У старосты Кирьяна изба и впрямь напоминает боярские хоромы: в два жилья, на высоком подклете, с повалушей и светелкой; крыша увенчана шатровой башенкой с резным петухом.
Спустился с крыльца Кирьян Сидорыч неторопко, увалисто; небрежно глянул на пушнину.
- Чего хочешь?
- Монисто, браслеты и сережки для невесты из злата и серебра.
- Поезжай в другое место, соколик. Такого товара не держим.
- Да как же так, Кирьян Сидорыч? - взмолился Бориска. - Я тебе пять куниц и три бобра не пожалею. Глянь, какие добрые меха.
Кирьян сразу усек, что перед ним оказался совсем неопытный купец. Меха у него отменные, без малейшего изъяна. Знать, ловкий стрелок этот щербатый парень.
- Где добывал?
- Где?
Бориска чуток замешкался, а затем махнул рукой в сторону понизовья.
- Село твое далече? На реке?
- На реке, Кирьян Сидорыч.
- И как село называется?
- Село-то?.. Село как село. Ты, Кирьян Сидорыч, на меха полюбуйся.
Староста прищуренными глазами пытливо глянул на торгового человека и напрямик изрек:
- Не нравен мне такой разговор. Скрытный ты, паря, и на купца не похож.
- Отчего?
- И села не называешь, и цены пушнины не ведаешь. Не краденый ли твой товар?
- Побойся Бога, староста. Не краденый. Вот те истинный крест! А коль цену завысил, забирай все меха.
Бориска вытряхнул из торбы два десятка шкур.
- Знать, хороша твоя невеста?
- Залюбень!
Кирьян Сидорыч кисло молвил:
- Меха твои даже сережек не стоят, но ради невесты сотворю добро. Бог зачтет. Будут тебе украшения.
- Благодетель! - Бориска даже на колени повалился.
Староста вынес украшения в узелке. У Бориски загорелись глаза. Вот то подарок Аленке!
Бориска заспешил к реке, а староста проводил его насмешливыми глазами. Придурок! Да за его меха можно двух коней купить. И откуда такой дуралей притащился?
Кивнул дворнику:
- Берег мне не виден. Проследи, в какую сторону сей простофиля подался.
Берег реки был высоким. С челна виднелись только крыши изб, а посему Бориска направил свой челн в сторону Сосновки.
Старосте не пришлось долго кумекать. "Купец" поплыл к верховью Мезы, поплыл далече к своему поселению. И обитают в нем всего скорее беглые люди, иначе бы они давно спустились к Богородскому. Не захотели. Как-то, лет пять назад, в селе побывали купцы из Ростова Великого (и куда только они не проникали!). Толковали, что ростовский воевода сыскивает беглых людей. Теперь следок их нашелся. Наверняка где-то укрылись у истоков Мезы. Надо бы воеводу известить. Сулил-де щедрую награду.
* * *
Чем взрослей становилась Тонюшка, тем сильней она привязывалась к отцу. Сказывалась потеря бабушки, коя заменила ей мать. Материнской ласки Настены она так и не познала, а вот отец с каждым годом становился ей все ближе и ближе. Тянулась за ним, как нитка за иголкой. Отец дрова колет - Тонюшка полешки укладывает. Отец сено косит - Тонюшка ему узелок со снедью несет, отец пашню засевает - Тонюшка из туеска подсыпает жито в лукошко.
Отец похваливает:
- Чего бы я без тебя делал?
Поцелует дочь в щечку, а Тонюшка еще больше старается.
- Я, тятенька, хочу работать как бабушка Сусанна.
- Молодчина, дочка. Славная у тебя была бабушка.
Сусанна покоилась на погосте селища, куда Иванка приходил с дочерью каждую неделю. И всегда Тонюшка говорила:
- Здравствуй, бабушка. Я хлебушка тебе принесла. Мы с тятенькой тебя не забываем.
Иванка смотрел на дочку и довольно думал:
"Доброй растет. Беречь ее надо пуще глаз. Матрена стала совсем старенькой, едва по избе бродит. За Тонюшкой ей не уследить. А дочка всюду за отцом тянется. Надо силки на звериных тропах ставить и она просится. Добро, Аленка отвлекает".
Аленка! Теперь она полностью вошла в его жизнь, в его мысли. Никогда не забыть ее ласки в лесу. Надо бы идти к Озарке и просить руки его дочери, но Аленка не дозволяет:
- Не приспело время, желанный мой. Бориска-то чего отчубучил? Намедни ввалился в избу и вытряхнул на стол золотые дары.
- Порадовалась?
- Не-а. Подарки любят отдарки. Не видать их Бориске. Да и кому нужны его украшения, коль вся деревня негодует. Тятенька мой сам не свой. Бориску глупендяем назвал. Хочет мир собирать, дабы Бориску наказать. Мнится мне, что тятенька на конопатого и глядеть больше не пожелает. Так что быть нам оженками, Иванушка.
С той поры, когда она отдалась возлюбленному, Аленка перестала называть его дядькой Иваном. Только и знала нежно высказывать: "Иванушка… Желанный ты мой".
