* * *
От Москвы по дороге в Ростов мчали два десятка наездников. Все оружные, в добрых цветных кафтанах. Впереди - рослый вершник на ретивом коне. Конь и без того летит стрелой, но всадник нет-нет, да и взмахнет плеткой.
Поспешает, зело поспешает! И все мысли его о Полинке. Как она там, в Ростове? Разрешилась ли сыном? Почитай, два года миновало. Не случилось ли какого лиха? На воеводстве оказался Иван Наумов. Изведал о том в Разрядном приказе - и сердце заныло. Сей человек на самое худое способен. Надо же такое в приказе ляпнуть. Погиб-де Третьяк Сеитов. Сволочная натура! Нет, Ванька, выжил твой тысяцкий. В одной из деревушек сыскался искусный знахарь, он и вытащил Третьяка с того света. Правда, уязвленная копьем нога теперь прихрамывает, но то не беда, главное - жив остался.
В приказе со службы не отпустили, молвили:
- Хромыгам на войне делать нечего, но воеводой сидеть можно. Поедешь в Свияжск. Иван Мерников свой срок отсидел, вместо него заступишь. Далече, но у тебя ратная выучка. Татары там озоруют, ясак отказываются платить. Порадей ради государевой казны.
- Сделаю, что в моих силах, - твердо заверил Третьяк.
А сейчас он мчал в Ростов, дабы забрать с собой Полинку и чадо.
Ростовцы немало подивились, когда признали в переднем всаднике Третьяка Сеитова. Как из-под земли вырос. Некоторые даже перекрестились, как будто увидели перед собой покойника, вернувшегося с того света.
- Вот те на! А Наумов вякнул, что сгиб наш воевода. Здрав буде, Третьяк Федорыч!
- Здорово, ростовцы! Никак не забыли?
- Доброе скоро не забывается. Нравен ты был граду.
Воевода направил, было, коня к воеводской избе, но ростовцы сказали:
- Наумова и дьяка, чу, на Москву в приказ вызвали. Ден пять назад отъехали.
- В хоромы загляну.
Калитка дубовых ворот оказалась закрытой. Сеитов постучал о калитку железным кольцом и сразу же послышался злобный лай собак. В оконце выглянул бывший дворецкий.
- Батюшки светы, Третьяк Федорыч! Живехонький!..
На лице Кузьмича была такая неописуемая радость, что Сеитов сам растрогался и крепко обнял расплакавшегося старика.
- Ну, будет, будет слезы лить, Кузьмич.
- Да как же не лить, государь мой? Уж не чаял тебя увидеть. Вот Никтишна порадуется.
- Жива мамка… А как Полинка?
Когда Кузьмич поведал печальную повесть, у Сеитова сжались кулаки.
- Подлый человек. Жаль, в Москву укатил, а то бы вызвал его на поле. Мерзавец!
- Худой человек. Меня к псам приставил.
- Более, Кузьмич, не будешь на этом поганом дворе жить. Пойдем со мной в избу бортника Пятуни.
Полинка как увидела Сеитова, так и рухнула на пол. Третьяк Федорович опустился на колени и обхватил побледневшее лицо девушки ладонями.
- Да ты что, Полинушка? Очнись, приди в себя. Ладушка ты моя!
Полинка открыла глаза, вздрогнула, а затем издала сладостный стон и выдохнула:
- Любый ты мой…
Третьяк увидел на лавке оробевшего мальчонку, и его обуяла еще большая радость. Сын, сыночек! Как похож! Господи, какое же это счастье!
На другой день Третьяк Федорович нанял ямщичий возок и попрощался с Кузьмичем и Никитичной.
- На Москве в моем доме будете век доживать. А вам, Пятуня и Авдотья, земно кланяюсь за Полинушку, за добрые сердца ваши.
- Да ить Полинка нам, как родная дочь. Ты уж береги ее, Третьяк Федорыч, - смахнув узловатым кулаком слезу со щеки, молвил Пятуня.
- Пока буду жив, мать сына моего горя не изведает. В Свияжском храме и обвенчаемся.
- Ох, как далече ехать, - вздохнула Никитична.
- Ничего, мамка. Ныне и в Свияжск дороги проторены.
- Благословлю вас, дитятки. Да храни вас Бог.
Глава 41
В ЛЕСНОМ СЕЛИЩЕ
Миновало полгода, как Иванка на руках с Тонюшкой явился в селище беглых мужиков. При первом взгляде на избы Иванка понял, что они срублены лет десять назад - добротно, из красной кондовой сосны. Виднелись и бани-мыленки, и огороды, и выкорчеванные огнища, засеянные житом. Посреди селища красовалась искусно вырубленная часовенка. У края села на луговине паслось несколько буренок.
"Изрядно мужики обустроились. Но как-то они чужака повстречают?"
Встречу Иванке вышли трое сосельников. (Никак о появлении неведомого человека с топором упредили девки, что собирали ягоды в малиннике).
- Здорово жили, мужики, - в пояс поклонился селянам Иванка.
Мужики схватчивыми взглядами оглядели незнакомца. Рослый, дюжий, русобородый; серые глаза усталые, мученические; но больше всего удивило, что на руках молодого мужика дите малое. Что ему надо и как он сюда угодил?
