"Старый хрыч" насмерть перепугался, и обо всем рассказал.
Наумов довольно потирал ладоши. "Вот теперь и поквитаемся, Сеитов!", - ожесточенно подумал он. Тотчас отдал приказ:
- Старуха Никитишна нужна мне как беззубому орех. Прочь со двора! И сенную девку с приблудышем прочь!
- Так куда ж им податься, батюшка воевода? В городе даже Христа ради никто уже не подает.
- А по мне пусть сдохнут!.. И тебя боле держать не стану. Стар для дворецкого.
Евлампий упал Наумову в ноги.
- Смилуйся, батюшка воевода! Некуда мне сойти. Намедни псарь Никешка в озере утоп. Он дворовым псам корм выносил. Оставь, Христа ради, в его место.
"Смилостивился" Наумов. Пусть каждый слуга изведает, что даже дворецкий в псари перемещен. У нового повелителя не забалуешь.
* * *
Старая мамка Никитична, согбенная, подслеповатая, опираясь на клюку, шла вкупе с Полинкой, ворчала:
- Злой ордынец. Изувер треклятый. Накажет его Господь.
- Накажет, Никитишна. Худой человек, - сквозь слезы вторила старухе Полинка, коя вела за ручонку двухгодовалого Егорушку.
- Туда ли сопутье торишь, голубушка? Не заблудиться бы.
- Не тревожься, Никитишна.
У Полинки было настолько постыло на душе, что ей не хотелось ни с кем говорить. От воеводы она узнала страшную весть. Ее возлюбленный, от коего она заимела сына, погиб в сече с ляхами. Погиб! Его нет в живых.
"Любый, любый, - шептали ее соленые губы. - Как же ты не уберегся от злого ворога? Как же Господь тебя не сохранил? И как мне жить теперь без тебя?..".
Встречу попадались ростовцы. Мужики недоуменно пожимали плечами, а бабы останавливались и сердобольно охали:
"Батюшки-светы! И чего это Полинка вся зареванная?".
А Полинка, никого не видя и ничего не слыша, с убитым, мученическим лицом, шла к дому бортника Пятуни, кой находился неподалеку от храма Николы на Подозерье, и в коем она бывала не единожды.
Дверь избы была закрыта на огромный замчище, что явилось для Полинки полной неожиданностью. Она растерянно опустилась на крылечко и молвила:
- Куда-то запропастились хозяева.
- А ты сказывала, что Авдотья всегда дома.
- Всегда, Никитишна. А ныне невдомек мне.
Вскоре всё прояснилось. Вышел мужик из соседней избы и молвил:
- Намедни Пятуня из лесу прибегал. Сказывал, большой медосбор намечается. Одному-де не управиться. Авдотью с собой увел. Почитай, до конца лета… А чего содеялось?
Полинке ничего не хотелось рассказывать, тем более она уже слышала от словоохотливого Пятуни, что сосед "нраву хитрецкого", знается с торговым людом и занимается какими-то темными делишками.
- Чего, грю, содеялось? Чем могу - помогу.
- Спасибо на добром слове, но нам ничего не надо.
Мужик крякнул, раздумчиво поскреб корявыми перстами лопатистую бороду и подался к своей избе.
А Полинка и вовсе впала в отчаяние. Будь она одна - не пропала бы. А ныне у нее на руках и Егорушка, и беспомощная старушка. Куда идти, в какую дверь постучаться?
- Ох, беда привалила, голубушка. Злой ордынец, душегуб. Илью Муромца на него с орясиной. Да хоть такого, как Иванку напустить.
Никитична часто видела Иванку, когда он служил у бывшего воеводы. И не раз, глядя на дюжего молодца, восклицала: "Экой ты богатырище".
- Какой Иванка?
- Да ты что, голубушка? Ты ж у него на новоселье была. Аль запамятовала?
И Полинка, будто от сна пробудилась. Тотчас всплыла Иванкина изба, что на речке Пижерме, веселое застолье, лицо Третьяка Федорыча, его ласковые глаза… Господи, ведь именно в тот день и поглянулась она воеводе… Иванка. Верный послужилец воеводы. Третьяк Федорыч весьма по-доброму о нем отзывался.
- Вставай, Никитишна. К Иванке пойдем.
Иванка принял, как самых близких родных. За последние два года он еще больше заматерел. Выслушал печальную речь Полинки, тяжко вздохнул и молвил:
- Неутешно твое горе, Полинка. Да и я теперь не скоро отойду от такой жуткой вести. Но надо жить. Дите у тебя от Третьяка Федорыча. Егорушкой, чу, кличут. Вот и будет моей дочке вместо братца.
- А Никитишна - мамкой. Не пропадем! - высказала Сусанна.
- Спасибо вам, люди добрые, - поклонилась Полинка.
Глава 36
НОВЫЕ НАПАСТИ
Далеко не тот стал земский староста Демьян Курепа. С воеводой Сеитовым он еще как-то ладил, а вот с бывшим опричником Наумовым дела его круто изменились. Тот, надменный и властолюбивый, настырно лез во все земские дела, неизменно извлекая для себя выгоду.
Демьян Фролович норовил как-то остудить пыл воеводы:
- У тебя, Иван Петрович, своих дел невпроворот, а ты еще о земских делах печешься, до всякой мелочишки доходишь. Здоровье свое побереги. Чу, весь израненный с войны-то приехал.
