- Прости, ясновельможный пан, но никто не думал, что московиты таким малым числом высунутся из крепости.
- О, пресвятая дева Мария! Ты плохо знаешь русских людей. Они дерзки и бесшабашны. Твои же "железные" воины, вместо того, чтобы тотчас дать московитам отпор, опоздали на четверть часа. Ты, Скорашевский, будешь наказан. Сегодня же, пся крэв, поезжай в Полоцк, встань на колени перед воеводой Янчевским и выпроси у него на время осады хотя бы семь-восемь пушек.
До конца августа пожары в Великих Луках прекратились. Среднего боя пушки неприятеля не гораздо тревожили защитников крепости. Кинуть же все войско на стены города Вишневецкий не решался: он помышлял взять Великие Луки с малыми потерями. Его не покидала мысль выжечь город.
И вот вновь огненные ядра полетели на деревянный город. У русских воинов не хватало воды не только на тушение пожаров, но и на личные нужды. Город все больше и больше выгорал, таяли силы ратников. Надежд на спасение оставалось все меньше и меньше.
Сотник Иван Наумов посетовал тысяцкому:
- Все мы тут пропадем. Надо что-то делать.
- И что ж ты предлагаешь, Наумов?
- Не подыхать же… Надо к ляхам уходить.
- Да ты что, сотник? - ожесточился Третьяк Федорович.
- Не полыхай глазами, тысяцкий. Один раз живем. И тебе советую. Сегодняшней ночью и уйдем. Ляхи - не татары, пленным головы не рубят, тем паче добровольно придем.
- Замолчи, гнида! - вскинулся Сеитов. - С Курбского пример берешь? Сей гнусный изменник также добровольно переметнулся к врагам, а затем вкупе с ляхами пошел на Полоцк и издевался над русичами. Баторию захотел послужить, гнида!
- Да хоть самому дьяволу! Жизнь дороже! Сегодня же уйду! - закричал Наумов.
- Собака!
Сеитов не удержался и ударил Наумова кулаком в подбородок, да так сильно, что тот грянулся о пол избы.
Сотник с трудом приподнялся и потянул из ножен саблю. Глаза его налились кровью.
- Зарублю!
- Давай, гнида! Порешим дело в честном поединке.
И тут только Наумов опомнился, отменно ведая, что перед тысяцким ему не устоять. Вбил саблю в ножны, опустился на лавку и хрипло спросил:
- Воеводе донесешь?
- Никогда доносчиком не был, но пригляд за тобой будет. Так что не вздумай бежать.
Через два дня, убедившись, что город уже не спасти, воевода Лопухин сызнова собрал начальных людей.
- Как ни печально, но еще день-другой и от города останутся один головешки. Да и ратников мы много потеряли. Сдавать город мне бы не хотелось. Мыслю с остатками войска пробиться через вражеские заслоны. Авось и поможет Господь.
- А как быть с горожанами? - вопросил один из начальных людей.
- Горожане не зря заранее рыли подкоп. Почитай, до самого леса довели. Дети, женщины и старики уже какой день спасаются. В Полоцке ляхи никого не пощадили, учинили такую резню, что и подумать страшно. А мужчины вкупе с нами норовят пойти. Кто с рогатиной, кто с дубиной, а кто и с прадедовским мечом. Надо прорваться. Так ли я помыслил, Сеитов?
С недавних пор Третьяк Федорович был назначен в "товарищи" воеводы.
- Истину сказываешь, воевода. Надо пробиваться. Лучше всего через южные ворота. Там ляхов поменьше стоит.
- Разумеется.
Поддержали Лопухина и другие начальные люди. Один лишь Наумов отмолчался. У него одна назойливая мысль: пробиться через польские войска - задача наисложнейшая, можно и Богу душу отдать. Не лучше ли к ляхам в полон переметнуться?
По лицу сотника Сеитов понял, что Наумов не отставит своего намерения перейти к полякам, а посему, когда покинули Совет, непреклонно высказал:
- Ты вот что, Наумов. Будь подле меня. Плечо о плечо станем через вражеский стан прорубаться. Уразумел?
- Уразумел, - буркнул Наумов, догадавшись, что тысяцкий будет следить за каждым его шагом. Да и в сече ляхам сдаться не получится.
Сеитов собрал своих ратников и предостерег:
- Ведаю, братцы, тяжко будет, но мы, во что бы то ни стало, прорвемся. Аль мы не русские воины?! Аль мы забыли подвиги отцов и дедов? Понимаю, без потерь не обойтись, но каждый из вас отменно ведает бессмертные слова великого полководца Святослава: "Мертвые сраму не имут!". Думаю, никто из вас не окажется презренным перебежчиком, чья шкура дороже чести. Таких не должно быть! А если вдруг и окажется поганая овца, приказываю зарубить оную нещадно. Да поможет нам Бог, други!
Прорвалось около две трети ратников. Многие вышли из сечи ранеными. Наумову счастье улыбнулось. Тяжелее всех пришлось передним воинам, а Наумов забился в самую середку и оказался цел. Сеитову, сражавшемуся в передних рядах, не повезло. В самом конце сечи, когда уже совсем вблизи оказался спасительный лес, Третьяк Федорович, отразив очередной сабельный удар поляка, был уязвлен в бедро копьем, да так сильно, что острие наконечника вонзилось в кость.
