Яков взглянул вниз. Офицер топал ногой, грозил кулаком и выкрикивал какие-то ругательства по адресу Якова, потом махнул рукой и быстро пошел к пристани парома. Яков тоже засмеялся.
- Я ему его Кронгиорда помянул. Бежал-то он мимо нас, когда его Апраксин отколотил. Помню, мне один швед рассказывал, пока их на паром сажали: "Так, - говорит, - били, и с боков, и спереди!" Ха-ха-ха! Вот он и обозлился.
- Смотри, в крепости пожалуется, - тревожно сказала Софья.
- А мне что? Я все равно уйду отсюда и их бить буду!
- А я? - девушка потупилась и смахнула с глаз слезы.
- А ты меня дождешься и повенчаемся. Вот что! - ответил Яков и, вдруг обняв Софью, прижал ее к себе.
Она прильнула к нему и прижала свои губы к его щеке.
- Как это вдруг все! - через минуту произнес Яков, смотря на Софью пьяными глазами, а она счастливо засмеялась.
- Яков, где ты? - послышался резкий голос, - иди помочь!
Софья быстро шмыгнула в калитку. Яков оглянулся и увидел бегущего к нему по улице здорового парня.
- Дядюшка зовет телегу грузить, без тебя рук мало, - сказал подбегая работник.
- Идем! - весело отозвался Яков и через минуту суетился подле амбара, вместе с отцом и двумя работниками укладывая сундуки и ящики на телегу.
Пряхов угрюмо следил за работой и вздыхая повторял:
- Антихристовы затеи. Нет ему, нехристю, упокоя!..
IV
Арест
Пока Яков с отцом и работниками нагружали телеги, жена Пряхова торопилась с укладкой по дому. В низкой горнице, служащей для трапезы, она вынимала образа из громадного киота и, бережно завернув их в новые холстины, сдавала на руки двум девушкам.
А наверху в тесной светелке сидели Катя с Софьей и обменивались своими девичьими тайнами.
- Ведь ты не сердишься, - краснея, как вишня, сказала Софья, - что я твоего брата полюбила? Нет?
- Да что ты! Да Господь с тобою! - обнимая подругу, ответила Катя. - Я с тобою - что сестры, а теперь и впрямь породнимся.
- А сам? - упавшим голосом прошептала Софья.
- Тятя бы с охотою. Только вот Яша на войну хочет.
Софья закрыла лицо руками и заплакала.
- Бедная я, горемычная! И любовь моя со слезами и печалью! - жалобно заговорила она.
Катя горячо обняла ее и заговорила дрожащим голосом:
- Не плачь, Соня, не одна ты горемычная. И я тоже… Какое!.. Мне хуже твоего, горше…
Софья с удивлением взглянула на нее.
- Никому не говорила я до сих пор, а тут невмочь. Слушай! Помнишь, как я с матушкой в Ригу ездила летом?
Софья кивнула. Слезы ее высохли, и она, полураскрыв губы, жадно слушала свою подругу.
- Помнишь, матушка сказывала, как на нас русские напали и за нас один воин вступился? Потом мы с ним до Мариенбурга ехали, а там бой начался и мы ночью уехали? - спросила Катя подругу; когда же та опять кивнула, она совсем прижалась к подруге и еле слышно прошептала: - Я, Соня, того воина полюбила и он меня… целовались мы… Он говорил, как кончится война, он приедет и женится. Да, видно, не сбудется это. Ведь уехали мы от него, и знаю я только, что зовут его Антоном и что он на коне… уехали и не простились даже.
Софья почувствовала на своей щеке горячие слезы. Она в свою очередь обняла Катю и спросила:
- А он знает, как тебя звать и откуда ты?
- Я сказывала. А вдруг он забыл или, может, убит, голубь мой! Ведь и я ничего-ничегошеньки не знаю о нем.
- И полно! - оживляясь сказала Софья. - С чего убит? Жив! А запамятовать разве можно такое? И тужить тебе нечего. Кончится война - и вернется он, и справите свадьбу. Ирина Петровна как его хвалила…
- А тятя разбойником ругает.
- И он обойдется, - уверенно сказала Софья и вдруг вскрикнула, заглянув в окно, а затем испуганно сказала: - Гляди!
Катя выглянула во двор и увидела двух шведских солдат, горячо говоривших с самим Пряховым и Яковом.
- Что такое? - сказала Катя, - пойдем!
Девушки быстро сбежали с лесенки в сени, а из них - во двор.
В это время старик Пряхов махал руками и кричал, мешая шведский язык с русским:
- Велика птица ваш Ливенталь! Ишь ты! По соседству генерал ко мне с поклоном посылает, а он - на-ка - на сына жалуется. Да что ему сын сделал? А?
- Говорил непристойные вещи, кулаком грозил, - ответил один из солдат и перебил сам себя: - Да нам что? Нам приказано привести и доставить в крепость.
Софья побледнела и, чуть не лишившись чувств, вскрикнула:
- С ним, как с Ермилом, сделают. Задавят!
- Не бойся! - ответил Яков, быстро обернувшись к ней, - я - не Ермил.
- Что же они от тебя, басурманы, хотят? - закричал отец.
- Яша, куда тебя? Зачем? - испуганно крикнула и мать.
Яков был бледен и нервно сжимал кулаки, сдвигая брови.
