- Я… я так счастлива! - прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: - Я вот сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!
Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.
- Слушай же, Маша, - сказал он ей торопливо и торжественно, - я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же оженимся! Хочешь?
- Милый мой! - смогла только прошептать девушка от избытка счастья.
- А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!
Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц стал обливать все вокруг серебристым, ровным светом.
"Вот счастье, - думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой. - Вот счастье!" - думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и радостный принялся устраивать в нем свое гнездо.
Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравляли его и наперерыв стремились исполнять его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.
Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнату, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и ввечеру собирался ехать, когда вдруг захворал.
Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, за обедом покушал не так чтобы очень, пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услыхал будто стоны из кабинета, вбежал туда, а барин уже на полу, на ковре лежит, криком кричит, корчится и лицо его посинело даже.
- Барин, голубчик, что приключилось? - бросился к нему Влас.
- Отрава! Лекаря! - среди стонов услышал он.
Влас в испуге отбежал к дверям, стал скликать слуг, а затем торопливо распоряжаться:
- За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!
Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.
В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и окрест служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: "Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!" - но потом оправившись быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на живот припарки и отпаивать Брыкова молоком.
Тем временем Влас совещался со старостой.
- Упаси, Господи, помрет, - говорил он, - экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.
- Беда! - соглашался староста.
- Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, спосылать. Все же свой человек!
- Беспременно! - согласился староста.
Результатом этих разговоров был посыл Еремея в Москву.
- Скачи сломя голову, - наставлял его Влас, - допрежь всего к Митрию Власьевичу, а потом к евонной невесте! Знаешь ее-то?
- А как же, - ответил Еремей, - чай, при барине состою все время?!
- Так скачи!
Еремей поскакал, в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он уже представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, погоняя лошадь.
Но Лукерья знала свое дело; сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.
На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:
- Кто мог сделать этакое?
- Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! - воскликнул Влас, упав на колени. - Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!
- Верно посуда нечистая или недосмотрел, - сказал Брыков и отпустил Власа.
Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.
Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отозвались на нем, и в первое время на него нельзя было без страха взглянуть, - так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.
- Заложить коней, - приказал он, едва поднялся с постели.
- Батюшка, барин! - завопил Влас, - да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!
- Не могу ждать! Сегодня же еду! - сказал снова Брыков. - Вышли подставу и давай лошадей!
Влас не смел ослушаться, и, спустя пять часов, Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.
Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай - и он чуть не помер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..
При этих мыслях он гнал кучера:
- Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей.
Аким свистал, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.
Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.
Наконец Аким осадил коней перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.
Безмолвие дома поразило его.
"Неужто все пьяны?" - с досадой подумал он, огладывая пустой двор.
- Чтой-то, барин, - сказал Аким, вводя во двор тройку, - будто все вымерли!
- Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг…
В это время за дверями раздался голос Сидора:
- Кто там! Что надобно?
- Я! - нетерпеливо отозвался Брыков. - Или не узнаешь?
- Кто? Что? - растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: - Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!
Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.
- Да что это вы? - спросил Семен Павлович.
- Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.
- Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!
- Батюшка, - плача воскликнул Сидор, - да у нас ведь нет ничего!
- Как? - Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. - Это что? - грозно крикнул он.
Сидор упал ему в ноги.
- Не виновен я ни чуточки! Братец твой обобрал все!..
VII
Странные вещи
Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопится брат? Что, разве это уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.
- Мне завтра в полк являться, и нет мундира! - сказал он. - Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! - и, быстро надев шапку, он вышел из дома.
"Странна такая поспешность! - думалось ему. - Я ли не помогал брату и вдруг?.. А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылал Сидора. Ну, брат, брат!"
Он стукнул в дверь братниной квартиры.
Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил сразу своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.
- Свят, свят, свят! С нами крестная сила! - орал Еремей, пятясь вглубь.
Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:
- Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?
- Что за крик? Кто тут? - раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.
Семен Павлович переступил порог и с горькой насмешкой сказал:
- Это - я, брат! Не ждал?
Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.
- Ты… ты не умер? - растерянно пробормотал он.
Семен Павлович с укоризной покачал головой и произнес:
- Как видишь, я словно хотел испытать тебя… Поторопился ты…
Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:
- Я, собственно… чтобы сберечь… все расхитили бы… обыкновенно… я, я… я ехать хотел! Как же я рад, Семен! - вдруг словно опомнился он и бросился к брату.
Но тот резко отстранил его:
- Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял…
- Сейчас, сейчас! - суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал - Эй, Федька!
- Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! - сказал Семен Павлович.
- Мигом! - покорно согласился Дмитрий.
Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:
- Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?
Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:
- Я что же? Я все сделал? Во-о сколько вылопал. И Влас меня гнал: скажи, грит, умирает!
- Ах, ты, скот, скот! - Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: - Вот, все теперь придется отдавать назад и снова оставаться при драных стульях… И с Машей Семен обвенчается!
Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.