Едва истекли сорочины по царю Федору, как Иов созвал на своем патриаршем дворе Земский собор. От имени духовенства он предложил Собору выдвинуть на престол Бориса Годунова. Собор согласился и принял "крепкое уложение", по коему на другой день надлежало всем выборным сойтись в Успенском соборе, а затем тронуться в Новодевичий монастырь и "всем единогласно с великим воплем и неутешным плачем" просить Годунова венчаться на царство.
Борис вышел к соборным чинам и народу и с неудовольствием отметил, что шествие не столь уж и велико. То худо! Надо добиться, чтобы его умоляла вся Москва.
Поблагодарив соборных чинов и толпу, Борис ответил решительным отказом, заявив, что он никогда не помышлял о троне, а ныне хочет постричься в монастырь.
Отказ Годунова привлек на его сторону большое количество москвитян. "Ишь ты, - чесали затылки посадчане, - мы его вовсю костерили, а он никак на трон и не замахивался".
Патриарх Иов повелел на всю ночь открыть для прихожан двери столичных храмов, дабы провести в них богослужения. Утром же священники вынесли из церквей самые почитаемые иконы и двинулись крестным ходом к Новодевичьей обители. На сей раз, толпа была многолюдной.
Борис был доволен. Он вышел на паперть соборного храма и… вновь ответил отказом. Пастыри осерчало пригрозили Годунову, что закроют храмы и побросают свои посохи, если Борис станет упорствовать. Годунов же "обернул шею тканым платком и показал, что скорее удавится, чем согласиться принять корону". Это произвело на народ потрясающее впечатление. Плачи, вопли и мольбы перешли в неумолчный, оглушительный клич. Его, Бориса, настойчиво и слезно просили надеть шапку Мономаха. Вот и настал его заветный час. Сколь же лет, отправляя недругов на дыбу и плаху, шел он к вожделенной цели!
Выждав минуту-другую, Борис Федорович великодушно дал согласие принять скипетр. Святейший тотчас повел его в собор и благословил на царство.
Но новый государь никогда не чувствовал себя спокойно. Со многими знатными родами покончено, но кое-кто остался. Любопытно, что у них на уме?
Глава 9
КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
Еще в марте 1601 года Федор Никитич отослал супругу в имение Шестовых.
- Там тебе спокойней будет, Ксения. И не перечь слову моему. Завтра же с Михаилом выезжай!
Ксения Ивановна, оказавшись без мужа, не нашла покоя в Домнине. Все ее мысли о благоверном. Уж так тяжело на Москве супругу милому! Царь Борис Годунов многих знатных бояр сказнил, а других в опалу сослал. Почитай, одних Романовых пока и не тронул. Надо неустанно молиться за супруга.
Молилась, истово молилась, подолгу простаивая на коленях перед киотом. Ночами, прижимая к себе пятилетнего Мишеньку, думала сквозь слезы:
"А доходят ли мои молитвы до Господа, Богородицы и святых чудотворцев? Не отправиться ли на богомолье в Ипатьевский монастырь, в коем находится главная святыня Костромской земли - чудотворная икона Федоровской Божьей матери?"
И чем больше думала о том Ксения Ивановна, тем все больше утверждалась в мысли, что только чудотворная Богоматерь спасет ее Федора от погибели.
Поделилась своими думами с отцом, на что Иван Васильевич без особого довольства молвил:
- Федор Никитич не желал, чтобы ты, дочка, отлучалась из имения, тем паче с сыном.
- Детские молитвы, тятенька, быстрее доходят до Господа.
- Воистину, - вступила в разговор Агрипина Егоровна. - Но уж прытко дорога дальняя да ухабистая. Каково будет внучку?
- Мишенька у меня терпеливый. Уж так надо бы съездить!
- Опасно, Ксения, - хмурил широкие стрельчатые брови Иван Васильевич. - Царь родом из костромских пределов. Ныне его доброхоты духом воспрянули, и каждого недовольного Годуновым сожрать с потрохами готовы. Они-то ведают, что Шестовы приверженцы бояр Романовых.
- Правду сказывает отец, доченька. Лихо в Кострому ехать.
Ксению не убеждали никакие доводы родителей, и она встала перед отцом на колени.
- Отпусти нас с Мишенькой, батюшка. Христом Богом тебя умоляю!
Иван Васильевич тотчас встал из кресла и поднял Ксению. В жизни не было, чтобы дочь вставала перед ним на колени. Значит, она останется непреклонной в своем необоримом желании.
- Хорошо, дочка, мы поедем на богомолье.
Агрипина Егоровна ударилась в слезы, а Иван Васильевич строго молвил:
- Будет, мать, слезы лить. Бог милостив.
* * *
В простом дорожном возке сидели хозяин имения, Ксения Ивановна и Мишенка. Все в недорогом облачении, как и положено ехать на богомолье купцу средней руки.
Позади и спереди возка ехали конные дворовые люди; был среди них и вотчинный староста. Для Сусанина неожиданным оказалось предложение барина:
- Отзываю тебя с сенокосных угодий, Иван Осипович. Поедешь со мной в Кострому на богомолье.
- А кто за мужиками будет приглядывать? Они ныне на барских лугах.
