Солнце клонилось к закату, завалившись за красный бор. Иванка соорудил шалаш, уложил Тонюшку, коя быстро уснула, а сам он надолго ушел в думы. Дела его из рук вон плохи. В кой раз его испытывает судьба, но на сей раз, она кажется безотрадной и немилосердной. Как выйти на сосновцев, кои ушли из селища? В глухих лесах дорог нет. Искать наугад? Но наобум только вороны летают. С дочкой не побежишь на авось. Надо избрать более толковый путь…
Сыскные люди сохранили на берегу челны. Всё сожгли, а челны не тронули. Видимо, понадеялись, что беглые люди выйдут из лесов и двинутся по реке к верховью. Тут-то им и каюк.
"Ну что ж, хитрые государевы люди, а мы поплывем туда, где нас не ожидают".
Утром Иванка и Тонюшка пришли на могилу Сусанны, погоревали, попрощались и пошли к реке.
"Прости, матушка, - горестно вздыхал сын. - Отныне тебя никто не навестит. Прости, родная. И коль ты меня слышишь, то благослови нас с Тонюшкой на добрый путь".
Челн плыл… к низовью Мезы. Иванка рисковал, но другого выхода, как ему казалось, не было. Добро, что река не извилиста, ее видно вдаль на пять-шесть верст, и коль встречу замаячит какое-то судно, он вытянет челн в прибрежные заросли и скроется с дочкой в лесу. Минует судно - и вновь Иванка возьмется за весло. Надо спешить, дабы быстрее добраться до села Богородское.
Остро переживал за Тонюшку. Добро, еще лепешки остались, кои они прихватили в торбу, когда уходили из дома в лес. Вот и на дочку вдругорядь пала нелегкая судьба.
Верст через пятнадцать, справа от Мезы, показался довольно широкий приток. Бориска рассказывал, что никуда он с Мезы не поворачивал. Значит, новая река течет в неведомые края.
Иванка опять призадумался. В Богородское он помышлял явиться ночью, на рассвете выглядеть самую бедную избу и попроситься к ее хозяину. Чем бедней мужик, тем он нравом попроще да отзывчивее… А сердце вдруг подсказало: спытай, Иванка, незнакомую реку, а вдруг тебе повезет. И он тронул челн навстречу неизведанному. Версты через три крутой правый берег понизился, леса раздвинулись и перед Иванкой предстали привольные заливные луга, не тронутые косой. Сколь же сена пропадает! Десятки стогов можно поставить. Так бы и взялся сейчас за косу. Нет ничего чудесней благоуханного запаха трав. Господи, и почему так жизнь неправедно устроена? Паши, засевай, коси, жни. Нелегко? Да. Но мужик завсегда ведает, что его работа Богу угодна, ибо счастье не в богатстве, а в труде. А как же иначе? Труд, труд и труд - вот три вечных сокровища. И сии чудесные дары всегда бесценны, когда мужик живет вольно, без тиуна-надсмотрщика и господской кабалы.
Раздумья Иванки прервал послышавшийся лай собак, а затем он увидел, как на луговище выскочил матерый тур с ветвистыми рогами. Трава была настолько высока, что тур плыл между трав как старинная ладья с причудливым драконом на носу, плавно раздвигая воды. Все громче лай собак и гудение рожков. Тур, не "доплыв" саженей десять до берега, резко повернул в сторону, устремившись к спасительному лесу.
Иванка направил челн к противоположному берегу, но было уже поздно: к реке выскочил десяток всадников в охотничьей сряде. Передний вершник молча указал рукой на челн и продолжил преследование зверя. Двое охотников остановили горячих скакунов. Один из них прокричал:
- А ну поворачивай к нам, мужик!
Иванка глянул на охотников и понял: ускользнуть не удастся. Оба оружных всадников могут пустить коней вплавь, а с саблями, стрелами и охотничьими рогатинами не поспоришь. Огорчился. Вот тебе и повезло. Ты за гору, черт за ногу. Теперь лиха не избыть.
В глазах охотников застыло недоумение: как это на пустынной реке очутился русобородый мужик с чадом?
- Куда путь держишь? - строго вопросил молодой, черноусый охотник.
- И сам не ведаю.
- Как это не ведаешь? Дурака корчишь! Куда, сказываю?
- Не ведаю.
Черноусый выхватил из-за голенища сапога плетку.
- Нет, ты глянь на него, Вахоня. Никак плеть давно по спине не ходила.
Черноусый надвинул на Иванку коня, зло ощерился, намереваясь пустить в ход плеть.
- Охолонь, Герасим. Этот ничего не скажет. Заколоти в него хоть осиновый кол - он все будет говорить соломинка. Да и девчушка затряслась от страха. Охолонь!
- Жалостливый ты. Но он еще у меня наизнанку вывернется. Барин не любит таких бирюков.
Вскоре со стороны леса послышался веселый оклик:
- Давайте сюда, братцы! С полем!
