XII
Канун 11 октября
Появление барабанщика было третьего октября, и с этого дня, вернее - ночи, осажденные шведы начали усиленную пальбу. Вероятно, они уже очень обозлились на царский ответ, и офицерские жены заставили мужей отплатить за обиду. А может быть, они просто хотели расстрелять свои снаряды, - и ядра сыпались и на окопы, и на батареи русских, и просто в Неву.
Бомбардирский капитан тоже не дремал в свою очередь. Великий стратег, он успел поставить батарейку на островке, что был впереди его, и наказал установить батарею из четырех пушек на другом берегу.
- Крепость - орешек, ну, да мы раскусим его, - шутил он и, ни на минуту не оставляя своей мортирной батарейки, посылал в крепость снаряд за снарядом.
От гула тряслась земля и, словно в котле, кипела Нева от попадавших в воду снарядов. Пороховой дым туманом окутал оба берега, скрыл солнце и казался словно повисшей кровавой пеленой, сквозь которую вдруг прорывались огненные струи.
В то время артиллерийский бой был совсем иной, чем ныне. Теперь орудие, почти чудовище, несет разрушение на семь, на восемь, на девять верст; теперь снаряд, разрываясь на куски, пробивает стальные брони, разрушает дома и несет смерть десяткам людей, тогда же пушка едва била на полверсты и несла круглое чугунное или каменное ядро, едва выбивая из толстейшей каменной стены кусок кирпича. И надо было долго-долго долбить в одно место, чтобы пробить в стене брешь.
В настоящее время отворяют у пушки затвор, туда вкладывают, как монету - в портмоне, готовый снаряд, а затем дергают шнурок, и гремит выстрел, неся смерть и ужас. А тогда в жерло пушки засыпали порох, заколачивали его пыжом, закатывали в пушку ядро, насыпали на затравку порох и к этой затравке прикладывали тлеющий фитиль, а потом, после выстрела, ждали, пока остынет пушка, - и пушка, бросающая ядро в двадцать фунтов, считалась огромной.
Потом, много десятков лет спустя, придумали начиненную бомбу, а в то время самым хитрым измышлением было раскаленное докрасна ядро. Его бросали в пушку особыми крючьями, оно само производило выстрел и, падая на деревянные строения, зажигало их.
Но картина боя была в то время несомненно эффектней, чему способствовали облака дыма, снопы огня, гром выстрелов и свист ядер; торопливое заряжение пушек, вкатывание ядра, прицел, наведение пушки и затем возглас "пали!".
Пока шла эта беспрерывная бомбардировка, пехота и конница томились в бездействии. Матусовы, Савелов, Фатеев и Багреев почти все время проводили вместе в кабачке, а Фатеев от скуки даже стал приударять за расторопной Матрешкой и не пропускал ее без щипка. И пили они так, как заправские питухи того времени, во главе которых стоял сам коронованный бомбардирный капитан. К беспрерывному грому канонады все привыкли, и всякий сознавал, что русские снаряды наносят больше вреда неприятелю, чем его - русским, так как там стояла крепость с домами, а в русском лагере чуть белели палатки да торчали редкие чухонские избы.
Время от времени русские видели, как в крепости вдруг поднимался густой тучей дым и сверкал огонь, после чего на время шведская канонада прекращалась.
- Ура! - кричали тогда русские и усиливали стрельбу, а шведы торопились загасить вспыхнувший пожар.
Но время тянулось сравнительно без толка.
- Не резон, государь, - говорили Шереметев и Меншиков, - прикажи штурм делать. Гляди, порох тратим, а ведь он - тоже казна, пушки кормим, а войска изнывают в безделье.
Петр упрямо отвечал:
- Порох - казна, а люди что? На такую фортецию штурмом идти нельзя, не сбив стен и пушек. Коли так, так лучше зимы ждать, и тогда по льду. А до того времени люди от болезни перемрут, а шведам помощь придет.
- Ну, ну! Попалим еще!..
На другом берегу стреляли тоже, но опытные Брюс, Гордон и Гулиц видели, что солдаты томятся без дела, и задумали дерзкую штуку. Однажды Гулиц позвал Матусовых и сказал им:
- Я хочу отличить вас от прочих. Полно зенки наливать. Соберите-ка команду охотников, да со мною и Гордоном пойдем хоть шведские шхуны отберем.
- Рады стараться! - гаркнули обрадованные Матусовы.
- Я вас тогда в сержанты!
Матусовы почти выбежали из ставки Гулица.
- Вот так фортеция! - воскликнул Семен.
- Здорово! Ха-ха-ха! - подхватил Степан, - и с чего это он взял? В сержанты!
- Видит, что озверели. Нам с тобой, Степушка, счастье.
- Счастье и есть.
Братья тотчас пришли в свой полк и стали звать охотников на смелое дело.
Охотниками вышел весь полк, когда же весть о нападении пронеслась по лагерю, все захотели быть в деле.
- Этого нельзя! - возразили Гордон и Гулиц, - надо только две сотни. Киньте жребий!
Солдаты с ропотом кидали жребий, и не вынувшие щербатой копейки ругались и чуть не плакали.
А между тем дело, задуманное Гордоном, было очень дерзко и придумано лишь для того, чтобы развлечь солдат.