- Ну, нам говорить некогда! Идем! - грубо сказал один солдат, трогая Якова за плечо.
- Куда? Зачем? - кричала мать, - не отдам вам его.
- Яша, не иди с ними! - с плачем воскликнула Катя, а Софья только молча протягивала руки, словно желая удержать своего милого, и что-то шептала побледневшими губами.
Старик яростно хлопнул шапкой о землю и выкрикнул:
- Ну, так и я с ним в плен пойду! Нехристь этот самый комендант, а все же поймет. Мы и так уезжать хотим, нам в ваши дела не путаться. Иди, Яков!
Последний повернул к отцу бледное лицо, и его глаза сверкнули, а голос впервые зазвучал при отце самоуверенно, твердо:
- Оставь меня, батюшка! Неспроста это все. Сбирайся и поезжай с Богом, а я все равно от них уйду и здесь же вечером буду. Не гневись, а послушайся!
Отец сперва изумленно отшатнулся, но потом, словно одумавшись, кивнул сыну и сказал:
- Будь по-твоему! Благослови тебя, Господи!
На дворе поднялся вой. Закричали и стали причитать в голос мать и обе девушки, а их плач подхватили служанки.
Яков крепко и нежно поцеловал мать и сестру, нагнулся к Софье, быстро шепнул ей: "Жди в саду всю ночь!" - и обратился к солдатам:
- Ну, идем!
Женщины заголосили еще громче.
- Бабы, в дом! - не выдержав, закричал и затопал ногами сам Пряхов, а в это время Яков под охраной двух солдат уже выходил со двора. Старик махнул рукой и, крикнув работников, еще деятельнее занялся укладкой. - Живо, бабы, укладывайтесь! Солнце зайдет, и мы в дорогу. Живо, живо!..
А солнце уже спускалось, и вечерние сумерки окутывали оба берега Невы серою мглою, смешиваясь с густым, поднимающимся от воды туманом.
Солдаты сели в лодку вместе с Яковом, перевозчик налег на весла, и лодка тяжело двинулась вверх против течения, чтобы потом спуститься к пристани крепости. Солдаты оживились и грубо шутили над Яковом.
- Подожди, русская свинья, будет тебе палка!
- Узнаешь, как шведского офицера поносить, скотина! - выругался другой по-шведски.
Яков исподлобья взглянул на них, потом на перевозчика и вдруг в одно мгновение вскочил на ноги, вырвал весло из рук лодочника и двумя страшными ударами по головам свалил солдат. Они упали на дно лодки с разбитыми головами.
Пораженный ужасом перевозчик пал на колени и с мольбой протянул к Якову руки.
- Пощади! Жена, дети… - пролепетал он в испуге.
- Садись на корму! Давай весло! - резко приказал Яков.
Финн послушно пересел, а Яков взял весла и сильными взмахами погнал лодку назад к селу. Солдаты лежали, заливая кровью дно лодки. Яков пристал к берегу и отрывисто сказал чухонцу:
- Выходи и беги без оглядки! Живо!
Перепуганный финн быстро исчез в тумане.
Яков взял из лодки весла, перешел в свою лодку и снова поплыл на середину реки, ведя на буксире лодку с убитыми солдатами. Его лицо было нахмурено. Это были первые убитые им враги и ему было как-то не по себе от сознания совершенного. Он спустился по течению ниже крепости, отвязал лодку с убитыми и отпустил ее. Она закачалась и медленно поплыла вниз, а Яков снова повернул к Спасскому и, борясь против течения, налег на весла. Наконец он почти ощупью вышел на берег и пошел к своему дому. У забора он увидел неясную фигуру.
- Кто? - тихо окликнул он.
- Яша! - раздался тихий возглас, и его шею обвили женские руки.
- Соня, лапушка!
- Как ты вернулся? Они отпустили?
- Отпустили, - глухо ответил Яков и, не выпуская любимой девушки из объятий, двинулся к дому. - Батюшка собрался?
- Да, только до утра не хочет ехать, да и Ирина Петровна говорит, что без тебя не поедет.
- Поедут, - ответил Яков и остановился. - Вот что. Соня. Я сейчас же уйти должен. Наши, слышь, у Орешка стоят, брать его будут, так я туда… а ты… ты молись за меня и жди. Вернусь - поженимся и заживем!..
- Милый, сокол мой ясный! - всхлипывая, зашептала Софья, но Яков резко перебил ее:
- Оставь это! И раньше мне было на войну идти по сердцу, а теперь и нельзя иначе.
В его тоне Софье послышалось что-то недосказанное, страшное, и она сразу замолкла, только крепче прижалась к Якову. Они пошли к дому. У дверей Софья выскользнула, и Яков один вошел в горницу. Все ее убранство было вынесено, и она имела вид голой избы. Только вдоль стен стояли непокрытые лавки да посредине горницы тоже непокрытый скатертью стол. С лавки вскочил отец, из соседней горницы - мать и оба радостно вскрикнули:
- Вернулся? Отпустили?
- Не отпустили, да вернулся, - произнес Яков и, опустившись на колени, поклонился в ноги отцу с матерью. - Батюшка, матушка, простите и благословите: забил я этих двух шведов и назад бежал к вам, чтобы простили меня и благословили царю послужить, этих шведов бить.