На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка, полковнику Авдееву. Это был мужчина, чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.
- Честь имею, - начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукой:
- Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!
- Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба…
- Добрая, что говорить, - снова перебил его полковник, - только выбыл ты за смертью. Так и в приказе прописано.
- А ежели я жив и вернулся?
- Не мое дело! В приказе моего императора так значится… Я… я не смею.
- То есть как? - совершенно растерялся Брыков. - Значит, я умерший? Но я жив!
- Не мое дело!
- Так что же я? Кто?
- Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! - сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами. - Вот и поди!
- Что же мне делать?
- Не знаю, друг, - со вздохом сказал Авдеев, - а в полк тебя взять не могу. Съезди-ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!
Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.
- Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы-то тебя похоронили! - с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после учения.
Семен Павлович дружески поздоровался со всеми.
- Иди ко мне! Пунш сделаем! - повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.
- Братцы, - сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам, - что со мной сделали? Скажите на милость?
- А что такое? - спросили все.
Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:
- И кто поторопился меня в покойники записать?
- Да братец твой! - ответил белокурый офицер. - Он на твое добро, кажись, зарился.
- Что же ты теперь делать будешь, а?
- Что же? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.
В это время внесли на подносе большую миску пунша.
- А пока что, - воскликнул Ермолин, - за здоровье покойника! Ха-ха-ха! Пей, Сеня!
- Истинно за здоровье покойника! Ура!
Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.
- Прощайте, господа, - сказал он, - не до питья мне! Завтра с новостями приду!
Его не стали задерживать и дружески простились с ним.
Семен Павлович вышел из казарм, и первая его мысль была о Маше.
"Надо к ней! - подумал он и беспечно прибавил в своих мыслях: - Если не примут на службу, ну, что ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем - и все!"
В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуи, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее цену, и она собиралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она твердила свое:
- Ни за кого, кроме Сени, не выйду… Умер он, и жених мой - Христос!
- Насильно выдам! - злобно кричал старик.
- Умру, а ничьей женой не буду! - твердила Маша.
Старик понял, что против ее упорства ничего не поделать, и зорко следил за ней, боясь, что она действительно выполнит угрозу.
И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.
- Милый, дорогой! - шептала она, не находя других слов, и не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.
- Кхе-кхе-кхе, - смущенно смеялся отец-старик, - вот, значит, и за свадебку.
- Нельзя сразу, - ответил Брыков.
- А почему?
- Да вот! - и Семен Павлович рассказал всю неприятную историю с ним по поводу его мнимой смерти.
Старый приказный покачал головой.
- Гм… гм… - сказал он, - трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ-то государев. Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?
- Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! - засмеялся Семен Павлович. - И наш шеф, и я думаем, что генерал-губернатор вступится.
- Милый, - воскликнула Маша, - да не все ли равно?! Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в именье и там мирно жить будем.
Старик насмешливо покачал головой, подумав: "Не будь ты жених моей Маши, я показал бы тебе, чего ты теперь стоишь", - но промолчал. Семен же Павлович только кивнул головой и пожал руку Маше. Они были молоды, любили друг друга, да и кому в эти минуты могла прийти мысль, что живой человек зачислен в мертвецы и нет ему воскресения?
- Завтра я по своим делам отправлюсь и в церковь зайду, - сказал Семен Павлович, прощаясь с Федуловыми.
На другой день он начал свои хлопоты, и с этого времени начались его мытарства.
VIII
Мытарства живой души
Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре с ним Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.
По своей должности Иван Петрович был, вернее, просто обер-полицеймейстером и старался по всей мере сил исполнять свою службу.
Москвичам он пришелся особенно по душе за свое хлебосольство, радушие и веселый нрав. В доме у него была прямо непротолченная труба, и он радовался званому и незваному, стремясь каждого напоить, накормить и всячески обласкать. К нему-то и направился прежде всего Семен Павлович.
