Шереметев кивнул и продолжал:
- Сведи его куда-нибудь на ночевку. Он при мне пока что в денщиках останется. А потом иди к генералам Василию Лукичу и Кузьме Авдеевичу, чтобы сей минут ко мне шли… Иди!
Сержант браво повернулся, сказал Багрееву: "Идем!" - и вышел из комнаты. Они прошли коридор, горенку; тот же солдат выпустил их из дверей, и они очутились на улице.
- Ну, я тебя, сударь, к нам на квартиру сведу, - сказал сержант. - Живет нас в горнице четверо, ну, а как я нынче в дежурных, то тебе моя постель послужит. Тут недалеко. Шагай!..
II
Друзья
Действительно, они свернули в узкий переулок, прошли еще с сотню шагов и вошли в низенькую калитку палисадника.
- У приказного Жмохина снимаем, - сказал по дороге сержант, - дочка - прямо красоточка, да прячет, негодяй!
Сержант ввел Багреева в темные сени, пнул ногой невидимую дверь, и она, распахнувшись, открыла просторную комнату с большим столом посредине и брошенными на пол тюфяками. В углах комнаты грудой лежали седла, медная посуда, разное оружие и платье, а за столом, уставленным бутылками и кувшинами, сидели трое молодых, здоровых людей в одних рубахах.
- Вот, государи мои, - начал сержант, как вдруг один из сидящих за столом вскочил и с возгласом: "Николаша, друг мой!" - бросился обнимать преображенца.
- Антоша! - радостно ответил Багреев и крепко поцеловался с молодым человеком.
- Вот и отлично! - воскликнул сержант, - мне и знакомить не нужно. Наш сожитель будет. Савелов, знакомь, а я иду! - и с этими словами сержант скрылся из горницы.
- Иди, иди к нам! - произнес Савелов, ухватив Багреева за руку, - мы все - друзья, славные ребята! Это, государи мои, - мой дружок и землячок, Николаша Багреев. Вместе учились в Москве, вместе служить пошли. Его за его рост Меншиков в Преображенский назначил, а меня сюда, к вам, в драгуны. А это, Николаша, тоже мои дружки - братья Матусовы, Степушка да Семушка, а тот, что ушел, - сержант Фатеев. Куда это он ушел-то? Да и ты откуда? Ну, что же, давай выпьем по чарочке! - Все это он проговорил одним духом и, наконец усадив Багреева рядом с собою на лавку, сказал Матусову: - Лей, Степушка!
Братья Матусовы с короткими, словно волчьими, шеями и волосатыми грудями производили впечатление богатырей с детскими, короткими лицами. Степан беспрерывно смеялся и хлопал брата по плечу, а Семен в ответ встряхивался, как пудель, и восклицал: "Вот так фортеция"! Оба они были круглыми сиротами из курских дворян. Когда вышел царский указ о вызове на службу всех дворянских детей, они взяли свои скудные пожитки и вместе с единственным дворовым человеком, Филатом, явились в Москву. Царь сам назначил их в пехоту, а Шереметев зачислил в полк Гумиза.
Степан налил по чарке водки, подвинул тарелку с вареной курицей Багрееву и смеясь сказал:
- Во здравие, виват!
- Виват! - подхватил его брат.
Багреев выпил и стал жадно есть курицу.
- Ну, говори же, - приставал к нему Савелов, - что делал, как служишь? Часто ли государя видишь? Как сюда попал?
- Ишь, засыпал, - засмеялся Степан, - дай поесть ему. Видишь, отощал. Прав я, Семушка?
- Известно. Лей ему еще! - пробасил Семен.
Багреев выпил еще и тогда оправившись стал отвечать на вопросы. Где он служит, что делает? Да ведь не так давно расстались - всего два года. Правда, в это время он царю полюбился, и тот его в денщики взял, а кроме этого ничего. При царе и хорошо, и боязно. Чуть что - и палкой по плечам, руки потом не поднимешь. И потом - все служба! Спишь, хорошо, если четыре часа. Где он, там и ты, а он как есть везде.
- Диво дивное! - восторженно воскликнул Савелов, - чудо времени, адамант! Видит сквозь землю, слышит за версту! И везде сам.
- А пожил бы подле него, - со вспыхнувшим лицом подхватил Багреев, - не так дивился бы. Все знает, все умеет, и в простоте никто с ним не ровен. Слышь - Петр Михайлов, а ведь это - он!..
- Ну, а зачем ты сюда приехал? - спросил Савелов.
- С письмом от царя к фельдмаршалу. Надо думать, завтра поход будет. Царь в Архангельск приехал, думал - шведы там будут, сказывали, будто собираются А их нет. Царь пока ждал, корабли все строил, именины справил - знатно пили, а потом в Соловецкий монастырь уехал и там поход надумал: Ингриювоевать хочет.
Багреева слушали с жадным любопытством. Привыкшие к боям молодые сердца уже радостно бились.
- Ха-ха-ха! - весело засмеялся Степан, - опять погреемся.
- Вот так фортеция! Выпьем! - добавил Семен.
- Можно! - согласился Багреев и стал рассказывать снова.
