- Не могу, Матрена, руки в боки, глаза в потолоки. Для меня нет тяжелее бремени, чем безделье… Ну, да ладно. Пошел я на корчевку. Бог даст следующей весной, и мы свое полюшко житом засеем. Сусеки твои, Матрена, изрядно оскудели.
- Старые запасы Изосима мово. А как государь мой Богу душу отдал, сонмище ниву на себя взяло. Со своим-то хлебушком, куда бы стало отрадней.
- Будет хлебушек, Матрена. Будет!
Глава 42
АЛЕНКА
Около пяти лет прожил Иванка покойно в Сосновке. Мир сказал:
- Пригляделись мы к тебе, Иванка. Мужикам ты нравен. И огнище взлелеял, и двор Матрене подновил, и от мирских работ никогда не отлынивал. В пролетье большак наш, Озарка Телегин, прытко занедужил, так мир прикинул: помрет - тебе в большаках ходить.
Низехонько поклонился миру Иванка.
- Спасибо за честь, мужики, но поразумней меня большак найдется.
А потом случилась непоправимая беда, и причиной тому оказалась Аленка. За последние годы она заметно повзрослела и еще больше похорошела. От парней отбою не было, но Аленке приглянулся новый мужик, и она все чаще и чаще стала забегать в избу Матрены. То ягод принесет, то ядреных рыжиков на солонину, то свежей рыбки.
- И чего это вдруг меня разутешить надумала, девонька?
- А как же, бабушка? Иванке все недосуг, а ты совсем старенькая, ноги отнимаются. Где ж тебе по лесам бродить?
- Воистину, девонька. На старого и немощи валятся.
Когда в избе оказывался Иванка, девушка и вовсе расцветала.
- Угощайся, дядька Иван, на доброе здоровье.
- Спасибо, Аленка.
И девушка млела от его серых выразительных глаз и доброй улыбки.
Подружилась Аленка и с Тонюшкой
По деревне поползли слухи: дочь Озарки липнет к Матрениному постояльцу. Как-то в лесу их приметили вместе: Иванка пошел выискивать бортное угодье, и Аленка за ним увязалась.
- Я далече уйду, ступай в деревню.
- Не-а. Хочу медком полакомиться.
- Могу дупло и не сыскать, да и на медведя можно напороться. Ступай домой, Аленка.
- Не-а. Мне с тобой никакой медведь не страшен.
Иванка положил руки на плечи девушки, глянул в ее крупные лучистые глаза и увещательно (хотя сердце говорило о другом) произнес:
- Да пойми же ты, Аленка. Нельзя тебе со мной, и без того идут разговоры. Тебе ж отец Бориску приглядел.
- Ха! Тоже мне суженый. Лицом щербат и нос пуговкой.
- Зря ты так, парень как парень, на работу рачительный.
- Не люб мне!
Аленка аж ногой топнула.
- Кто глянется, к тому и сердце тянется. По тебе все девки сохнут.
Иванка и сам ведал: селище невелико, парней - раз, два - и обчелся, а девок втрое больше. Некоторые из них уже стали перестарками, вот и заглядываются на вдовца.
- Неразумные. У меня ж Тонюшка на руках.
- А что Тонюшка? Дочка у тебя славная, помехой не будет. Девкам муж нужен, а не домовой из запечья. Самому-то, небось, без жены докука.
- Кто работает, тот не скучает, Аленка.
- А по ночам?.. Поди, о девичьих усладах думаешь.
Не в бровь, а в глаз молвила Аленка. У Иванки даже лицо вспыхнуло. Он стесненно крякнул и отступил от девушки. А ведь она сказала истину. Не раз в ночную пору вспоминал он свою Настенку, ее горячее тело и пылкие ласки. И тогда в нем кровь вскипала. А позднее ему стала грезится Аленка - пригожая, веселая, щедротелая. Норовил отогнать сладострастные мысли, но чем чаще появлялась Аленка в избе, тем все больше привлекала к себе эта жизнерадостная девушка, коя во многом напоминала Настенку. И все же Иванка твердо решил: коль Озарка надумал выдать дочь за своего деревенского парня, от Аленки следует отказаться. Нельзя портить отношения с миром, кой его с добром принял и дал ему кров.
Аленка, заметив порозовевшее лицо Иванки, поняла, что своими последними словами угодила в меть. Он грезит о женской ласке. Вот уже несколько лет минуло, как он улаживается без жены. Такой-то молодой и сильный. Уж так, поди, настрадался.
И Аленка (откуда только смелость взялась) нежно коснулась теплой ладонью лица Иванки и ласково молвила:
- Люб ты мне, дядька Иван. Возьми меня в жены.
Иванка оторопел: не ожидал такого быстролетного признания. Хотелось оттолкнуть Аленку и настоять, дабы она вернулась в Сосновку, но девушка приложила палец к его губам, а затем обвила его шею руками.
- Люб…люб, - выдохнула она и прижалась к Иванке всем своим горячим, упругим телом.
Иванку охватило жаром, тем самым страстным жаром, от коего мужчины теряют голову. Он не мог совладать с собой и впился в сочные влажные губы девушки. Поцелуй оказался опьяняющим для обоих.
- Возьми меня… Возьми, Иванушка…
Они, хмельные от любви, опустились на мягкое мшистое ложе.
