- Не приведи аллах! Да чего тут хорошего, доченька - чабан бесстыдный повадился!.. А ты сама что стала бы делать на моем месте?
- На твоем месте?! Да я прижалась бы к тому плетню и плакала бы там до утра!..
- Вот уж придумала!.. - Назлы с удивлением поглядела на девушку.
Та печально улыбнулась в ответ.
- Ну, а что ж дальше было, няня?
- Что дальше? Пришли какие–то люди… Сватать меня стали. Я им вроде понравилась. Потом свадьба была. На свадьбе я жениха своего и увидела: так и есть, тот самый чабан!..
- А ты счастлива была, няня? Радовалась?.. Или плакала?
- А что ж радоваться–то? Пришел мой срок замуж идти, значит надо идти. Понятное дело, плакала… Так уж заведено: девушка всегда плачет, когда с родительским домом расстается.
- Нет, няня, не понимаешь ты меня! Никогда не поймешь. Как пришла ты в этот мир вслепую, так и уйдешь незрячей.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Когда Аллахкулу зашел к соседу, тот вместе с ребятишками сидел возле кюрсю, которое сооружено было из столика на коротких ножках, поставленного посреди комнаты над очагом; в очаге тлели угли; сверху столик накрыт был одеялом, а вокруг него разложены подушки.
Кязым лежал на подушках, до подбородка натянув одеяло; видна была только голова. Телли и Гюльназ сидели поодаль, чесали шерсть. Жена Кязыма пряла. За окном белели сугробы снега.
Аллахкулу подышал на руки, снял возле двери покрытые снегом башмаки, поздоровался и присел к кюрсю. Здесь было жарко, как в бане. Аллахкулу протянул ноги к самому очагу и стал согревать застывшие руки.
- Ну и мороз сегодня - камни трескаются!..
- Если бы только камни… - Кязым печально покачал головой. - Сердце человеческое не выдерживает? Сиди, жди! А до каких пор? До каких пор мне без дела сидеть? Сколько шелка, сколько хлопка погибло - где их теперь взять?!
- Да-а, - протянул Аллахкулу. - Если б все по порядку, землепашец хлопок бы сеял, шелковод разводил бы тутовых шелкопрядов… А сейчас? Все порушено, никто не знает, доживет ли до завтрашнего утра… - Аллахкулу помолчал и сказал с сердцем: - А чего русское войско к нам не идет - в нем только, видно, наше спасение!
Кязым усмехнулся.
- Один раз Молла Насреддин взял да пустил слух, будто за горами арбузы раздают - по мешку на брата. Ну народ похватал мешки и - туда, за горы. А Молла видит, уж больно ретиво все мешки хватают, взяло его сомнение - может и вправду дают? Чего же арбузам пропадать? Хвать сам мешок да вдогонку за односельчанами… Вот и ты, смотрю я, за мешок хватаешься, а ведь арбузов–то никто пока не видал!..
- А, мой арбуз давно сгнил!
Аллахкулу взял с кюрсю щепоть жареной кукурузы, бросил в рот и опять стал греть руки.
Прибежал старший мальчик Кязыма - из школы пришел на перерыв. Взял из стоявшей в углу кадки кусок чурека, подсел к кюрсю.
- Отец, молла плату требует, говорит, мы два месяца уже не давали…
- Твой молла совсем очумел! Знает ведь, что нечем нам платить!..
Мальчик насупился.
- А как я… при ребятах скажу, что платить нечем? - пробормотал он, пережевывая черствый чурек.
- А велик ли долг–то? - полюбопытствовал Аллахкулу.
- Да пять двугривенных, чтоб ему!.. - злобно бросил Кязым.
- Ха, и из–за такой малости парня в краску вгонять!..
Аллахкулу завозился, доставая кошелек. Парнишка оживился, взглянул на монетки, которые сосед положил на кюрсю, кинул вопросительный взгляд на отца, потом схватил деньги и бросился к двери.
- Ты куда это?! - удивился Кязым. - Только что полуденный азан был…
Мальчик словно и не слышал его, натянул на уши башлык и был таков.
- Вот она молодость!.. - усмехнулся Аллахкулу. - И голод ему нипочем, и отдых ни к чему…
- И не говори… - Кязым рассмеялся. - Вот, значит, как–то раз Молла Насреддин перепрыгивал через арык. И не допрыгнул, в воду плюхнулся. Все хихикают, а Молла им: "Это, говорит, теперь я так, потому что постарел, а знали бы вы, как в молодости я сигал!" А сам отошел в сторонку и бормочет про себя: "Ну, если честно сказать, Молла, - ты и смолоду–то был не больно прыткий!" Вот так и мы с тобой…
Приятели от души рассмеялись, женщина и ребятишки тоже захохотали.
- Ну вот что, Баллы–ханум, - пряча усмешку, обратился Кязым к жене, - поторапливайся малость: плов небось уже упрел - неси, попробуем!.. А чихиртму из дичины слишком густо не заправляй - есть за тобой такой грех! И побыстрей шевелись - видишь, проголодались!..
