Вскоре ко рву привели полтысячи рабов; они тащили на руках огромные дощатые щиты. Русичи выстрелили со стен из тяжелых крепостных пищалей. Невольники, оставляя на земле убитых и раненых, отпрянули; многие из них побросали щиты.
Ляхи встретили невольников копьями.
- На ров, пся крев! - бешено закричал начальник польских воинов и срубил саблей одному из рабов голову.
Рабы потерянно заметались: погибель ожидала с обеих сторон. Бросятся на ров - попадут под пули московитов, повернут вспять - угодят под копья и сабли ляхов. Они жестоки и не пощадят ни единого раба; остается одно - идти ко рву и мостить его щитами, тогда кое-кто может уцелеть.
И невольники повернули на ров. Под градом пуль они бросились в воду и начали передвигать щиты. Они гибли десятками, но все же несколько мостов им удалось перекинуть через ров; и тотчас к крепости хлынула лавина ляхов с длинными осадными лестницами.
- Бей иноверцев! - изменившимся, охрипшим голосом прокричал тысяцкий Третьяк Сеитов.
Со стен посыпались на ляхов бревна и каменные глыбы, колоды и бочки, доски и тележные колеса; полилась кипящая вода и горячая смола.
Ляхи с воплями валились с лестниц, подминая своими телами других воинов. Трупы усеяли подножие крепости, но лавина озверевших, жаждущих добычи ляхов, сменяя убитых, все лезла и лезла на стены крепости и этой неистово орущей массе воинов, казалось, не было конца и края.
Но и ярость защитников крепости была великой. Сокрушая врагов, они кричали:
- Вот вам наши головы!
- А вот добыча!
- А то вам девки и женки на утеху!..
Внутри крепости кипела работа. Оружейники ковали в кузнях мечи, сабли и копья, плели кольчуги, обивали железом палицы и дубины. Жители же подтаскивали к помосту все новые и новые колоды и бревна, кряжи, слеги и лесины, бочки и кадки, набитые землей. Всё это затаскивалось на дощатый настил и обрушивалось на головы ляхов.
До сутеми продолжалась осада, но ни один поляк так и не смог оказаться на стенах крепости.
Утром Вишневецкий собрал совет шляхты.
- Мы полагали, что после взятия Полоцка, Великие Луки выбросят белые стяги. Однако этого не произошло. Первые же день осады показал, что московиты решили биться до последнего защитника крепости. Они как всегда отчаянны, но мы не можем себе позволить терять доблестных польских воинов. В городе нет ни одного замка, он состоит из деревянных домов. Мы не зря снабдили свое войско зажигательной смесью и огненными ядрами.
Холеное лицо Вишневецкого повернулось в сторону начальника пушкарского наряда.
- На тебя, ротмистр Оскоцкий, падает особая задача. Даю тебе три дня, чтобы все твои десять пушек, поставленные против главных ворот и западной стены, дотла выжгли город московитов.
- Я приложу все усилия, ясновельможный пан.
Великие Луки переживали тяжелые дни. Сказывались нехватка ратников, оружия и кормового запаса. Особенно досаждали городу вражеские пушки, снабженные зажигательными ядрами. На борьбу с пожарами доводилось отрывать многих ратников.
Третьяк Сеитов явился к воеводе Лопухину и заявил:
- Надлежит сотворить так, дабы пушки замолчали. Дозволь сделать вылазку, Степан Елизарыч?
Слова Сеитова привели воеводу в замешательство:
- Да ты в своем уме, тысяцкий? Какая к черту вылазка, когда в крепости острая нехватка ратников.
- Одной сотней управлюсь.
- Совсем умишком ослаб. У Батория тридцать шесть тысяч ляхов. Костей не соберешь. Да и как ты пушки выведешь из строя?
- Отыскался добрый пушкарь, воевода. Гаврилка Секирин. Дал разумный совет.
Гаврилка Секрин, неказистый пожилой мужичонка с шустрыми глазами и куцей опаленной бородой, на вопрос воеводы, степенно ответил:
- Два десятка лет в пушкарях хожу. Всего нагляделся и ко многому приноровился. Можно вражеские пушки заклепать.
- Но то дело хитрое.
Русские пушки были разные - малого, среднего и дальнего боя; среди них выделялись две "трои", один "единорог" и "соловей" - мощные тяжелые пушки, стоявшие на катках и походных лафетах и стрелявшие ядрами и картечью.
- Ничего хитрого, воевода. Ступай к "соловью". Зри. Дыра наскрозь, то затравка. Заклепать ее - и пушка запал потеряет. Не палить ей боле, не рушить город.
- А чем заклепать, Гаврилка?
Пушкарь вытянул из ящика пук железных прутьев.
- Из таких мы протравки готовим, как раз сгодятся. Вдарь булыжником - и пушке царствие небесное.
- Толково, пушкарь, - одобрительно молвил воевода.
- Отойди маненько, Степан Елизарыч, - молвил Гаврилка и махнул рукой пушкарям.