Под самыми стенами крепости стояли шведские шхуны - огромные оснащенные барки. Гордон с Гулицом задумали отобрать их и поднести в дар царю.
Наступила ненастная осенняя ночь, канонада на время стихла. Охотники, с Гордоном и Гулицом во главе, сели на баркасы, по сорока человек на баркас, и тихо двинулись к острову под стены крепости. Матусовы плыли в первом баркасе. Волны шумно плескались в борта. Дождь лил потоком, и ветер бросал лодки в стороны. Баркасы тихо двигались по воде.
- Стой! - вдруг произнес Степан, почувствовав, как ударилась их лодка о шведское судно. - Причаливай, братцы, и, кто в Бога верует, за мной! - и он, ухватившись руками о высокий борт шхуны, вспрыгнул на палубу.
Перед ним выросла какая-то фигура и что-то проговорила, махая рукой.
- Не пугайся! - сказал Степан и махнул тесаком, отчего фигура глухо крякнула и опрокинулась.
За Степаном влезли уже другие, ощупью пошарили по шхуне и, найдя якорную цепь, стали тянуть ее, но она оказалась без якоря.
В этот миг вдруг ярким заревом запылала одна из шхун, и уже без всякой осторожности раздались голоса:
- Шхуны на цепях! Не увезти! Топи их! Жги!
Словно ярость охватила Матусовых. Они схватили топоры и, бросившись вниз, стали рубить бока судна.
В то же время раздались пушечные залпы - и весь берег, весь остров словно ожили.
- Бей, жги! - раздавались крики, и пушки грохотали, разрушая свои же суда.
- На лодки! На лодки!
Матусовы выскочили. Словно иллюминация, яркой полосой пылали громадные шведские шхуны. Русские уже все попрыгали в свои лодки и с веселым хохотом отплывали назад, а вокруг них, шипя и пеня воду, сыпались шведские ядра.
- Здорово! Ха-ха-ха!
- Вот так фортеция! - хохотали Матусовы.
Едва все сошли на берег, Гулиц сказал им:
- Поздравляю вас сержантами!
- Рады стараться! - гаркнули Матусовы, действительно обрадованные такой милостью.
Царь похвалил Гулица и Гордона, но продолжал канонаду все последующие дни.
Матусовы сидели в кабачке и в сотый раз рассказывали про свою ночную атаку.
- Их, кургузых, на каждой шхуне по какому-нибудь десятку было. Мы их и того.
- Эх! - вдруг крикнул Савелов, - прямо бы вплавь бросился и голыми руками драться пошел.
- Действительно! - подхватили захмелевшие друзья, - нешто это - война! Сиди и пей!
- Я убегу! - мрачно сказал Фатеев, а сидевший в углу кабачка Яков только тяжело вздохнул.
Он жаждал подвигов, ратного дела, а тут - на! сиди "как лягушка на болоте".
В первое время его занимала бомбардировка, но потом это зрелище, повторявшееся изо дня в день, стало казаться уже однообразным.
"Один пойду, - думал он, - подкрадусь к шведам и разорву им стену. Надо попроситься".
Но в тот же день Петр в своей избушке держал генеральный совет. В своем казакине и с неизменной трубкой в зубах он сидел верхом на скамейке, а на другой скамейке, против него, сидели Меншиков, Шереметев, Голицын, Гордон, Гулиц, Апраксин и остальные начальники. Царь произнес:
- Придется штурм делать. Пушки так распалились, что сами стреляют. Придется их все переливать, а палить уже боязно. Зимы не дождаться, и я мыслю, что швед изрядно истомился и истощен в довольствии. Опять же у них там бабы, и то нам на руку. Только как штурм вести?
- Как? - первым ответил Меншиков. - Взять солдат и идти!
- Охотников! - подтвердил Голицын.
- Фортеция-то крепка больно.
- А наш солдат еще крепче!
- Нечего и говорить много, - решительно заявил Шереметев. - Вы, генерал, - обратился он к Голицыну, - крикните охотников и завтра на заре в путь!
- Слушаю! - ответил Голицын.
Петр усмехнулся.
- Ну, штурм так штурм! Господин фельдмаршал уже отдал приказ, а нам, капитанам, ему не прекословить! С Богом! - серьезным уже тоном сказал он Голицыну.
Тот поклонился и вышел.
Петр помолчал несколько мгновений и потом тихо сказал:
- Много крови прольется!
- А потом уже и отпразднуем сию викторию! - веселым тоном закончил Меншиков и заставил царя улыбнуться.
- Братцы! - вваливаясь в кабак, закричал какой-то солдат. - Охотников зовут фортецию брать! Кто охоч?
- Я! я! я! - загремело вокруг, и все, повскакав со своих мест, бросились вон.
Яков оказался впереди всех. Он побежал, куда бежали все гурьбой.
Уже начало смеркаться.
Пылал костер, гремел сухой дробью барабан и голоса выкрикивали:
- Кто охоч идти на штурм, отделяйся!
Яков так рванулся вперед, что вокруг него сразу поредела толпа, и очутился перед Голицыным. Тот стоял с двумя офицерами и, увидев Якова, спросил:
- Хочешь?
- Хочу!
- Дело трудное.