Но он поторопился. Поддерживая голову левой рукой, раненый изловчился и правой рукой с силой воткнул противнику в живот свой кинжал. Однако раненный в живот, падая, успел нанести врагу второй удар. Окровавленные тела унесли. Толпа неспешно расходилась, спокойно, словно ничего особенного не случилось… Мирза Алимамед был потрясен - впервые в жизни видел он подобное зрелище.
- Почему их не разняли? - спросил он у какого–то парня.
- А чего вмешиваться?.. - спокойно отозвался тот. - Обычай такой. Каждый день убивают…
В ханском саду уже зеленела трава. Фиалки усыпали склоны гор, река, по–весеннему маловодная, негромко журча, вилась по широкому полупустому руслу. На противоположном берегу виднелись темные лачуги еврейской махаллы…
Неделю спустя Мирза Алимамед в свите Фатали–хана прибыл в Шеки - в гости к Мамедгасан–хану. Шекинский хан давно уже покорился Фатали, считая сопротивление бесполезным.
Несколько дней провели они в нарядном доме Гусейн–хана Муштага: хозяева не останавливались ни перед чем, чтоб угодить дорогому гостю; одно развлечение сменялось другим. Мирза Алимамед с интересом наблюдал схватку двух самых известных в Шеки борцов, любовался танцовщицами из Ширвана, наслаждался виртуозной игрой сазандаров… Под конец в окрестностях Девичьего родника устроена была большая охота.
Но вот с пирами и развлечениями было покончено, и Фатали–хан двинул свои войска к Куре.
Шатры были разбиты на самом берегу. Правитель Гянджи Джавад–хан со свитой был уже здесь; он ожидал Фатали–хана, чтобы торжественно, с бесчисленными подарками встретить его.
Затрубили трубы, войска построились. Джавад–хан, держа в руках поднос под шелковым покрывалом, приблизился к Фатали–хану, встал на колени, - свита сделала то же самое - и почтительно протянул Фатали–хану поднос. Тот с гордым видом приподнял покрывало, полюбовался серебряными ключами от городских ворот, знаком подозвал смотрителя двора, принял поднос и указал Джавад–хану место подле себя.
- Ну как здоровье? Благополучен ли ты? - милостиво осведомился Фатали–хан.
- Милостью вашего высочества я благополучен. Вполне благополучен! - поспешил заверить Джавад–хан.
- Милостью аллаха! - поправил его Фатали–хан и добавил после паузы: - Русские отвели свои войска, это несколько осложняет положение; теперь за спокойствие и порядок в наших владениях ответственны мы сами. Я написал хану Ираклию, думаю, что он уже в пути. Необходимо посоветоваться и принять решение…
Джавад–хан поклонился, по–прежнему держа руки сложенными на груди, он полностью одобрял действия Фатали–хана. Судьбы кубинского и дербентского ханов настолько потрясли Джавад–хана, что на любое слово Фатали–хана он только кивал головой и покорно повторял: "Справедливо! Совершенно справедливо!"
Заколото было великое множество баранов. На славу угостив и Фатали с его свитой, и всех воинов, Джавад–хан проводил их в дальнейший путь.
Шатер Ираклия возвышался на берегу Шамкира - он поджидал Фатали–хана. Издали завидев повелителя Кубы, грузины дали несколько пушечных залпов, после чего навстречу ему вышли зурначи. Фатали–хана повели к шатру Ираклия.
Правитель Грузии встретил гостя шагах в пятидесяти от шатра. Это был красивый, слегка сутуловатый человек с густой проседью в бороде; Мирзе Алимамеду, видевшему Ираклия впервые, он показался опечаленным чем–то. Когда, разговаривая с Фатали–ханом, Ираклий поднимал на него свои усталые глаза, их взгляд ясно говорил, как трудно приходилось сейчас правителю Грузии. Отход русских и неустойчивость политического положения на Кавказе, раздоры в семье, приведшие к тому, что наследники начали драку за трон уже теперь, при живом правителе, - все эти тяготы прежде времени состарили наместника Грузии.
Ираклий и Фатали–хан удалились в шатер. Секретная, с глазу на глаз, беседа длилась не менее двух часов.
У входа выставлены были часовые, однако сохранить беседу в тайне не удалось. В тот же вечер смотритель двора, ночевавший в одном шатре с Мирзой Алимамедом, во всех подробностях рассказал ему о чем было говорено.
Главной задачей Ираклием и Фатали–ханом было признано сломить упрямство Ибрагим–хана, затем Джавад–хан крупными силами обеспечит взятие Шуши; кроме того, он обязуется привлечь к участию в походе Казах и Шамседдин; в награду за это обе эти области отойдут ему.
На другой день с помощью все того же Сафара Мирза Алимамед отправил все эти сведения Ибрагим–хану. А на третий день произошло событие, прервавшее переговоры: Фатали–хан внезапно занемог и отбыл в Кубу. О болезни хана мгновенно стало известно в войсках, боевой дух упал. Возникло много дополнительных забот, смотритель двора сразу потерял голову; ему было уже не до гостей. Воспользовавшись суматохой, Мирза Алимамед и Сафар ночью, в темноте, покинули лагерь и прямиком поскакали в Карабах.