Уже в лесу, ратники сняли Сеитова с коня…
Глава 35
НОВЫЙ ВОЕВОДА
Недолго воеводствовал в Ростове Великом Пафнутий Сицкий. Сказывались старые раны, полученные на Ливонской войне. Нет-нет, да и заноет уязвленная саблей грудь. А тут как-то изрядно застудился Пафнутий Глебович. И где? У себя в хоромах. Холопы жарко натопили изразцовую печь. Боярин приказал приоткрыть оконце, а затем прилег на постель, поелику наступил послеобеденный час. Прикорнул Пафнутий Глебович, а когда проснулся, почуял, что его охватил легкий озноб. Приказал дворецкому принести вина, настоянному на чесноке и перце. Мыслил, обойдется, но к вечеру лихоманка так скрутила, что ни вздохнуть, ни охнуть.
Три дня помучился Пафнутий Глебович и помер.
* * *
Остатки ратников Великих Лук остановились в сельце Галахове. Воевода Лопухин погиб на поле брани, а его "сотоварищ", тысяцкий Третьяк Сеитов пришел от тяжелой раны в беспамятство. В старших оказался Иван Наумов, кой не преминул воспользоваться своим положением. Ему страсть как не хотелось оставаться на войне.
- Остались мы без воеводы, да и Сеитов вот-вот окочурится. Жаль его, но ничего не поделаешь. Надо на Москву в Разрядный приказ немедля ехать. Пусть нам воеводу назначат, он же и новое место службы укажет. Сам поеду, ратные.
Наумов немедля отбыл на Москву.
В Разрядном приказе Наумова дотошно выспросили и хмуро молвили:
- С худой вестью прибыл ты к нам, Иван Семеныч. Надо к царю идти.
Наумов в своем печальном повествовании не забывал рассказывать о своих доблестных подвигах, даже о том поведал, что именно он подсказал воеводе Лопухину, как вывести из строя вражеские пушки. А напоследок засучил рукав рубахи и показал зарубцевавшуюся язву, шириной в два вершка.
- Едва не засекли, но и я маху не дал. В том бою пятерых ляхов зарубил.
Умел же приврать Наумов! Никакая сабля по его руке не проходилась. Во время пожара на него упала огненная головешка. Сотник взвыл: ожег покрылся пузырями, добро войсковой лекарь облегчил его участь.
После доклада боярина Разрядного приказа, Иван Грозный долго молчаливо сидел в кресле. Глаза его были мрачны и тревожны. Первые годы победоносной войны завершились. Ныне война приняла затяжной и малорадостный период. Всё больше городов вновь возвращаются к Речи Посполитой. Нужны свежие полки. Но где их взять?..
- Воеводой назначить Бутурлина. Пусть идет на подмогу Пскову… Кто вестником прибыл?
- Ивашка Наумов.
Наумова царь ведал по опричным делам. Малюта его не раз нахваливал.
- Как он? - сухо поинтересовался Иван Васильевич.
- В руку был уязвлен, но рана затянулась, великий государь.
- Добро. В Ростове воевода преставился. Повелю отправить на место Сицкого.
В Разрядном приказе были свои намётки, но боярин не посмел возразить царю, да еще с таким суровым лицом.
Наумов был на седьмом небе. Хоть и говорят, что счастье в оглобли не впряжешь, но на сей раз, оно само в руки на крыльях пожаловало. Воеводой! В древнейший город Руси, кой о войне лишь понаслышке ведает. Тут тебе и непомерная власть, и покой, и сытая жизнь. Ну и подвезло ж тебе Иван Семеныч! Явилось, как красно солнышко.
Если Сеитов въезжал в город неприметно, то Наумов ростовцев за два дня предварил. Земский староста завздыхал, заохал:
"Опять граду лишние расходы. Новый воевода повелел встретить по старинке, с хлебом-солью, колокольным звоном и добрым пиром. Сей пир в копеечку обойдется. А где копеечку взять? И без того ремесленный люд на торгу и крестцах горло дерет: "Вконец пошлинами задавили! Никакого житья нет!". Лихо стал в Ростове за последние годы. Но как-то надо выкручиваться. Наумов - известный опричник. Чу, жестокий, многие боярские головы порубил. Придется и своей мошны не пожалеть".
Три дня праздновал свое воеводство Иван Наумов, а когда протрезвился, то в первое же утро услышал чей-то приглушенный детский плач.
- Это еще что такое? - недовольно вскинул брови Наумов?
Отвечал старый дворецкий Евлампий, кой еще служил Сеитову:
- То малец сенной девки Полинки, батюшка воевода.
- С ума спятил, старый пес. Кто посмел в воеводских хоромах девку с дитем держать?
С первых же дней Иван Наумов решил предстать перед ростовцами грозным властителем.
- Тут, вишь ли, какое дело, батюшка воевода… Необычное дело, - замялся Евлампий.
- Не тяни кобылу за хвост! - прикрикнул Наумов.
- Девка-то не простая. Третьяк Федорыч помышлял ее в жены взять, да не успел. Царь на войну отрядил.
- Сеитов?! - изумился и несказанно обрадовался Наумов.
- Сеитов, - кивнул дворецкий.
- А теперь, старый хрыч, поведай мне об оном деле во всех подробностях. И дабы ничего не утаивал, а то прикажу плетьми запороть!