С той поры, как беглые обосновались на Мезе, сюда не ступала нога человека. Мужики жили вольно, без барщины и оброка, и чаяли, что про оное глухое место, окруженное дремучими лесами и болотами, не изведают никакие сыскные люди. И вдруг появился этот странный человек с худеньким дитем и с торбой за плечами.
- Ты один, аль за тобой еще люди придут? - прервав молчание, вопросил коренастый пожилой мужик с пегой бородой в седых паутинках.
- Не придут.
- А сам как здесь оказался.
- Долгий сказ, мужики.
И тут Тонюшка подала свой блеклый расслабленный голос:
- Пить хочу, тятенька.
Мужик с пегой бородой хмыкнул и строго произнес:
- Бес с тобой. Идем в избу.
В избе сидела за прялкой девушка лет пятнадцати. То была Аленка, милолицая, ладная, с тугой пшеничной косой.
- Его с топором зрела?
- Его, тятенька.
- Ступай в горенку и напои девчушку, а мы тут потолкуем… Чего ж ты сразу в деревню не пошел?
- За дочкой и матерью вернулся, а мать погибла.
Мужик вновь хмыкнул.
- Чем больше в лес, тем больше дров. Коль к нам пришел, то рассказывай все без утайки.
Иванка рассказал всю правду, ничего не утаил. Хозяин избы аж головой крутанул.
- По судьбе твоей борона прошлась. Это ж надо - и отца, и мать, и жену схоронил.
- Мать, коль дозволите, я бы здесь перезахоронил.
- Надо мир спросить. Я хоть и большаком выбран, но важные дела сход решает. Надлежит тебе сызнова все миру поведать… Аленка! Кличь мать с огорода. Снедать пора.
Аленка посадила девочку на лавку, метнула на Иванку любопытный взгляд и выпорхнула из избы…
Мир, дотошно расспросив мужика, покумекал и порешил принять в деревню.
Большак Озарка Телегин молвил:
- Кланяйся миру, Иванка, но помни: деревня человека по труду ценит. Кто без устали работает, тот без хлеба не бывает. А хлеб сам, ведаешь, с неба не падает. У мира лишней пахоты нет. Ищи мелколесье и корчуй. Без огнища тебе не обойтись. Жить же будешь у бабки Матрены. Мужик у нее недавно преставился, а детей Бог не дал.
Иванка вдругорядь поклонился.
Матрена с холодком приняла постояльца. Она всю жизнь провела со своим мужем, кой и зеленого змия уважал, и крепкие кулаки в ход пускал. Терпела, куда денешься. Редкая баба побоев не ведает, еще со времен царя Гороха так повелось. Но Матрена на свою долю не жаловалась, к соседям не бегала, то последнее дело. Любой мужик, изведав, что его баба в чужих людях язык распустила, костерит государя своего во вся тяжкие, бабу не помилует, отдубасит смертным боем. Баба о том ведает и блюдет стародавний обычай: сор из избы не выносят. Терпи, ибо всякое зло терпеньем одолеть можно.
Матрена терпела и мужа своего не только чтила, но и боготворила. Изоська, когда душегрейкой не баловался, был тих и ласков, дурным словом жену не попрекал. Напротив: Матренушка да Матренушка, и все-то трудится, и любую бабью прихоть исполняет. Как такого мужика не чтить и не голубить? Почитай, полвека прожила Матрена со свом муженьком, и по сей день его оплакивает. Теперь-то и вовсе, как ей казалось, лучше его супруга на свете не было. И вдруг завалился в избу какой-то неведомый мужик и молвил:
- Прислан к тебе на жилье, бабка Матрена. Хочешь, привечай, а не хочешь, выгоняй.
- Выгонишь тебя, коли сонмище приказало, да еще с дитятком.
Недоброжелательность Матрены была очевидна, и тогда Иванка сказал напрямки:
- Коль не по нраву, прощай бабка Матрена. Пойдем, дочка.
- А ну погодь, уж прытко ершистый. Проходите в избу, - опомнилась Матрена, ведая, что против сонмища не попрешь. Не было случая, дабы кто-то из сосельников не внял миру.
И недели не миновало, как оттаяла бабка. Молодой мужик оказался приделистый: крыльцо и изгородь подправил, для избы и бани на две зимы дров наколол. И все-то промеж дела, ибо вставал с первыми петухами и уходил корчевать мелколесье. После обеда же спать не заваливался, а часок-другой сновал с топором по двору
Бабка только головой крутила. И до чего ж работящий! Ни одному мужику Сосновки за ним не угнаться. Старалась вдоволь накормить постояльца, а дитё козьим молоком отпаивала.
Иванка воспрянул духом: Тонюшка на глазах поправлялась: и щечки зарумянились, и глазенки заблестели.
- Спасибо тебе, Матрена, за хлеб-соль и дочку мою. Я уж тебя в беде не оставлю.
- Чего уж там, живите с Богом… Погляжу на тебя - напорно работаешь, мотри, не надорвись.
- Да пока есть силенка.
- Да ить как поглядеть, милок. Сила по силе - осилишь, а сила не под силу - осядешь. Во всякой работе меру надо знать. Ты же, как ретивый конь. И куда рвешься?