19
Вскоре после возвращения Мирзы Алимамеда в Шушу пришла весть о смерти Фатали–хана. Во дворце ликовали. Ибрагим–хан устроил праздник; вся знать города присутствовала на пиршестве, начавшемся в полдень и продолжавшемся до глубокой ночи. Ибрагим–хан торжествовал - самый главный враг устранился с его пути.
Агабегим тоже радовалась в этот день, хотя для ее радости была совсем другая причина: девушка с утра жила надеждой, что сегодня увидит Мамед–бека. Она надела самый красивый свой наряд, вплела в косы фиалки, и, хотя сгорала от нетерпения, это не помешало ей весь день не отходить от зеркала. А он все не появлялся. Садилось солнце, сумерки пеленой затягивали землю. Надежда, сомнения, отчаяние - сердце девушки готово было разорваться…
Агабегим стояла, прислонясь к дереву, и не сводила глаз с башни, обращенной к Аскерану. Башня словно бы растворялась, исчезала, все глубже и глубже погружаясь во тьму…
Назлы только дивилась, глядя на Агабегим, не в силах понять, что творится с девушкой.
- Доченька! - в который раз звала она свою любимицу. - Ночь на дворе, чего тут зря стоять?..
Измученная тоской и ожиданием, девушка будто и не слышала ее. Назлы подошла к Агабегим ближе, обняла, приласкала…
- Что с тобой, доченька? Или занедужила?
Словно очнувшись, Агабегим с улыбкой взглянула на няню, но в улыбке ее была мука, и Назлы сразу почувствовала это. Она молча взяла девушку за руку и повела к веранде. Облокотившись на перила, они стояли и смотрели на мерцающие звезды. Задумчива и печальна была Агабегим.
И вдруг в противоположной стороне двора показались два всадника. Передний быстро соскочил с коня и взбежал на веранду, в свете факелов блеснули его доспехи. Девушка вздрогнула, с тоской и надеждой вглядываясь в темный силуэт: "Дай бог, чтоб он!" Это был он - Агабегим узнала любимого.
А Мамед–бек уже исчез - прошел прямо в залу, туда, где Ибрагим–хан принимал гостей. Девушку снова охватило отчаяние. Кто знает, когда он вернется с этого пира? Как она хочет его увидеть! Хоть на минуту! Пусть бы он летучей звездой мелькнул перед ее глазами! "О птицы, счастливые птицы! Вы свободны! Вы летите куда угодно!.. О если б и мне полететь неведомо куда и отыскать путь к его сердцу, и раскрыть перед ним тетрадь своих страданий - пусть и он горит тем же огнем, в котором сгораю я!.. Как хотела бы я, чтоб слезы мои стали жемчужинами, я нанизала б их на волос свой, отдала бы ему в подарок: "На, любимый, храни, не теряй!.."
Голоса, донесшиеся из дворца, прервали ее горестные мечтания. Кто–то вскочил на коня, снова под факелами сверкнули доспехи…
- Нет, я вернусь только через три дня! - донесся до нее мужской голос. - Нужно еще по пути в Кягризли завернуть!
Всадники ускакали.
"Это он!" - снова боль пронзила исстрадавшееся сердце. Понуро Агабегим вошла в комнату. Свечи озаряли девушку печальным призрачным светом. Она легла на шелковый тюфячок, взяла в руки перо.
Любимый ночью приехал, и тут же ночью ушел,
И жизнь моя, лишь начавшись, покинула вдруг меня…
Глаза ее наполнились слезами, перо задрожало в руках, несколько светлых капель упало на бумагу, размазывая строчки…
- Да что ж это с тобой творится? - Назлы бросилась к девушке. - Откройся мне, доченька!
Шелковым платком няня отерла ее слезы, взяла в руки холодные руки девушки, стала гладить их, согревая… Словно стыдясь своих слез, Агабегим попыталась улыбнуться:
- Ох, няня! Как нам с тобой раньше было хорошо! Ты мне каждый вечер сказки рассказывала, я слушала… И горя не ведала!
- А что ж теперь–то? Что случилось, деточка ты моя? - Назлы с состраданием глядела на девушку. - Ну чего тебе печалиться? Слава аллаху, хороша ты, как зоренька ясная, по всему миру слух идет о твоей красоте!
Девушка печально взглянула на простодушную женщину; Назлы была предана ей всем сердцем, но разве она могла понять муки любви?
- Няня! Расскажи что–нибудь… Только не сказку, а что–нибудь такое… что было на самом деле. О себе расскажи!
- Есть о чем толковать! Да что для тебя в моей жизни интересного?
Агабегим улыбнулась.
- Ну, няня! Ты расскажи, как подрастала… Как замуж выходила.
Улыбка чуть тронула губы Назлы.
- Замуж? Да как выходила?.. Как все выходят. Ходила каждый вечер за водой на родник, один раз пастуха повстречала, сидит себе у воды, на свирели наигрывает… Вижу, уставился он на меня, прямо глаз не сводит. Ну, а мне ни к чему… Пришла, дела домашние справила, спать улеглась. А пастух после того раза как начал к нашему забору ходить, каждый вечер наведывался, все на свирели играл… Я уж, бывало, лягу, а он все заливается… "Вот, думаю, бесстыдник, - и чего ему неймется - до полуночи под забором торчит!.."
- Какая же ты счастливая была, няня! - воскликнула Агабегим. - Как бы я хотела быть на твоем месте!