- Это ты мне, вражина? Брось чадить!
- Уймись, дед. Коль огонь затушу - порча на молодых будет. Аль того не ведаешь?.. И вот тебе тулуп. Одевай борзо!
- Пошто мне тулуп?
- И все-то ты запамятовал, посаженный. Зачем из избы вывалился? Куда путь держишь?
- Как куды? Молодых встречать..
- Так молодых на крыльце встречают. И чтоб шуба была наизнанку. Поторапливайся, дед!
Шишок ворчливо напялил на себя вывернутый тулуп. В таком же тулупе показалась и Улита. Она ступила к захмелевшему старику и потянула его к крыльцу.
- Да не упирайся, посаженный. Ох, беда мне с тобой. Глянь, молодые подкатили. Стой, не мотайся. Держи икону.
Посаженные вышли к молодым с иконой и хлебом-солью. Благословив их, молвили:
- Мохнатый зверь - на богатый двор.
А жениховы дружки закричали:
- Здравствуйте, князь с княгиней, бояре, боярыни, сваты, гости и все честные поезжане!
- Милости просим на пирок-свадебку.
Молодые и гости вошли в избу. Но за столы не сели: ждали слова набольшего дружки.
- Как голубь без голубки гнезда не вьет, так новобрачный князь без княгини на место не садится. Милости прошу!
Но молодые вновь за стол не сели. К лавке подошла сваха Улита и накрыла место молодых шубой.
- Шуба тепла и мохната - жить вам тепло и богато. Милости просим, князь да княгиня.
Молодые наконец-то сели. На них зорко уставился ясельничий; ежели молодые прислонятся к стене, то счастью не бывать: лукавый расстроит. Но оженки и тут не сплоховали.
Как только все уселись, гости начали славить "тысяцкого":
- Поздравляем тебя, тысяцкий, с большим боярином, дружкою, подружьем, со всем честным поездом, с молодым князем да с молодой княгинею!
Гости подняли заздравные чаши, однако не пили: ждали, когда осушит свою чару тысяцкий. Тот стол нарядный и горделивый и никого, по обычаю, не поздравлял. Но вот он до дна выпил чару, крякнул, крутанул ус и молодецки тряхнул черными кудрями.
- Гу-ляй!
И начался тут пир веселее прежнего!
В полночь набольший дружка завернул курицу в браную скатерть и, получив от Ивана Осиповича, посаженных родителей благословение "вести молодых опочивать", понес жаркое в сенник. Молодые встали и ступили к двери. Иван Осипович, взяв руку дочери и передавая ее жениху, напутствовал:
- Держи жену в строгости да в благочестии.
Богдан низко поклонился и повел Антониду в сенник. Улита, в вывороченной меховой шубе, осыпала оженков хмелем.
Оставшись одни, Богдан тотчас потянулся к невесте. Жарко целуя Антониду, молвил:
- Стосковался по тебе. Буду любить тебя крепко.
Богдан поднял молодую на руки и понес на постель. Но Антонида выскользнула, молвила с улыбкой:
- Погодь, муженек. Я тебя разуть должна. Слышал, что Улита наказывала?
- Да Бог с ним! - нетерпеливо воскликнул Богдан. - Наскучили мне эти обряды. Улита и Епишка все уши прожужжали.
- Нельзя, муженек. Тятенька меня спросит. Садись, осударь мой, на лавку.
Богдан сел и, посмеиваясь, протянул Антониде правый сапог. Но та ухватилась за другую ногу.
- Левый сниму.
Сняла сапог, опрокинула. Об пол звякнула монета. Антонида рассмеялась:
- Везучая я, муженек.
- Везучая! - кивнул Богдан и понес жену на мягкое ложе.
А свадьба гуляла; и часу не прошло, как тысяцкий послал малого дружку к молодым. Тот вошел в сенник и постучал в опочивальню. Ухмыляясь, вопросил:
- Эгей, новобрачные! Хватит тешиться. Все ли у вас, слава Богу?
- Все в добром здравии, дружка! - крикнул жених через дверь.
Дружка, не мешкая, известил об этом родителей жениха и невесты.
Иван Осипович довольно крякнул, а Улита не без гордости молвила:
- Блюла девичью честь, Антонида Ивановна. Не посрамила родителя.
А пир шумел целых три дня, как и по обычаю положено.
После пира Иван Осипович щедро отблагодарил Улиту и Епишку. Еще бы! Сколь сил потратили, дабы шло всё по чину да по обряду. А затем на него навалилась грусть. Не станет теперь в доме любимой доченьки.
Глава 8
И ДОБИЛСЯ-ТАКИ ТРОНА!
Судьба Ивана Сусанина причудливо переплелась с судьбой бояр Романовых.
* * *
6 января 1598 года скончался царь Федор Иоаннович. Царица Ирина, ведая тщеславные мысли брата Бориса, отказалась от престола. На девятый день после кончины Федора царица удалилась в Новодевичий монастырь, приняв им инокини Александры.
Борис Федорович истово молился в крестовой палате.
