- Озолочу тебя! Эй, вы! Труби отбой! Бей отбой! - закричал он барабанщику и трубачу и побежал к осаждающим.
Раздались звуки труб и барабанов. Солдаты с недоумением и досадой опускали оружие.
Яков стоял и смеялся, сознавая, что его поняли и оценили.
И вдруг по всем рядам пронесся радостный возглас, и все засуетились.
Шведы в недоумении примолкли.
- Отчего они вдруг отступили? - спросил изумленный комендант.
- Теперь не отступят, - мрачно ответил стоявший подле него бомбардир. - Возьмут нас!
- Но зачем они остановились?
- Они вяжут лестницы! - испуганно объявил офицер, подбегая к коменданту. - Теперь достанут!
- Надо сдаться! - сказал старший офицер.
- Мы защищались девять часов, - нахмурился комендант, - будем защищаться еще двадцать девять! Пли!
Раздался залп, а следом за ним громче залпа раздался воодушевленный крик русских!
- Впору! Как есть! Полезай! Виват!
Связанные по две и по три лестницы достигали теперь до бреши и даже до гребней стен.
- Лезь!
Солдаты полезли. Шведы бросились защищать стены. Бой превратился в ад.
Голицын торопил вязать лестницы, командовал над бьющими ворота, ободрял уставших.
Вдруг к нему протиснулся царский денщик.
- Государь приказал отступать, - сказал он, - чего даром людей терять!
- Государь? - закричал Голицын, заглушая крики и грохот. - Скажи государю, что мы теперь не его, а Божьи! Эй! - крикнул он еще громче, - бегите к баркасам, обрубите причалы и оттолкните лодки. Отступления не будет!
Денщик захохотал в нервном волнении.
- Пусти меня в бой! - сказал он.
- Иди! Ребята, вот еще лестница! Лезьте! Еще немного! Ну, ну! Виват!
XIV
Взятие Нотебурга
Тринадцать часов длился невероятный по ярости бой. Гладкие, высокие стены, на гребне которых десятки пушек сыплют картечь и ядра, тысячи осажденных бросают кирпичи, камни, льют горячую смолу, и осаждающие, которые поодиночке влезают наверх стены и бьются врукопашную.
Яков три раза был на стене и три раза его сбрасывали вниз, но каждый раз он успевал сползать почти без царапины и с новой яростью лез наверх.
Матусовы колотили в ворота огромным бревном, и гул их ударов заглушал иногда выстрелы. Их лица были исцарапаны, но они дружно и яростно уже четыре часа делали свое дело, сменяя третье бревно.
К ним на подмогу подходили то одни, то другие. Сам Голицын несколько раз подходил к ним и говорил:
- Молодцы, господа сержанты! С вашей силой всякие ворота расколются.
- Рады стараться! - отвечали Матусовы и снова поощряли друг друга: - Бей, Семушка! Навались, Степушка! Раз, два!
А на них бросали кирпичи, камни и суковатые поленья.
- Ой! - вдруг вскрикнул Степан и, выпустив бревно, пошатнулся.
Семен бросил бревно и охватил брата своими могучими руками.
- Степушка, что с тобою?
- Ой, убили! - простонал Степан и грузно повис на руках брата.
Семен стал белее савана. Он напряг всю силу, поднял брата и чуть не бегом отнес его к берегу реки, где и положил на сырой песок. Опытный в бою, он тотчас расстегнул брату мундир, снял шапку и стал осматривать его. Вся грудь и плечо Степана представляли черную, как сажа, поверхность. Плечо вздулось, и правая рука висела бессильно.
Семен вспомнил, что, перед тем, как крикнул его брат, на них с глухим шумом упал огромный камень.
- Степушка, очнись! - заговорил он, дрожа от волнения. - Погоди, я воды дам! - и он, зачерпнув каской воды, брызнул на лицо брата.
Степан открыл глаза, и слабая улыбка двинула его губы.
- Скажи слово, Степушка, - нагнувшись к нему, прошептал Семен.
- У-ми-ра-ю. По-це-луй, - чуть двигая губами, ответил Степан.
- Не хочу! - вдруг закричал Семен, вздрогнув и поняв весь ужас слов брата. - И я с тобою! Отчего тебе умирать? Камень? Камень - пустяки! Помнишь, как я под коня попал, голову разбил и ничего. А ты - камень! Я не буду жить без тебя! Степушка, - умоляюще проговорил он, - подержись! Я увезу тебя, там лекарь, он вылечит. Степушка! - и он встряхнул брата, увидев его опять неподвижного, с закрытыми глазами.
Степан вдруг поднялся на локоте, кровь хлынула у него изо рта, он захрипел и откинулся навзничь.
Семен нагнулся над ним и застыл с широко открытыми от ужаса глазами. Он ничего не понимал, ничего не слышал. Его вдруг охватила немая тишина мертвого покоя.
А пушки грохотали, нанося смерть и увечья, гремел таран, за который взялись другие солдаты, раздавались крики, стоны, и остервенелые солдаты лезли на стены, падали и снова лезли.
Голицын чувствовал, как падают силы осаждающих, и, боясь отступления, велел от берега отгонять прибиваемые течением баркасы.
