечерам куда-то удаляются? Любопытно!
- Какая память! - похвалил он Котова. - А не видел ли ты кого-нибудь еще?
- Как же не видел! - обрадовался тот и начал перечислять фамилии курсантов и время их отлучек.
- Вот это да! Да ему бы в разведке служить! - подумал Зайцев. Он никак не мог предположить, что среди его товарищей может находиться такой талант. Посочувствовав Котову и осудив существовавшую несправедливость, Иван решил попробовать проверить возникшие подозрения по поводу перечисленных курсантов. Все они были самыми рослыми, сильными, агрессивными. Правда, их сила обычно выражалась в коллективной расправе над одним из беззащитных и бессловесных товарищей. Случаев выяснения отношений один на один в роте пока замечено не было. Эти же ребята всегда собирались кучкой, о чем-то шептались, осуждали доносительство и часто громко, во всеуслышание, обещали покарать того, кто на них "настучит".
В числе "привилегированных" Котов назвал и Кулешова. Это укрепило подозрения. Ведь Иван уже знал, в какую библиотеку ходит парень. Как раз наступило время "уходить в клуб" Семенову. Зайцев прошелся по казарме, надеясь, что тот никуда не ушел. Но Семенова нигде не было.
- А где Семенов? - спросил он как бы невзначай соседа этого парня по койке.
- А хрен его знает! - последовал ответ. - Вроде бы отпросился в клуб…
- Так, теперь ясно, - задумался Зайцев. - Как бы мне все-таки узнать, не с Вмочилиным ли он встречается? Но ведь сержант может не отпустить? Эх, была-небыла!
Иван присел и схватился за голову, затем подскочил и пошел к сержанту Попкову. Но того почему-то в роте не было. Но это к лучшему! Ведь Попков уже не раз отпускал его в клуб, может заупрямиться. Не подойти ли к замкомвзвода Мешкову?
- Товарищ сержант, - обратился к нему Иван, - можно спросить?
- Что тебе?
- У меня зуб разболелся. Можно, я схожу в медпункт за таблеткой?
- Иди, но ненадолго. Чтобы через полчаса был здесь!
- Есть!
Молодой воин выскочил на улицу и пошел в сторону третьего учебного корпуса, того самого, где он выследил Кулешова и сам встречался с ротным замполитом. Никаких сюрпризов не произошло. В комнате с Вмочилиным сидел Семенов. Едва Зайцев успел его заметить, как замполит любезно с ним распрощался, протянув руку…
Отойдя в тень кустов, Иван решил полностью использовать предоставленные ему сержантом полчаса. Минут через пятнадцать после ухода Семенова вновь послышались шаги и в комнате, где сидел Вмочилин, оказался еще один герой - курсант Левинский, который проявлял себя очень активным на политзанятиях, убеждая товарищей быть честными, справедливыми, высокоидейными.
Иван не стал прислушиваться к разговору родственных душ, теперь он окончательно убедился, откуда идут все дрязги, склоки, доносы.
- Теперь понятно, кому и для чего нужна эта истерия по борьбе с доносительством! - решил курсант.
Возвратившись в казарму и доложив Мешкову о прибытии, Иван подошел к своей кровати и сел на табурет.
- Может сообщить товарищам о стукачах? - мелькнула у него мысль. Однако от этого пришлось отказаться. Котов назвал ему восемь фамилий из взвода. Это почти одна треть. А что, если таковых значительно больше? Тогда кого и о чем нужно предупреждать? - И Зайцев решил не мешать событиям идти своим чередом. Жизнь в дальнейшем показала, что он был прав.
На другой день утром после завтрака в учебном корпусе состоялось очередное политзанятие. На этот раз его проводил капитан Вмочилин. Как обычно, обрушившись на американский империализм и восхвалив Ленина, Брежнева и КПСС, замполит роты высказал свое недовольство поведением "целого ряда курсантов".
- Что это вы там болтаете об Америке? - вопросил он. - Майор Жалаев был страшно возмущен тем, что вы неспособны понять агрессивной сущности американского империализма!
Воины задрожали от страха.
Зайцев же сидел совершенно спокойно. Он, вероятно, был единственным, кто не только не осуждал Соединенные Штаты, но даже любил эту страну хотя бы за то, что ее ненавидели эти подлые лицемеры. - Если уж они так боятся Америки и злобствуют по отношению к ней, значит, это действительно достойное самого глубокого уважения государство, - считал Иван.
Но на политзанятиях он не произнес ни одного слова об Америке. Понимая, что говорить правду не только чрезвычайно опасно, но и бессмысленно, он, тем не менее, не желал высказывать о ней всякие гадости, которым учили и в школе, и здесь.
Вот почему он с видимым равнодушием внимал словам Вмочилина. А тот продолжал: - Эй, Огурцов! Чей ты хлеб ешь? Чье ты мясо жрешь? Не своей ли родины-матери? Что тебе Америка? Попался на удочку чьей-либо провокации? - и капитан окинул грозным взглядом трепетавший класс.
- Да нет, товарищ капитан. Я вовсе не хвалю Америку, - пролепетал Огурцов. - Я знаю, что там одни фашисты!
- А если знаешь, то чего языком треплешь?! - заорал замполит.
- А что я такого трепал? Сказал, что мы никому не надо - и все!
- Ах, ты, дурак, неужели неясно, что все, что вокруг нас - это огромные богатства! Да Америке они и не снились! Потому-то и хотят американцы захватить все наше имущество, а нас с вами превратить в рабов! Неужели это неясно?!
- Ясно, товарищ капитан, - робко улыбнулся Огурцов.
- То-то мне! - успокоился политработник. - Научитесь самостоятельно мыслить и умело отделять настоящую правду от лжи, а потом спорьте и задавайте вопросы!
Вдруг в коридоре раздалась команда дневального по учебному корпусу: - Рота, смирно! - После соответствующего рапорта в класс вошел майор Жалаев. Обменявшись, как это принято в армии, приветствиями, все уселись, и занятие продолжалось.
- Извините, товарищ капитан, - обратился Жалаев к Вмочилину. - Мне хотелось бы вместе с вами побеседовать со взводом. Вы не возражаете?
Замполит роты против этого, конечно, не возражал.