- Господи, владыка всемогущий! Все эти годы ты не оставлял меня. Ты отпускал все мои грехи и наставлял на новые деяния. Я ж был твоим верным рабом и всегда щедр к тебе. Не я ль больше всех одаривал обители? Не я ль осыпал милостями нищих? Не забудь, то Господи!
А трон был уже совсем близок. Нет опекунов, нет на Москве знатных бояр, претендующих на трон. Благодаря стараниям Бориса, многие бояре сосланы в монастыри, заточены в темницы, некоторые обезглавлены. Теперь всё решит Земский собор, но дело то на Руси было новое: никогда еще великих государей не выбирали миром. Но иного пути не было. Борис верил в дворянство, и, коль случится собор, оно переборет бояр. Не зря ж Борис Федорович благоволил к служилым помещикам, не зря потакал им и писал льготные указы.
Дворянские поместья нищали и скудели от государевых податей и бегства крестьян. Государь Иван Васильевич за три года до своей кончины повелел ввести на Руси заповедные годы. Крестьянину запрещалось уходить в Юрьев день, а чтобы он накрепко осел у господина, его велено записать в дозорные книги.
Но царь Иван сделал мало: мужиков переписали лишь в Новгородском уезде. Дворянство скудело, таяла государева казна, слабло войско. Борис Федорович указал закрепить мужиков за господами по всей державе.
Дворянство вздохнуло: коль мужик на поместной земле, будет с чего покормиться. Но кормиться вдоволь не пришлось: велики с барской запашки государевы налоги. И служилые вновь зашумели.
Годунов оказался меж двух огней: боярство недовольно заповедными летами, дворянство - податями. Все шумят, бранятся, грозятся на правителя царств Казанского и Астраханского. Борис повелел обелить усадебную запашку. Дворянство возрадовалось:
- Нынче по миру не пойдем. Стоять надо за Бориса, крепко стоять!
Улещал Борис Федорович дворян и другими милостями. Переметнулось к правителю обласканное царевым шурином и стрелецкое войско.
Боярство же не помышляло видеть на царстве Бориса. Оно терпело его, покуда был жив государь Федор. Ныне же Борисову владычеству пришел конец, не владеть ему шапкой Мономаха. Сидеть на троне человеку царского корня. Взять Шуйских, Мстиславских. А Романовы?
Романовы вот же несколько веков относились к числу самых знатных московских родов. Родоначальник их, Андрей Иванович Кобыла, был боярином еще при Семене Гордом. От пятого сына Кобылы, Федора Андреевича, повелись Захарьины-Юрьевы, а от них - Романовы. Первым Романовым считался Роман Юрьевич Захарьин, умерший в сане окольничего в 1543 году. Дети его были Никита Романович, боярин Грозного, и Анастасия Романовна - первая и любимая жена Грозного. Благодаря близости к царствующей династии Романовы пользовались большим влиянием среди знати. По пресечении же династии великих московских князей, Романовы могли претендовать на трон.
Борис Годунов отменно это понимал, но пока не решался трогать именитый род, кой изрядно поддерживает чернь Москвы. Слава Богу, недавно скончался старший Романов, но после него остались пять сыновей, Никитичей.
Каждый высокородец лелеял надежду завладеть скипетром, каждый искал себе сторонников и вел нападки на претендентов. Раздоры раскололи Боярскую думу. Влияние же Бориса Годунова с каждым днем росло. На его стороне оказались незнатные дворяне, купцы и посадские люди. Высокие роды спохватились: "Покуда мы свары вели, Бориска дурака не валял. Глянь, сколь за ним! Надо народишко от Годунова отшатнуть!.."
На другой день по всей Москве загуляли слухи: "Царя Федора боярин Годунов отравил, дабы шапкой Мономаха завладеть. Борис - цареубийца!"
Народ, всегда податливый на слухи, пришел в негодование.
- На плаху Бориса!
Годунов спешно укрылся в Новодевичьем монастыре. Путь к трону, казалось, был окончательно закрыт. Но в Москве оказался патриарх Иов, глубоко преданный Годунову. (Именно благодаря усердию Бориса ростовский митрополит Иов стал первым патриархом всея Руси). Святейший неустанно изрекал, что на Годунове греха нет, навет пущен нечестивыми людьми. Борис с малых лет был "питаем" от царского стола. Государь Иван Васильевич почитал и любил Бориса и даже посетил его дом, когда тот был в недуге.
Пастыри денно и нощно несли в народ слово патриарха, что Борис Годунов своим премудрым разумом приумножил государство Российское, победил прегордого царя крымского и непослушника - короля шведского под государеву высокую десницу привел. Борису и только Борису владеть ныне царской короной.
Народ московский утих и призадумался. А может и впрямь Борис Годунов достоин шапки Мономаха, коль за него сам святейший печется. А святейший послал по всем городам гонцов:
- Поезжайте с Богом и глагольте народу, что Москва и святая церковь желают видеть на троне Бориса Годунова. Пусть города выбирают на земский собор почтенных пастырей, бояр, дворян, купцов и дьяков.