- Да уж в кустах не отсиживался, - приосанившись, изрекал воевода. - Где самый опас, там и Наумов. Ран - не перечесть, но и я немало ляхов изрубил. Царь-то не зря за мои ратные доблести на ростовское воеводство поставил.
- Не зря, видит Бог, - кивал староста. - Вот и надо себя поберечь. Мы уж тут сами земские дела управим.
Но Наумов с первых же дней решил взять Курепу в оборот:
- На то я великим государем и назначен, дабы Ростов Великий блюсти. Никакие земские дела сквозь пальцы пропускать не намерен. А кто позволит помеху чинить, того в бараний рог согну.
"Согнет, - удрученно раздумывал Курепа. - И грамотку на Москву не отпишешь. Наумов хвастался, что у него в каждом приказе верные дружки да приятели. Отпишешь себе на беду. Пошел по шерсть, а воротился стриженым. Наумов так обкорнает, что и свету белого не возвидешь. Про его лютые опричные дела во всех уездах наслышаны. Как ни худо, но надо терпеть Наумова, терпеть, невзирая на изрядно похудевшую мошну".
Норовил вновь златошвейку Полинку в свои хоромы залучить (то-то бы денежка ручейком побежала!), но Наумов пронюхал и всю обедню испортил:
- Слушок прошел, что ты, Курепа, сенную девку Полинку надумал в свою светелку завлечь?
- Искусная рукодельница, Иван Петрович. Чего ей в чужих людях без дела мыкаться?
- А ты разве не ведаешь, что я сию девку прогнал со двора?
- Ведаю, Иван Петрович… Но она у меня когда-то по порядной грамотке трудилась. Вот я и…
- Никаких рукодельниц, староста! - резко оборвал Наумов. - Ты покумекал, что люди скажут? Воевода - со двора прочь, а староста - милости просим. Чтоб ноги ее у тебя не было!
- Не будет, Иван Семеныч, - смиренно заверил Курепа, а сам призадумался. И с какой это стати Наумов на Полинку ополчился? Как с цепи сорвался. Немедля выдворил. И кого? Лучшую мастерицу, чьими изделиями не зазорно и царские палаты украсить. Маху дал Иван Наумов. Мог бы лопатой деньгу грести, а он девку как лиходейку вышиб. Остальных сенных девок не тронул, а самую нужную работницу выгнал. И мамку Сеитова не пощадил. Чу, с криком и бранью выпроваживал… Тут что-то не так, не по-людски. Сеитов на войне сгиб, вкупе с Наумовым ратоборствовал. Другой бы Полинку и мамку добрым словом поддержал, дабы не шибко сокрушались, а этот как злодеев вышвырнул. И так озлился, что даже не дозволил рукодельнице сызнова за свою работу взяться. "Чтоб ноги ее у тебя не было!". С чего бы так осатанел, Иван Петрович?… Загадка, большая загадка.
В избу Ивашки Сусанина староста наведался неделю назад. Самого хозяина в избе не было. Мать ответила, что Ивашка пашет земли ростовских огородников, чем вовсе не удивила Курепу. Земский староста хорошо ведал, что сей "чудаковатый" мужик еще в прошлую весну взялся за соху. Вот тогда он диву дался: Ивашка, то у владыки Давыда служил, то у воеводы Сеитова, и вдруг обратился в смерда-оратая.
Покачал головой, но в столь резкую перемену не вдавался: Ивашка справно платил все пошлины, жил тихо, ни в каких худых делах замечен не был. Пусть на соху налегает, коль другого занятья не сыскал. Мужик здоровущий, поди, за сохой играючи ходит.
Полинка же Курепе отказала:
- Прости, Демьян Фролович, но я у Сусаниных прижилась. Никуда больше не пойду.
- Да я тебя и с дитем возьму. Ничем не обижу. Вновь за свою любимую работу примешься. Это тебе не за прялкой с куделью сидеть. Не для того тебе руки дадены.
Но Полинка ни на какие уговоры не поддавалась. И все же земский староста, обладая в городе большой властью, держал в уме и другие резоны, но применять их не довелось: идти против воеводы он не захотел.
Наумов же как-то спросил:
- Кто это Полинку пригрел?
- Ивашка Сусанин.
- Кто такой? Что за человек?
Курепа поведал, и тотчас изумился ожесточившемуся лицу воеводы.
- Первым слугой у Сеитова был?! Да как же ты раньше меня о том не оповестил?
- Так мало ли кто у воеводы служил. Мне и не к чему, Иван Семеныч, - развел руками староста.
- А откуда сей Ивашка в Ростов заявился?
- Даже в тюремных колодках не отвечал. Одно твердил: владыке Давыду скажу. А владыка ныне далече, где-то в опальной келье нудится.
- И без Давыда всё изведаю… Винцом Ивашка пробавляется?
- В лежку у кабака, кажись, не видели. Но какой мужик винцо не уважает? Еда да баня, кабак да баба - одна забава.
На другой день в слободку, что во Ржищах, к Иванке, изрядно прихрамывая, подошел долговязый мужик с холщовой сумой за плечами. Иванка только что вывел лошадь на межу и присел на молодую травку перекусить.
- Никак пашешь, милок? - спросил мужик. Был он в затрапезном зипунишке и в лаптях. На голове - вылинявший войлочный колпак, в правой руке - посошок.
- Пашу, - немногословно отозвался оратай.
Мужик зоркими глазами окинул вспаханный загон.