Сходка оказалась суровой для Бориски. Мир учинил: растянуть незадачливого парня на козлах и всыпать ему двадцать ударов кнутом. Строго наказали. Бориску отец и до этого выпорол. "Купец" корчился и орал на всю Сосновку.
А мир пребывал в тревожном состоянии. Бориска хоть и рассказывал, что он прибыл в Богородское с понизовья Мезы, но мужики усомнились. Кто-то мог углядеть, куда отплыл Бориска от села, а коль углядел, беды не миновать. Допрежь вездесущие купцы нагрянут, рты их на замок не запрешь. И загуляли вести на сотни верст. Дойдет слух и до сыскных людей, коим царь указал выискивать беглый люд денно и нощно. Едва ли беда обойдет стороной Сосновку.
Мир до того лишился покоя, что надумал выставить на реке, в десяти верстах от селища, сторожевого, выделив ему караульному коня.
Тревога не покидала Сосновку.
"Теперь уж не до сватовства, - огорчился Иванка. - А пока надо силки расставлять".
Тонюшка как увидела, что отец готовит охотничьи снасти, так и вцепилась в него клещом.
- Возьми меня в лес, тятенька. Возьми!
- Мала ты еще, устанешь.
- Не устану, тятенька. Мне уже восьмой годик. Бабушка рассказывала, что она с малых лет в лес ходила. Возьми, тятенька!
- Ну, Бог с тобой, - сдался Иванка. - Но что б не хныкать. Верст пять придется тебе протопать.
Тонюшка даже не пискнула. Ноги, конечно же, устали, но она и виду не подавала: тятенька осерчает и в другой раз в лес не возьмет. А как он ловко силки расставляет. Надо все как следует высмотреть и запомнить.
Когда выбирались из леса, еще версты за две до Сосновки, Иванка почуял запах гари.
- Никак что-то горит.
Случалось, что иногда мужики сжигали скирды соломы, но она сгорала довольно быстро и не испускала одаль такой въедливый, прогорьковатый запах.
"То горит дерево. Господи, уж не изба ли полыхает? Чья?" - встревожился Иванка.
- Поспешим, Тонюшка.
Подхватил дочку на руки и побежал к краю леса. То, что он увидел, пронзило его сердце. Сосновка догорала. Над пепелищами торчали почерневшие остовы печных труб. В сизом смрадном дыму с криком носились обезумевшие куры, за коими с хохотом гонялись оружные люди. Самих же посельников не было видно. Значит, их вовремя предупредил караульный, и все селище быстро снялось. Успели увести лошадей и животину, и, конечно же, прихватили с собой хлеб и посевное жито. Вновь, потеряв налаженный быт, посельникам придется уйти в еще более глухие места и вновь взяться за тяжкое обустройство. Вот цена Борискиного похода.
Тонюшка испуганно прижалась к отцу.
- Страшно мне, тятенька. А где наша изба?
- Худые люди сожгли, но ты не отчаивайся, дочка. Срублю тебе новую избу, лучше прежней.
- А где бабушка Матрена и Аленка? Худые люди их не сожгли?
- Успокойся, дочка. Все люди Сосновки в леса ушли.
Но куда? На полуночь вдоль берега? Едва ли, место уязвимое. Сыскные люди непременно учинят туда погоню и дойдут до самого истока, заведомо зная, что люди любят селиться на берегах рек. Всего скорее сосновцы подались в непролазные костромские леса, куда сыскные люди ходить остерегаются, ибо там не только зловещие дебри, но и множество болот. Туда двинется и он, Иванка. Но допрежь надо переждать, когда пожарище покинут люди. Надо походить по пепелищам в надежде отыскать что-нибудь из железных орудий или посуды. Идти в дебри с одним топором и огнивом, да еще с Тонюшкой рискованно.
Летний день долог. Сыскные, насытившись поджаренным куриным мясом, спустились к берегу, забрались на струг и поплыли, как и предугадал Иванка, к верховью Мезы.
С гнетущим чувством бродил Сусанин по пепелищам. Еще утром здесь стояли избы, в коих обитала жизнь, привычная, повседневная, овеянная стародавним крестьянским бытом, с трудом налаженным, орошенным потом. Срублены избы, бани и сараи, изготовлены печи, раскорчеваны огнища для нивы. И вдруг все порушено, разорено, предано огню. Страшно было смотреть на поля. Только еще вчера мужики толковали:
- Добрый колос наливается. Через недельку за серпы возьмемся.
Не взялись. Жестокие люди не пощадили даже хлеба. Злыдни!
Пожалуй, впервые в жизни так осерчал Иванка на государевых людей, кои по челобитным господ свирепо обрушивались на селища беглых крестьян. (И это неприязненное чувство сохранится в нем на долгие годы).
На пепелище удалось обнаружить нож с выгоревшей деревянной насадкой, закоптелый жернов, железный чугунок и чудом сохранившаяся торба с овсом, коя нашлась неподалеку от сгоревшего сарая. Видимо, хозяин двора понес торбу лошади и тут услышал сполошные крики.
- Сгодится, дочка. Овсяной кашей покормимся.