- Ва алейкум салам! Вечер добрый и тебе, Али, - ответил Васал, протягивая искалеченную руку.
- Как чувствует себя Мархет, лучше ей?
- Все так же, - Васал тяжело вздохнул. Чувствовалось, разговор со старшиной выбил его из колеи. - Ты рано вернулся сегодня.
Закончил пахать?
- Завтра к обеду, думаю, управлюсь.
- Почему так долго? Твой участок и за день можно вспахать.
- На такой паре не разгонишься.
- Чей второй бык?
- Чоры.
Васал помолчал немного.
- Не знаю, Али, как мне быть. Замучил меня Иса. Все уговаривает, чтобы продал я ему свой участок. Упрекает, что уже который год не пашу землю. Правду говорит, а ни к Хорте, ни к Шахби не могу обратиться. Они словно сговорились с Исой сжить меня с земли.
- Не горюй, Васал, - Али похлопал соседа по плечу, - успокойся.
С твоим участком что-нибудь придумаем. Бог поможет, да и люди не оставят в беде.
- Мархет о тебе спрашивала, - беспомощно проговорил Васал. Ему стало стыдно за минутную слабость. Но что делать, бедность угнетала, приводила в отчаяние. - Зайди к ней, а я постою на воздухе, - сказал он, видя, что Али нерешительно топчется у дверей.
В передней было темно. Али толкнул другую дверь и неслышно переступил порог.
В доме было сумрачно; единственное окно, от времени перекосившееся на бок, еле пропускало отблески вечера. Али не однажды бывал у соседа, но только сейчас по-настоящему ощутил всю бедность, всю убогость этого дома. Здесь не было ничего, что могло бы порадовать глаз.
"Аллах, чем они провинились перед тобой? - невольно подумал он. - Помоги им".
- Кто там? - послышался слабый голос.
- Это я, - ответил Али, осторожно продвигаясь ближе к окну, у которого на глиняных нарах лежала Мархет.
- Али…
- Как себя чувствуешь? Тебе не лучше? - Али опустился на скамейку у изголовья больной.
На мертвенно-бледном лице Мархет мелькнуло что-то похожее на улыбку.
- Нет, Али, не жить мне больше на этом свете. Только вот смерть моя задержалась где-то в пути. Зову ее, а она не приходит. Я же знаю, как тягостно со мной, всем уже стала обузой.
- Не говори так, Мархет! Ты еще поправишься. Бог всемогущ, он поможет.
- Бог поможет, если скорее призовет к себе… Расскажи, как у тебя-то дела?
- Думал, сегодня закончу пахать, да не успел. Несчастные мы люди. Бьешься-бьешься на своем клочке, ухаживаешь за ним, как мать за младенцем, а из нищеты никак выбраться не можешь.
- Прости меня, Али. Я спросила потому, что ты долго не заходил. Как Айза, дети?
- Слава Богу, пока все хорошо.
- Да поможет вам Бог! А мы, видать, и в этом году не сумеем засеять свой участок. Я не о себе беспокоюсь. Мне уже ничего не надо… Мне… детей жаль…
- Минувший год был трудным для всех, - успокоил Али. - Как освобожусь, вспашу и ваш участок.
В противоположном углу, где спали дети, начался плач. Все громче и громче… Тринадцатилетняя старшая Хоза изо всех сил старалась успокоить младших братишек. Но на голодных детей слова не действовали. Наконец, она что-то сунула им в руки.
Маленькие затихли, потом спрыгнули с нар и, шлепая босыми ногами по глиняному полу, выбежали на улицу.
- Мархет, чего бы ты хотела поесть? - спросил Али.
- Я грушу сегодня ела…
- Нет, ты не стесняйся, ты скажи, чего бы хотела, мы достанем…
- Спасибо, Али. Мне ничего не нужно. Хоза, - чуть громче обратилась она к дочери. - Пойди-ка, присмотри за детьми…
Когда за дочерью захлопнулась дверь, Мархет тяжело вздохнула, закрыла глаза, и бескровные губы ее задрожали. Али молчал.
Ждал, что скажет Мархет. Каждое слово ей давалось с трудом.
- Али, мы живем по соседству не один год и не один год знаем друг друга. Ты знаешь, я сирота. В час моей смерти мать не сядет у моего изголовья, не заплачет родная сестра, не устроят тезет братья. А конец близок. Мне недолго осталось жить. Тебя и Арзу я всегда считала своими родными и в последние дни страшилась умереть, не повидав вас.
- Не наговаривай. Не все больные умирают. И ты еще поживешь.
Мархет качнула головой.
- Не надо пустых слов. Что со мной будет, я знаю. И у меня просьба к тебе и Арзу. О бедности нашей говорить не буду, но я сохранила кое-что от отца и матери. Это золотые серьги и кольцо. Думала оставить их дочери, но не судьба. Так вот, пусть они пойдут мне на похороны. И если Маккал не побрезгует нашим домом, то пусть семь ночей подряд читает по мне Коран.