На барских лугах, да еще без пригляду, мужики могли с изъяном сметать луга. Не для себя! А ведь сметать добрый стог - сноровка потребна. Допрежь, надлежит ладное остожье возвести. Нарубить березовых жердей и выложить их клетью, вершков на пять от земли; затем на остожье накидать березовых ветвей, да погуще, дабы сено не проваливалось, а уж потом ровно посреди клети поставить крепкий стожар, и только тогда можно валить на остожье сено. Умело валить, вокруг клети, дабы сено слегка перевешивалось через остожье, ибо, когда выложится стог, остожья видно не будет. Наметав сена с полсажени высотой, наверх забирается с граблями мужик и начинает принимать охапки с вил подавальщика. Вот тут от обоих мужиков и требуется зоркий глаз: сено должно выкладываться не только ровным кольцом, но и плотно утаптываться. После того, как стог будет сметан наполовину, подавальщик отдает приказ: "Зачинай сужать". Стог должен выложиться островерхим навершьем, из коего обязан торчать конец прямой стожарной жерди. Напоследок подавальщик должен несколько раз обойти стог, обчесать его, где потребуется, и уж только после этого кинуть принимальщику конец веревки, по коей мужик и спускается на землю. Теперь уже оба обходят стог. Кажись, на совесть сметали, пудиков на пятьдесят-шестьдесят, - прямой, высокий, ладно причесанный, изрядно утрамбованный. Такому стогу ни ветры, ни дожди, ни снега не опасны. Теперь можно и другой стог метать. Барское угодье велико, до тридцати стожар высятся на луговище. Доволен будет барин: сенца хватит и на животину, и на лошадей.
Но случались и огрехи, да такие, что старосте было стыдно за недосмотр. Приедут после Рождества за сенцом, а целый стог сгнил. Причину искать не надо: сено худо утоптали. Мужиков ожидало наказание, а старосте - сором…
- Наказ дай с назиданьем, управятся. Ты ж мне в поездке надобен. Время ныне, как сам ведаешь, неспокойное.
Ведал Иван Осипович, еще как ведал! На подмосковные уезды обрушились небывалые голодные годы. Страшно было слушать очевидцев, кои бежали от голода в дальние от Москвы земли. Еще два года назад, с весны в Замосковном крае шли дожди, хлеба не вызрели, ни косить, ни жать под проливные дожди было невозможно. А уж пятнадцатого августа ударил жестокий мороз. Хлеба были уничтожены. Неурожай повторился и в следующем году: новые посевы, засеянные гнилыми семенами, не дали всходов. В Замосковном крае начался жуткий голод.
"Ядоша всяку траву и мертвину, и пси, и кошки, а ин кору липовую и сосновую; а иные живые мертвых и друг друга ядоша; богатых дома грабили, и разбивали, и зажигали; тех людей имаху и казняху: овых сжигали, а иных в воду метали".
Толпы голодных людей бродили по Руси. Некоторые оказались и в Костромских землях, не испытавших такого страшного бедствия.
Все слуги Ивана Шестова оружны. У каждого сабля и самопал за плечами. У Сусанина - пистоль за кушаком. Он ехал к Костроме и думал: вдругорядь пришлось вооружиться. Первый раз, когда в младых летах служил у воеводы Сеитова, другой - в почтенных годах у дворянина Шестова. Не чаял, что на шестом десятке придется в ратного человека превращаться, но чего не чаешь, скорее сбудется, лишь бы пистоль не пригодился.
По правде сказать, из дома уезжать не хотелось. Чинно, урядлива в доме. Устинья окончательно обрела счастье. Как ни хотелось уходить Антониде из родительского дома, но пришлось. Дочь - отрезанный ломоть. Издревле заведено: вышла замуж - ступай жить к супругу, тут даже царь тебе не поможет. Свят, строг обычай. В Деревнищи ушла Антонида к Богдану Сабинину, но жить в одной избе с угрюмым отцом мужа не захотела, да и Богдан понял, что лучше отделиться от родителя.
Иван Осипович помог молодым срубить новую избу, и зажили они покойно и благополучно. Через год сын народился, назвали его Данилкой. Иван Осипович был на седьмом небе. Господь не дал ему сына, зато одарил внуком. Растет здоровым и крепким, часто бывает у деда. Вот когда дом наполнился весельем. Данилка с рук деда не сползал. Антонида с Устиньей суетились у стола, а Богдан сидел на лавке и с улыбкой поглядывал на довольного тестя, некогда строгого, порой сурового, а ныне умиротворенного и благодушного.
Антонида не кидала уже косые взгляды на Устинью. Через три недели после замужества пришла в Устиньин дом и молвила:
- Чего уж теперь. Коль по нраву тебе отец, переходи в его дом.
Устинья прослезилась от радостных слов.
- Спасибо тебе, дочка. По сердцу мне Иван Осипыч. До смертушки буду его любить.
- Люби, тетя Устинья. Отец для меня дороже злата-серебра.
Лишь одного не желала Антонида, чтобы отец в другой раз шел под венец, и тогда Устинья станет ее мачехой. Но того не произошло: отец и на сей раз пожалел дочку…
Раздумья Сусанина отвлек холоп Вахоня: