Спали все, и только Савелов лежал неподвижно без сна. Ему представлялась русая головка милой Кати; он видел голубые глаза с ресницами, что стрелы, видел пунцовые губы девушки и ряд белых ровных зубов, обнажаемых улыбкой, вспоминал душный летний вечер, когда ее руки обвивались вокруг его шеи и губы тихо шептали: "Милый ты мой, любимый!" Он закрыл поцелуями тогда ее губы. И вдруг все это исчезло, как сон, исчезло, чтобы томить его непрерывной тоскою об утраченном счастье!
- Николаша! Слушай, Николай! - окликнул он спящего Багреева.
- М-м-м-м, - промычал тот и повернулся на другой бок.
- Мы ведь найдем ее, а? Побожись, что поможешь, скажи: "Ей-Богу!" - и он стал тормошить Багреева.
- Ей-Богу! - ответил тот и захрапел снова.
III
На берегу пустынных волн
В ясный сентябрьский день вниз по Неве тихо спускалась небольшая лодка. На скамейке, обняв друг друга, сидели две девушки: одна - русая с голубыми глазами, а другая - с темными волосами и серо-зеленоватыми глазами; на корме же лодки стоял и правил веслом юноша. Ему было лет восемнадцать, но в высоких желтых кожаных сапогах, в серой куртке, на поясе которой висел нож, с русыми кудрями, едва сдерживаемыми войлочной шапкой, с открытым, смелым лицом, он своим ростом и широкими плечами, и крутой грудью производил впечатление молодого богатыря. Он лениво шевелил веслом, и лодка медленно скользила вдоль берега, покрытого густым сосновым лесом.
Она спускалась приблизительно от того места, где нынче в Петербурге находится Калашниковская пристань. Тогда же (в 1702 г.) на этом месте находилась деревня Манола, заселенная финнами, преимущественно рыбаками.
И весь вид Невы имел тогда совершенно другой характер. Ее крутые берега щетинились еловым и сосновым лесом; не стояли пароходы и баржи, а лишь кое-где мелькал белый парус легкой ладьи рыбака, да редко-редко через реку переползал неуклюжий плот, служивший для переправы, там ниже, где теперь Смольный монастырь. На месте последнего находилось большое село Спасское - старинный русский поселок новгородских купцов, а напротив, где теперь Охта, стояла крепость Ниеншанц и против нее, через речку Охту, город Ниен.
Лодка медленно приближалась к этим местам, и на левом берегу уже виднелись тесовые крыши домов и амбаров и среди них зеленый купол церкви, а на правом - крепость со рвом, шестиугольной стеной, с шестью башнями и неуклюжими, длинными пушками, а за нею - черепичные крыши городских домов и амбаров.
Всего три года тому назад здесь кипела жизнь, стояли шенявы и барки, на пристанях суетились люди, а теперь из-за войны с Россией все затихло, замерло. Многие из шведов в страхе, что придут русские, бежали в Выборг, а русские перебрались в Новгород, и оживленная местность приняла описанный вид. Только шведские солдаты шныряли тут и там, только шведские военные суда то спускались, то поднимались по Неве, да по деревням шли равнодушные финны, промышляя охотой и рыбной ловлей, да в селе Спасском осталось еще десятка полтора купеческих семей и их приказчиков, более смелых или более тяжелых на подъем.
К числу таких принадлежала и семья богатого купца Пряхова, торговавшего в Новгороде и осевшего в Спасском еще до времени прихода Делагарди (1611 г.). Теперешний Пряхов уже не помнил того времени, но знал, что и отец, и дед его здесь грузили суда и сплавляли их вниз через Балтийское море в далекую Англию и города Ганзейского союза.
Закоснелый старовер, Пряхов не возлюбил смелого преобразователя, царя Петра, за его новшества и не называл его иначе, как порождением антихристовым, а когда другие его товарищи ввиду военного времени тронулись с места, он вначале только плевал и махал руками.
- Наше место свято, сто лет тут торгуем; нехристь-швед не мешает, так и этот пройдет мимо! - говорил он и не трогался с места.
Но приближалась опасная пора; нехристь-швед: в лице коменданта Ниеншанца несколько раз наведывался в Спасское, что-то измеряя, прикидывая и соображая с другими офицерами, и стали слышаться речи, что шведы хотят жечь Спасское и строить на его месте редуты.
- Ты что же в мыслях задумал? - начала приставать к мужу Пряхова. - Или хочешь, чтобы они все наше добро огнем спалили, или ждешь, чтобы царские потешники нас разнесли.
- Оставь! - отмахивался Пряхов, - не бабьего ума это дело!
Однако он стал задумываться и наконец решил переезд, для чего сначала снарядил обоз, нагрузил его всем своим товаром и отправил с приказчиком Грудкиным в Новгород, куда шла прямая дорога от Спасского; затем, дней десять спустя, он решил ехать со своей семьей и домашним скарбом.
Пряхов с женой и работниками суетился по дому, по кладовым и амбарам, а тем временем его дети, дочь Екатерина и сын Яков, с дочерью приказчика Софьей гуляли или катались в лодке, прощаясь с бором, с берегами Невы и самой Невой.