А вы с Арзу сразу не уходите, подождите, пока не кончится тезет. И еще просьба… Как и раньше… будьте добры к Васалу.
Он такой беспомощный. И одинокий. Ведь из-за нас он разлучился со всем, что ему дорого. И с родиной тоже. Вот и все, Али. Это я и хотела тебе сказать.
Стараясь не выдать своего волнения, Али ответил:
- Да пошлет Бог тебе здоровья, Мархет. Ради твоих детей. Их у тебя шестеро… Но коли судьба… Все сделаем… И за Васала не беспокойся. Он наш брат. Мы его не оставим.
- Спасибо, Али. Теперь иди. Я и так тебя задержала.
Когда Али вернулся, ужин был готов, но Айза не притрагивалась к еде, ждала его. Пряный запах чеснока щекотал ноздри. Умар бросился навстречу отцу, потом опять забегал вокруг котла, держа в руках маленькую деревянную вилку, которую отец вырезал специально для него.
- Отложи несколько галушек детям, а остальное отнеси семье Васала.
Айза удивленно взглянула на мужа.
- Иди. Дети у него голодные.
Айза подняла котел и, не говоря ни слова, вышла. Но вскоре вернулась с красными от слез глазами.
ГЛАВА IV. НОВЫЕ ХОЗЯЕВА АУЛА
Да, наконец, кто такие здесь участковые приставы? Это те же становые, только с более широкой властью и с большей фанаберией, с большим нахальством и с большим невежеством. Умственное развитие их крайне ничтожно, нравственных понятий не имеют никаких. Неудивительно, что они назначают старшинами просто отребье горских обществ.
Я. Абрамов
В аулах редко кто засиживается допоздна. Чуть стемнеет, и гаснут одно за другим крохотные окна глинобитных лачуг. Люди укладываются на ночь, и кто-то засыпает сразу, с тайной надеждой на будущее, другие беспокойно и долго мучаются бессонницей на жесткой постели. Но и тех и других во сне одолевают одинаково тяжелые думы: как выжить, как не умереть голодной смертью. Ибо каждое новое утро не сулит им ничего хорошего, кроме новых тревог.
А вот из окон дома сельского старшины Исы льется яркий свет.
Всего несколько человек в ауле имеют такие вот дома, крытые черепицей и с застекленными окнами. Ими владеют Шахби, Хорта, Товсолт и старшина Иса.
Сегодня у старшины гостят упитанный коротышка Шахби и сухой, длинный, как жердь, кади Товсолт. Все трое чинно восседают на глиняных нарах, застланных пестрым войлоком. Посредине стоит деревянный поднос с остывшими кусками баранины. Гости, кажется, уже и наелись досыта, а все бросают жадные взгляды на горку чепалгаш в масле.
Где бы ни появлялся мулла Шахби, он всегда имел привычку рассказывать легенды из жайнов, касающихся жизни святых. В глазах верующих мулла Шахби и сам стал чуть ли не святым, ведь он самый набожный и, пожалуй, самый ученый человек не только в Гати-Юрте, но и во всей долине Аксая. Но среди своих единомышленников, в их узком кругу, например как сегодня, о Боге он вспоминает лишь дважды: до и после трапезы. И сейчас, глотая ароматный калмыцкий чай, заправленный маслом и молоком, он рассказывает сотрапезникам не о святых, а о своих юношеских приключениях с девушками. - Наш мулла имел двух жен, - Шахби провел тыльной стороной ладони по жирным губам. - О первой не стоит говорить, а вот вторая… Вторая была - огонь! Ясно, конечно, какие радости можно ждать от старого козла, потому молодуха и позволяла себе разные вольности с мужчинами. В бойкости и в остроте языка мне нельзя было отказать, да и лицом и фигурой я выделялся среди своих товарищей и часто посещал дом муллы. Вел себя с молодухой непринужденно, разные там шутки-прибаутки, но рукою до нее не дотрагивался. Боялся, а вдруг прознают - позора не оберешься, а еще того хуже - убьют. Но вот однажды пришел я в дом муллы, когда хозяин отсутствовал, о чем меня заранее известила его молодуха.
Прихватил с собой жайны, на случай, если мулла вдруг вернется.
- Хитрец, чисто волк, и все тут, - засмеялся Товсолт. - Ведь и правда, мулла ничего не заподозрит: пришел человек со святыней под мышкой, ну и что? Ладно, рассказывай дальше!
- Так вот, молодуха дома одна. "Что у тебя под мышкой?" - спрашивает. "Это то, - отвечаю, - чем старые муллы обманывают народ, а молодые обманывают женщин".