- Слава Богу, - перекрестился Вахоня. - Настигли тура. Ну что, мужик, бери девчушку - и к лесу.
Вскоре Иванка оказался перед барином. Глаза его дрогнули. Господи, до чего ж знакомое лицо!
Барин, расслабленный и умиротворенный, сидел на приземистом походном стульце. Темно-зеленый зипун его, украшенный золотистыми узорами, был распахнут, шапка с малиновым верхом и опушенная дорогим мехом, съехала на затылок, открыв густые, волнистые, высеребренные сединой волосы; худощаво-скуластое лицо, покрытое плотной, соломенного цвета бородой, выражало довольство, то самое довольство, когда охотник после долгой утомительной травли, успешно вонзает в зверя рогатину. Тогда все люди, окружавшие его, становятся содругами. В такой час забываешь, что ты барин, государь, суровый повелитель своих слуг, кои уже, возбужденные удачной охотой, разделывают зверя, готовят вертел, раскладывают костер и нахваливают своего господина:
- С блестящим полем, барин.
- Вот то поединок. Метко рогатину всадил.
- Чуть бы оплошал - и беды не миновать. Горазд же ты, барин!
Пока выжлятники возились с туром, ловчие готовили место для пиршества. Неподалеку от костра накидали грудки соснового лапника (по числу бражников), набросали на них мягкого мху, достали из переметных сум баклаги с медом, рога, отделанные серебром, и оловянные кубки, и с шутками да прибаутками стали выжидать, пока выжлятники не разрежут поджаренную полть мяса на розовые сочные куски. Казалось, нет вкусней трапезы, когда она свершается в лесу у костра, после благополучной охоты.
Барин почему-то дольше всего разглядывал девчушку с кудряшками на русой голове. Серые глазенки ее были испуганными.
- Эгей, Вахоня, угости-ка эту девочку сбитнем.
Охота иногда затягивалась несколько дней, а посему "кормовые" слуги прихватывали на "потеху" не только ставленые меды и добрую водку, но и сбитень с квасом.
Тонюшка вопросительно глянула на отца.
- Испей, дочка.
Тонюшка с удовольствием выпила сладкий, вкусный напиток, а барин наконец-то обратился к Иванке:
- Ну и куда же ты все-таки плыл, добрый молодец?
Голос без всякой неприязни и даже доброжелательный, словно барин повстречал приятеля.
Иванке ничего не оставалось делать, как открыться. Запираться не было смысла, да и барин сей прежде не отличался лютостью. Правда, с тех пор много лет миновало.
- Я и в самом деле, барин, плыл неведомо куда. Еще два дня назад я обитался в лесном селище, Сосновке, что на Мезе, и вдруг на селище набежали сыскные люди и пожгли избы. Посельникам удалось скрыться.
- А чего ж ты с ними не ушел?
- Ходил с дочкой силки ставить, а вернулся из леса - деревни как не бывало. Сыскные вверх по Мезе уплыли, а я в низовье. А тут новую реку углядел, вот и надумал по ней податься. Чаял, деревушку где-нибудь встретить.
- Выходит, из беглых, коль на твою Сосновку сыскные люди напали?
- Из беглых… барин Василий Михайлыч.
Барин от удивления даже со стульца поднялся, а выжлятники и ловчие все как один уставились на Иванку.
- Однако… Откуда же ты меня ведаешь? И как звать тебя?
- Ивашка Сусанин. Родом из Деревнищ, что в трех верстах от твоего родового имения, барин.
- Сосед! Нежданный карась в вершу попал. Дале сказывай.
- В мальцах тебя видел, барин, а затем отец мой, Осип, после Юрьева дня ушел к другому господину счастья искать, но счастье не конь: хомута не наденешь. Куда бы отец не ходил, нигде долго не задерживался. Последние годы недужил и помер на ярославской земле… Долго обо всем сказывать, но пришлось мне бежать, не заплатив за пожилое. Судьба в Сосновку привела.
- Давно ли ты в бегах?
- Да, почитай, лет семь, барин.
- Об урочных летах ведаешь?
- Не слыхивал, барин. Из Сосновки мы никуда не уходили, и к нам никто не наведывался.
- Повезло тебе, Ивашка. По урочным летам тот, кто не сыскан в течение пяти лет, становится свободным. Ныне ты вольный человек, Ивашка. Правда, дворяне норовят отменить урочные лета, но царь пока того не делает. Благодари царя и Бога за свое избавление.
У Иванки полегчало на душе. Вот это новость! Камень с плеч.
- Спасибо за добрую весть, барин.
- Из спасиба шапки не сошьешь. Пойдешь ко мне в имение?
- Коль обижать не будешь, пойду, - напрямик молвил Иванка.
- А коль обижать стану?
- Сбегу!
Василий Михайлович Шестов улыбнулся.
- По нраву мне откровенные люди. А вдруг и укоренишься в моем Домнине.
- На все Божья воля, барин.