Знают ли они про победы Апраксина? Как он на реке Ижоре Кронгиорда разбил и гнал до самой Славянки? Теперь шведов везде бьют, где только встретят, а их король в Польше за Августом гоняется.
- И пусть его! А мы тут им шеи наколотим!
- Ха-ха-ха! Ладно сказано, Семушка!
- Здорово! Лей, Степушка!
- Можно! Ну, а у тебя что? - спросил наконец Багреев.
Тот вдруг сделался грустным, и его безусое лицо побледнело.
- Что с тобой? - с удивлением взглянул на него Багреев.
- Амуры у него, ха-ха-ха! - засмеялся Степан, - я ему говорю пей! Так, Семушка?
- Правильно! Пей - и всему крышка!
- Эх, не понимают они меня, Николаша! Выслушай ты и рассуди сам. Слушай! Видишь ли, как мы взяли Вольмар, сам Шереметев с Глебовым на Мариенбург пошли, а генерал Титов задержался, дабы вокруг еще пообчистить. А с ним и наш полк, и я, значит. Ну, хорошо. Бьем мы это шведов, где пятьдесят, где двенадцать человек, и идем себе. Мы-то, драгуны, все впереди, в разведках. Идем, идем. Только вдруг тебе мыза, усадьбишка такая - Уморительская, Заморительская, нечистый ее знает, как и звать-то. Достали языка. Слышь, три сотни шведюков сидят! Мы это назад. Сейчас пушки, пехота, обложили их, ну, и как тараканов! - Савелов вздохнул, помолчал и заговорил снова: - Грабят это наши. Вой, крик!.. Только слышу женский голос, да еще по-русски. Меня словно ударило! Ей-Богу! Что такое? Скачу, гляжу, возок; наши вокруг, а оттуда так-то ругаются. Я к возку. Сидит там баба, от солдата узел тянет и орет, а рядом - девушка. - Он закрыл лицо руками и ахнул. - Ах, Николаша, если бы ты видел! Что это? Ангел, голубь белый. Чистота, а в глазах страх… бледная. Я на солдата. "Мое, - кричу, - пошли!" - замахал саблей. Ну, и отступили. Я с ними рядом. Очнулись. Кто, откуда, как сюда попали? Слышь, купецкая жена да дочка; дочь-то Катюшей звать, Катя…
Лицо его озарилось улыбкой, потом омрачилось снова.
Семен Матусов положил голову на стол и храпел; Степан спал тоже, прислонившись к его плечу; сальная свечка нагорела и чадила; табачный дым застилал горницу.
- Катей звать. Купца Пряхова из Ингрии, новгородского купца… Были они это в Риге, ехали в Остров, оттуда, значит, на Новгород и домой куда-то. Я уж и не понял даже; все на Катю смотрю. Ну, и поехал с ними. А как Мариенбург брать - их и нет: пропали, сгинули… Или убили их, или уехали, - и Савелов схватился за голову и застонал.
- Да тебе-то что? - удивленно спросил Багреев.
Тот в свою очередь взглянул на него исступленным взглядом.
- Да полюбил же я ее, пойми! - прошептал он, схватывая Багреева за руку, - и она меня. Старуха уснет, мы целуемся. Ах, не забыть мне ее, не забыть! В Острове был, искал, тут искал. Нет и нет!
Багреев сочувственно взглянул на друга и, видя, как он убивается, сказал:
- Может, и найдешь. Вот теперь в Ингрию идем…
- Ах, если бы!
Свечка догорела и шипя погасла. У Багреева от усталости слипались глаза. Он нашарил чью-то постель и повалился на нее, а Савелов все шептал:
- Ах, если бы найти! Ведь как любились-то! Три дня, как сон. Я даже не грабил ничего…
А в это же время у Шереметева сидели Титов с Глебовым и внимательно слушали письмо царя к фельдмаршалу.
"Сами чаем немедленно быть в Ладогу и Вам о том же указываем. Понеже так все слаживается, что легко можем фортецией Нотебург овладеть и тем свои виктории много увеличить"…
- Отдохнуть не пришлось, - промолвил Титов.
- Государь об отдыхе не мыслит, токмо о славе оружия, - так нам ли говорить о том?
- А каким путем пойдем к нему? - спросил Глебов.
- Я уже глядел. Прямо на Порхов, а оттуда вдоль по Волхову до самой Ладоги. Надо, Василий Лукич, лодки наготовить и чтобы продовольствие и прочее все в порядке.
- Это уж известно. Когда же тронемся?
- Завтра нельзя, а послезавтра надобно сниматься. Кузьма Авдеевич впереди пойдет, а там мы оба.
- Так завтра с утра и за работу! - сказал Глебов, вставая.
Титов поднялся тоже, и они ушли, оставив Шереметева.
Он раскрыл карту и долго рассматривал ее, потом улыбнулся, набожно перекрестился и сказал:
- Да, русский орел заклюет Швецию. Уходи, Карл, подальше их этих мест!
Он отошел к своей постели и медленно стал раздеваться.
Фатеев в крошечной горенке, сидя на табуретке, крепко спал, свесив на грудь голову.