- Мы в Божьих руках, - говорил он, - или возьмем фортецию, или умрем. Назад дороги нам нет! Не на чем!
И оробевшие на миг воины снова бросились под стены.
Уже надвигался вечер.
- Государь, - сказал Меншиков царю, - нужна помога, пусти меня!
Царь нервно передернул плечами.
- Сколько молодцов гибнет! Надо было зимы ждать!
- Зимы? - воскликнул Шереметев. - До зимы мы всю Неву пройдем! Статочно ли из-за такой фортеции до зимы стоять!
- А солдат не жаль?
- От болезней хуже бы перемерли.
- Я пойду, государь, - повторил Меншиков.
Петр кивнул.
Меншиков быстро собрал новых охотников и двинулся на помощь. Войска оживились.
Бой длился уже тринадцать часов. И вдруг в самом разгаре боя пушечный рев замолк и на крепостной стене раздался редкий барабанный бой.
- Шамад бьют! - закричали в наших рядах, - прекращай бой.
- Виват! Шамад!
С того берега от батареи царя тоже раздался барабанный треск.
Бой кончился. На стене крепости взвился белый флаг, и из нее вышел молодой офицер в сопровождении барабанщика.
Голицын встретил его среди своих утомленных солдат.
- Вы сражались, как волки, - сказал он.
Поручик улыбнулся.
- Но вы сломали нам зубы. Где можно видеть фельдмаршала?
Голицын проводил его до лодки, а Ментиков вызвался проводить к фельдмаршалу.
Утомленные солдаты тут же, под стенами крепости сделали привал. Вскоре запылали костры, и стали варить пищу; раздались песни.
Фатеев и Савелов вышли к берегу реки. Савелов произнес:
- На самую стену я влезал, двоих подле меня убили, а мне нет смерти.
- А на что тебе умирать?
- Ах, я не могу жить, не зная, что с Катей!
- Так теперь узнаешь; она ведь в этих краях.
Савелов только вздохнул.
Вдруг они оба вздрогнули и остановились. До их слуха донесся словно бы вой.
- Что это? - воскликнул Савелов.
- Пойдем, посмотрим, - сказал Фатеев, и они оба побежали на доносившийся крик и скоро натолкнулись на Матусовых.
Степан лежал неподвижно, а к его груди припал огромный Семен и выл, причитая: "Степушка, очнись!" Но Степушка уже похолодел и на крик своего брата: "Вот так фортеция!" - не мог бы ответить богатырским раскатом смеха.
Савелов и Фатеев склонились над Матусовым и окликнули его.
Он поднял на них отуманенный взгляд и жалостно сказал:
- Убили!
- Убили! - грубо произнес, вытирая слезы, Фатеев. - А ты реветь? Теперь за него надо десять кургузых убить, а не причитать.
- Десять! - закричал Семен, словно очнувшись и сжимая кулаки. - Да я в тридцать клянусь! Тридцать забью, и все мало будет. Степушка, это им отрыгнется, - сказал он мертвому брату и поднялся с земли.
Петр составил ответ, который от лица Шереметева и был передан коменданту крепости. Весь гарнизон с больными и ранеными отпускался в Канцы. Коменданту, офицерам и солдатам с их женами и детьми дозволялось выступить из крепости с музыкой, распущенными знаменами и пушками, в вооружении, с порохом и пулями во рту.
Комендант принял условия и сдал крепость. Наши войска заняли караулы. Шведы выпросили три дня срока для приготовления к оставлению крепости.
XV
Открытие
Ярко светило солнце утром четырнадцатого октября, и радостное оживление царило в русском лагере.
Фельдмаршал Шереметев с государем и со всем генералитетом собирались переехать в новую русскую крепость. Полки семеновский и Преображенский собирались туда же - занять казармы.
Суетился и Митька Безродный со своей Матрешкой, собирая свой кабак.
- Не до вас, - говорил он всем, заходившим к нему, - видите - занят! Приходите ужо в фортецию, там я торг начну, - и он поспешно таскал бочонки, кружки, фляжки в большую, просторную лодку.
В то же время у самой крепости происходила торжественная церемония. От огромной бреши в стене крепости до самого берега в два ряда стояли молодцы, русские воины, а впереди них князь Голицын и другие начальники. На Неве качались две огромные шаланды. Раздалась команда: "Смирно!" В то же время загремели барабаны, раздались фанфары, и из бреши вышел сначала комендант крепости, потом три знаменосца с распущенными знаменами, потом трубачи и барабанщики и, наконец, солдаты с тяжелыми фузеями. Они опустили знамена перед Голицыным и с музыкой направились к баркасам.
- В Канцы едут! - сказал один старый солдат.
- Голубчики, да их всего до полусотни! - с сожалением воскликнул Яков.
- И то слава Богу!
- Отчего это у них щеки такие вздутые? - спросил Яков.
- Дурень! - ответил старый солдат. - Это им по положению дано столько пуль унести, сколько в рот поместится.
- И бабы! И дети!
Действительно следом за отрядом из крепости вышли женщины и дети, за ними - несколько повозок с разным скарбом и, наконец, четыре пушки.