- Сейчас, сейчас! - хихикнув, отозвалась женщина. Вскочила, принесла чурек, горсть сухого сыра и положила все это на столик перед мужем. Аллахкулу, привыкший к тому, что здесь всегда шутят, без удивления, лишь с некоторой грустью взирал на чурек, который должен был означать богатое яство.
Выглянуло солнце. Неяркий свет его чуть сочился сквозь вставленную в рамы промасленную бумагу. Но Кязым повеселел.
- Слава тебе, небесный мастер! - весело воскликнул он. - Не оставляешь нас своей милостью!
- А не боишься, что по хорошей–то погоде шах явится? - Аллахкулу лукаво взглянул на друга.
- Пусть! Чему быть, того не миновать! Мы вот только и слышим: шах, шах!.. А по мне, чем так мучиться лучше уж пусть приходит, разом покончит и все!.. К одному концу! - Это он сказал уже без всякой усмешки. Аллахкулу жевал чурек и глядел на нишу, возвышавшуюся над головой Кязыма. И хотя взгляд его блуждал по стоявшей там цветастой посуде, мысли его были далеко: он думал о том, что угрожает сейчас карабахскому ханству.
- А ведь вроде раньше–то у нас с шахом все ладно было, - начал он размышлять вслух. - Подарки всякие нашему хану слал… Что ж теперь–то не поделили?
- А кто их знает, чтоб им обоим пропасть: и шаху, и хану!.. - злобно пробормотал Кязым. - И тот, и другой не по–божески поступают. Шах прислал подарки, заложника требует, как положено… Ибрагим–хан Абдулсамед–бека в Тегеран отправляет. Вроде все ладно? Так нет, войска ему безостановочно нужно слать шаху этому, припасы всяческие поставлять! Ведь у шаха то в Исфагане драка, то в Хорасане заваруха… Только и знают затевать потасовки, с жиру беситься, чтоб им пусто было. А нам, простому люду, от этого - одно разорение!
- Эх, хозяин!.. - вмешалась Баллы. - Ну что ворчишь понапрасну? Сказано ведь: "Что с неба идет, то землею приемлется!" Как суждено, так и сбудется!
Кязым так же, как и жена, верил в предначертания судьбы, и потому слова Баллы подействовали на него умиротворяюще. На мгновение только возник в его уме вопрос: а зачем же оно так предписано–то? Но тут сомнение рассеялось, вера оставалась непоколебленной.
Пришел Сафар, и разговор сразу переменился, в присутствии, зятя даже Кязым был заметно сдержаннее. Сафар поздоровался, подсел к кюрсю и, взяв горсть жареной кукурузы, принялся грызть ее молодыми крепкими зубами.
- Как здоровье, сынок? - почтительно осведомился Аллахкулу.
- Хорошо, отец, благодарствуй! Вот только к морозу рана мучить начинает.
- Это которая - что в ноге?
- Да. Ноет - спасу нет!..
- А лекарь что ж?
- Да вот мазь дал, прикладываю.
- Нет… - Кязым с понимающим видом покачал головой. - Хуже нет, когда в ране осколок кости застрял: снаружи–то оно вроде и затянуло, а чуть что, сразу прикидывается…
Сафар не ответил, он с удовольствием грыз кукурузу и о чем–то сосредоточенно думал.
- Скорей бы весна! - мечтательно улыбнувшись сказал он. - Оседлать бы коня да в степь!.. Дома без конца сидеть - вовсе сгнить можно!..
- Это конечно, - согласился Кязым. - Твое дело молодое, самая пора на коне скакать!
- А что еще остается? - Сафар усмехнулся. - Крестьянином был, хлеб сеял, а теперь что ж… Теперь я от всего отстал.
- А со скотиной как?
- Да тогда ведь все у меня пропало… Теперь вот снова обзаводимся - коровенку из Агдама привел. Мы люди деревенские, без молока не можем. - Он опять помолчал и добавил повеселев: - Вот травка покажется, пару ягнят во двор пущу!.. Попасутся до осени, а там и на говурму - запас на зиму!..
- А у меня опять незадача, - хихикнул Аллахкулу, - пропал мой труд: растил, растил я своего барашка, а он возьми да свались со скалы Хазна.
- С той скалы стольким людям упасть довелось, что уж бог с ним, с барашком! - Кязым усмехнулся. - Считай, что это жертва, чтоб беда твой дом миновала!
У Аллахкулу от такой шутки мурашки по спине забегали, он смешался, не зная, что ответить. А Кязым как назло не оставлял его в покое.
- Ну, чего оробел?!
- И то правда, - решил Сафар подбодрить соседа. - Я пока, слава богу, жив–здоров, в случае чего всегда выручу.
Аллахкулу вскинул голову, вздохнул:
- Да сохранит тебя аллах, сыночек!