На разлапистую сосновую ветку прыгнула белка и замерла, услышав сладостные стоны…
- А теперь ступай, Аленушка. Вечор к отцу твоему приду. Авось и поладим.
- Вечор не приходи. Тятеньку надо исподволь брать. Я уж как-нибудь к нему подластюсь. Любит он меня. Дам тебе знак.
Аленка вышла к селищу такой счастливой, что песню запела. А встречу - Бориска. Лицо неспокойное, насупленное.
- Никак из лесу идешь?
- Из лесу, Бориска.
- Веселая. Матрена сказала, что с постояльцем ушла. Так ли?
- А чего ей скрывать? Дядька Иван посулил медом угостить.
- Угостил?
- Угостил, Бориска. И до чего ж сладкий!
Аленка звонко рассмеялась
У Бориски же конопатое лицо перекосилось.
- Эка невидаль.
- Невидаль? Это от тебя как от козла - ни молока, ни шерсти.
- От меня? - разозлился Бориска. - Да я тебя в злато-серебро одену. Забудешь про Ивашку!
Бориска порывисто повернулся и поспешил к своей избе. Углядев, что отца нет, а мать возится на огороде, парень заскочил в чулан, открыл сундук и принялся набивать торбу куньими и бобровыми мехами.
Глава 43
БОРИСКИН ОПЛОХ
Мужики не только сеяли хлеб, добывали дичь и рыбу, но и нередко пробавлялись охотой. Особенно любили ходить на бобра. От Мезы отходили тихие речушки, петляющие в заболоченных лесах. Вот в них-то и возвышаются над водой "плотины" из хвороста - поселения бобров. Неутомимые зверьки не только умеют строить для себя уютные "двухъярусные хоромы", куполообразные, с подводными ходами, но даже поднимают своими плотинами уровень воды. На таких речушках, в лесном безмолвии весьма удобно им обитать. Где места более заболоченные, а речушки поменьше, на безлюдных берегах виднеются рыбьи кости. Иногда охотники, притаившись в кустах, зрели, как вдруг на зеркальной глади речки появляется что-то темноватое, вроде маленькой шишки. Таинственная "шишка" плывет так быстро, что позади нее остается легкая зыбь: бобр гонится за рыбой.
Охотники сторожко подплывают на челнах к плотине из хвороста…Труднее добыть куницу, но сосновцы и на сего зверя изловчились. Меха откладывали "про запас", ведая, что жизнь - не камень: на одном месте не лежит, всякое может приключится. Меха же больших денег стоят.
Бориска спустился к реке, прыгнул в челн и, взмахивая веслом, поплыл в низовье реки, туда, как сказывали мужики, где стоят большие торговые села. В разгоряченном мозгу - одна назойливая мысль: он выгодно сбудет купцам меха и купит Аленке такие золотые украшения, что вся Сосновка ахнет. Хватит ей нос задирать, на Покров женой станет. Ивашка Сусанин ей не пара. Ни избы своей, ни лошади, ни коровенки. Кто ж с одной сумой в бега уходит? Зато с дитем в Сосновку заявился. Нужна ли Аленке такая обуза? Нет, Ивашка, не видать тебе Аленки как собственных ушей.
Бориска ведал, что он грубо нарушил давно установившуюся заповедь мужиков: в низовье реки никому не ходить, дабы не привлекать к себе внимания. Стоит кому-то изведать о беглом селище - и прощай Сосновка. Ближайшее село находилось в пятидесяти верстах. Мужики высмотрели, что село ни стругов, ни насадов, ни других больших судов не имеет, а перемещаются и рыбачат на тех же челнах, на коих идти в верховья Мезы супротив течения весьма каторжно, да и резона нет: окрест и дичи и пушного зверя хватает.
Сосновка успокоилась.
Бориска помышлял заночевать в челне, но затем смекнул: надо прибыть на торги ночью, пройти мимо него, затаиться в полуверсте, а затем, когда наступит полдень, явиться в село и молвить: приплыл с низовья, дабы распродать меха.
Так и сделал. У первого же мужика спросил:
- Подскажи, мил человек, кто может у меня пушнину закупить?
Мужик встретил Бориску без всякого удивления: с низовья нередко приплывали торговые люди, предлагая топоры, косы, заступы, железную и медную посуду, соль и муку, водку в скляницах… Мужики охотно покупали, обменивая товар на меха. Люди побогаче выкупали и женские украшения.
- А чего ты с пушниной приперся? В Богородском сей товар не в диковинку.
- А чего надо-то? - простодушно спросил Бориска.
- Будто сам не ведаешь.
- Ведаю, - опомнился Бориска, поняв, что допустил оплох. Теперь надо как-то выкручиваться.
- В лесах все время зверя бил и бобров ловил в речушках. Отец послал. Свадьба у меня намечается. Хочу свою суженую золотыми украшениями разутешить.
- Чудно, - протянул мужик. - Что ни живу, но такого купца не видывал. Ступай-ка ты к старосте Кирьяну Сидорычу. Вон его изба. Хоромы! У него, небось, и бабьи украшения найдутся. А по какой цене куницу продаешь? Сносно, аль втридорога?
Бориска, конечно же, цены не ведал, а посему ответил уклончиво:
- Да уж не продешевлю.
- Ну-ну? - хмыкнул мужик. - У нас староста ушлый. С одной овцы две шкуры дерет.