- Скучно будет! - вздохнув, промолвила Катя и любовно огляделась вокруг: - Все тут знаешь, везде-то резвились, радовались, а там…
- Свыкнешься! Да и не навек едем в Новгород, - ответил брат. - Я так думаю: царь-батюшка со своими воинами живо этих кургузых шведюков разгонят, и все это, - он махнул рукой, - нашим русским станет. Слышь, оно и было наше.
- Тсс! - испуганно остановила его сестра, - как ты царя-то величаешь? Вот ужо тятенька услышит, он тебе задаст.
- Что мне тятенька? Он так думает, а я иначе понимаю. Против Петра Алексеевича и царя не было. Вот что! Вот вы в Новгород поедете, а я к царю убегу! - и глаза его разгорелись, а грудь заходила ходуном. - Я знаю, где он… тут, недалеко! Да!.. И убегу! - упрямо повторил он.
Сестра покачала русой головкой, а ее подруга, Софья Грудкина, вдруг побледнела.
- Воевать пойдешь? - спросила она дрогнувшим голосом.
- А то что же? Муку мерять да овес ссыпать, что ли? - ответил Яков.
- А если забьют? - голос Софьи упал до шепота.
- Других не бьют, зачем меня? А добра-то сколько навезу! Ой-ой! Вот тут внизу, слышь, Адинцова мыза. Чего в ней нет! Все наше! Я уж этих кургузых набью… Ух!..
- А что они тебе сделали? - задорно спросила Катя.
- Что? - Яков даже усмехнулся и потом воскликнул, - одно - веры не нашей, а потом носы дерут. Прошлый раз стоят и орут: "Паром, паром!" Я слышу, а мне что? Нешто я при переправе? Переехали они и на меня: "швин, швин", - он передразнивал шведов. - Ну, я и саданул одного. Он кувырком, а они все на меня, четверо! Едва отбился от них. Ей-Богу! А Ермила в острог забрали, зачем, вишь, не поклонился этому старшему. Тоже!
- Правда, охальники, - подтвердила Софья, - и я понять не могу, почему с ними батюшка якшается.
- Наши старики с ними торгуют вместе, вот и дружба. А мне что? Я - русский и, ежели они с нами воюют, то я буду против них! - горячо отозвался Яков.
Екатерина теперь молчала и задумчиво смотрела по сторонам. Вскоре они подплыли к своей пристани. Как есть против них на другом берегу стояла крепость.
- Что это, поглядите? - воскликнула Екатерина.
Яков и Софья взглянули на другой берег и увидели у крепостной стены большой галиот, из которого друг за другом выходили шведские солдаты и вереницей шли в крепость. С того берега раздавались крики, грубые слова команды и звон оружия.
- Чуют, вороны! - усмехнувшись, сказал Яков и, бросив весло, стал притягивать лодку к деревянным сходням.
- Ай! Фрейлен Катерина, фрейлен Софья! Камрад Яков! Добрый день! - раздался с берега визгливый голос, и с крутого спуска быстро сошел на пристань юркий худощавый мужчина в синем мундире шведского офицера, в черных кожаных перчатках с крагами и с громадной шпагой на боку.
Молодые люди холодно поздоровались с ним, а он, прижимая руки к своей узкой груди, слащаво заговорил по-шведски:
- Комендант узнал, что ваш славный батюшка отъезжает со всем своим домом от нас, и послал меня выразить ему свой привет, а я сам, - и офицер опять перегнулся, - не могу удержаться, чтобы не пожать ручки фрейлен Катерине и не поцеловать щечки фрейлен Софьи.
- Мало каши ел! - пробормотал по-русски Яков, а девушки вспыхнули и торопливо стали взбираться по крутому спуску.
Офицер хотел было помочь им, но споткнулся о шпагу и упал. Яков схватил его за высокий воротник мундира, приподнял, встряхнул и поставил на ноги. Офицер сердито нахмурился и бросился догонять девушек, но те уже скрылись, быстро шмыгнув в калитку высокого, плотного забора, окружавшего ряд крепких деревянных построек.
Яков только усмехнулся на гнев офицера, привязал лодку и обратился к нему:
- Для чего это столько солдат приехало?
- Да чтобы русских свиней бить! Они уже сюда подбираются. Да! Хотят Нотебург брать. Ну, да сломают зубы.
Яков радостно улыбнулся, и в его глазах сверкнуло торжество.
- Вестимо сломают! Эти солдаты-то, наверно, от генерала вашего Кронгиора ворочаются? - насмешливо спросил он.
- Мальчишка, прикуси язык! - закричал шведский офицер. - Не будь у тебя сестры, я бы избил тебя!
- Ты? - и Яков замахнулся.
Вероятно, офицер полетел бы через мгновение в воду, если бы сверху не раздался испуганный оклик Софьи: "Яша!" Она в беспокойстве вернулась на берег и теперь со страхом махала Якову рукой, в первый раз назвав его уменьшительным именем. Яков опустил руку, презрительно взглянул на перепуганного офицера и взлетел на берег.
- Это ты меня так назвала? - радостно спросил он.
Девушка зарделась.
- Испугалась я…
- Любишь, значит? - шепнул Яков.
Девушка вместо ответа громко рассмеялась и сказала:
- Смотри-ка, смотри!