Был еще ранний час, но приемная Архарова уже была полна народом, людьми всяких рангов и званий. Брыков подошел к стоявшему у дверей офицеру и спросил его, как повидать Архарова.
- А никакой хитрости! Он сейчас выйдет, к вам подойдет, вы и скажете.
И, действительно, почти тотчас распахнулась внутренняя дверь, и в зал вошел Архаров в сопровождении адъютанта, своего неизменного спутника, пруссака Гессе.
Когда император назначал Архарова, тот оговорился, что совершенно забыл военное дело.
- Ну, я дам тебе знающего! - сказал государь и назначил ему в помощники полковника Гессе.
Тот забрал в свои руки всю военную часть и действительно так повел свое дело, что собранный им из разных полков батальон явился навеки образцом дисциплины и выправки. Слово "архаровец" сохранилось как нарицательное от того времени.
Затянутый в мундир, сухой и высокий, с бесстрастным лицом, Гессе выступал подле Архарова журавлиным шагом, словно на параде. Сзади них, вытянувшись и боясь сделать неосторожное движение, шагал адъютант и среди них толстый и коротенький Архаров с веселым лицом производил впечатление живого человека среди восковых фигур. Все с улыбкой смотрели на него и развеселились, когда услышали его сиповатый голос:
- А, старушка Божья! По какой нужде? Ась?
- Милостивец ты мой, - заголосила старушка, - вызволи! Кварташка совсем жить не дает. Вишь, понравилась ему моя Буренка, так дай ему! Так и цепится.
- Ладно, ладно! Бумага при тебе? Здесь? Ну, отдай ее вот ему! - и обер-полицеймейстер пошел далее.
Собственно трудных дел или каких-либо кляузных он никогда не решал, предпочитая сдавать их в свою канцелярию, но каждого просителя обнадеживал ласковым словом.
- А тебе, сударь мой, какая нужда? - спросил он у Брыкова.
- Секретное дело, - ответил он поклонившись, - желал бы с глазу на глаз!
Архаров с любопытством взглянул на него и, увидев на его лице напряженное ожидание, тотчас согласился.
- Ну, ну, подожди немного! - сказал он и стал обходить других просителей.
Зал мало-помалу пустел. Архаров спросил последнего и ушел во внутренние покои. Брыков в унылом ожидании прислонился к стене, но подошедший к нему адъютант вскоре попросил его к генералу. Брыков вошел в обширный кабинет. Архаров, расстегнув сюртук, махал руками, чтобы размять затекшие члены.
- А! Ты, сударь! Фу, фу! Ну, и умаялся я нынче! Сколько народа этого! Дела! Ну, какой у тебя секрет?
Брыков изложил свое дело и почтительно замолчал. Архаров выслушал, и вдруг его лицо расплылось в улыбку.
- Ха-ха-ха, - засмеялся он, - выморочный, значит! Жив и будто мертв! Вот потеха-то! Как же так Антон Кузьмич ошибся?
- Был введен в заблуждение оговором.
- Так. Ну, и что же теперь?
- Я желал вступить в службу, - сказал Брыков, - да полковник не принимает.
- Как же это он может?
В это время в беседу вступился Гессе, до того времени молча стоявший у письменного стола.
- Полковник, - сказал он ломаным русским языком, - ничего не могит здесь делайт. Они умерль.
- Брось, - остановил Архаров, - видишь, что жив.
- И умерль! - повторил с ударением Гессе. - Господа офисер исключаются из списков только императорским приказом. Императорски слово - закон. Император подписал умерль - и, значит, умерль! Полковник Авдеев ничего не могит делайт.
Архаров остановился посреди комнаты и переводил взгляды с Брыкова на своего Гессе и обратно. Когда он смотрел на Брыкова, его лицо выражало сожаление, когда на Гессе - удивление. Наконец он покачал головой, развел руками и воскликнул:
- Вот так штука! А ведь Густав Карлович прав! Царское слово - закон! Что же делать ему? - обратился он к Гессе. - Присоветуй!