А те, дабы не ударить в грязь лицом перед самим воеводой, вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли к зелейникам горящие фитили. "Троя" и "единорог", изрыгнув дым и пламя, оглушительно ухнули. Оба ядра в щепы разнесли одно из дощатых прикрытий польского наряда.
- Молодцом, ребятушки! - похвалил воевода и тотчас вздохнул: и пушек совсем мало и пороху кот наплакал. Когда Полоцку начал угрожать Баторий, то царским повелением было приказано: большую часть пушкарского наряда отправить полочанам.
- Приберегайте зелье, ребятушки. Палить - в крайнем случае… Зайди ко мне, Сеитов.
Придя в избу, Лопухин вернулся к начатому разговору:
- Задумка твоя толкова, Третьяк Федорыч, но трудно выполнима. Сотней, говоришь, обойдешься. А ты разумеешь, тысяцкий, на какую вылазку пойдешь?
- Разумею, Степан Елизарыч. Ляхи не ожидают вылазки. Сие нам на руку. Наша удача - в неожиданности.
- Но пушки расставлены вдоль всей крепости. Их много.
- Понимаю, Степан Елизарыч. Все пушки нам не заклепать, а вот десяток, кои расставлены супротив главных ворот и западной стены, изуродовать можно.
- Но когда вы приметесь забивать затравки, поляки опомнятся и ринутся на вас. Боюсь, что в крепость вернутся единицы ратников. Не так ли, тысяцкий?
- Погибель ожидает многих, воевода, - признался Сеитов. - Но жертвы будут не напрасны. Город, возможно, будет спасен.
- Ценой сотни ратников?
- Иного выхода не вижу, Степан Елизарыч. Сегодня же отберу самых храбрых воинов.
- Ну, с Богом, Третьяк Федорыч. Хочу видеть тебя в живых.
Сеитов наметил вылазку в самое доранье. А до этого, после полудня, отобрал вместе Гаврилкой два десятка "клепальщиков". Они должны порушить вражеские пушки, а восемь десятков ратников (на время клепки) постараются не допустить к пушкам ляхов.
Сеитов помышлял взять на вылазку и сотника Ивана Наумова, но тот сказался недужным.
- Чего-то худо мне, тысяцкий. Вишь, крючком хожу? Намедни бревна к тыну подтаскивал. Надсадился, в чресла шибануло. Разогнуться не могу.
- Не ко времени шибануло, сотник, - хмуро отозвался Сеитов.
Недолюбливал Третьяк Федорович этого московского дворянина, кой когда-то был добрым знакомцем запропавшего Васьки Грязнова. Тот, никак, так и сгинул, угодив в полон к крымским татарам. Иван Наумов также когда-то ходил в опричниках. Как и Васька, отличался особой жестокостью, на его счету десятки загубленных душ. Затем Иван Грозный, отменив опричнину, отослал Наумова на Ливонскую войну. Но война требует отважных людей. Это тебе не саблей махать в опальных вотчинах бояр, где господа и слуги смиренно принимали смерть. На войне же Наумову привелось встречаться лицом к лицу с храбрым, хорошо вооруженными противником, кой в любую минуту мог убить бывшего опричника. И Наумов в первые же стычки не лез на рожон, а всего больше укрывался за спинами ратников. И повод находил, вымещая злость на лошади:
- Ну что за тварь? Я ее плеткой, она ж в стороны брыкается. Забью сволоту!
А бывалые воины ухмылялись: лукавит сотник, голову бережет…
Тяжелой оказалась вылазка. Ляхи и в самом деле не ожидали неожиданного выпада московитов. Они пребывали во сне, когда сотня противников выскочила из ворот и напала на пушкарский наряд.
Опомнившись, ляхи кинулись на выручку, но московиты сражались с таким неуемным ожесточением, словно под их стягом находились десятки тысяч воинов. Такого дерзкого бесстрашия ляхи еще не видывали.
Рослый, могутный Третьяк Сеитов творил чудеса храбрости. Его окровавленная сабля то и дело обрушивалась на головы врагов. Храбро, отчаянно сражались и другие воины, но их становилось все меньше и меньше.
- Вспять, вспять, Сетов! - донеслись, наконец, выкрики от пушкарского наряда, что означало, что все десять пушек удалось повредить.
И тогда тысяцкий гулко закричал поредевшим воинам:
- Сбивайтесь в кольцо - и к воротам, братцы! К воротам!
В крепость вернулись всего семнадцать всадников. Многие из них были тяжело ранены. Прогулялась шляхетская сабля и по плечу Сеитова.
Местный лекарь, перевязывая рану, подбадривал:
- Добро вскользь сабелька прошлась, а то мог бы и без руки остаться, тысяцкий. Сия рана через неделю затянется.
Воевода Вишневецкий пришел в ярость:
- Ротмистр Оскоцкий убит, но мне ничуть не жаль этого сонного тетерева. Так проморгать вылазку московитов! Мы лишились десяти лучших пушек. Пан Скорашевский, где были твои "железные королевские воины", как ты любишь хвастливо повторять? Где?