- Логично! - Какое-то время Дыбенко молчал, потом вдруг признался: - А знаете, Александр, меня в семнадцатом едва не сразила вражья пуля. В тот день казаки генерала Краснова готовились выступить из Гатчины на Петроград. С горсткой революционных матросов я прибыл в Гатчину и стал убеждать казаков не идти против народа. Я говорил им, что наш общий враг - Временное правительство и сам Керенский, против них и надо повернуть свои штыки. Тогда-то один из офицеров-казаков крикнул: "Смерть большевику!" - и бабахнул по мне из нагана. Пуля сорвала с головы бескозырку, но ещё раз выстрелить офицер не успел - сами казаки набросились на него и скрутили ему руки. - Командующий помолчал. - Тогда, в семнадцатом, я не боялся смерти и готов был умереть за Советскую власть. Но, как говорится, Бог миловал. Такая вот штука была со мной, - резюмировал Павел Ефимович.
Василевскому Дыбенко нравился. Был он не робкого десятка, прост в обращении с бойцами и командирами и по-своему мудр. Ценил тех, кто проявлял рвение в службе. В Василевском он увидел не только служаку, но и талантливого штабиста. У него была высокая оперативная подготовка, он умел мыслить масштабно. И когда осенью 1936 года ему позвонил нарком обороны Ворошилов и спросил, кого бы он мог рекомендовать на учёбу в Академию Генерального штаба, созданную по решению ЦК ВКП(б), Дыбенко назвал полковника Василевского. Ему было присвоено это звание после того, как 22 сентября 1935 года постановлением ЦИК и СНК СССР в РККА и ВМФ были введены персональные воинские звания для командного и начальствующего состава.
Пригласив Василевского к себе, командующий сказал:
- Я рекомендовал вас на учёбу в Академию Генерального штаба. У вас есть боевой стаж, отличная аттестация по службе, высшее военное образование. По словам наркома, этот первый отбор слушателей проводится под строгим контролем ЦК партии. - Дыбенко посмотрел на Василевского. - Ну, как, желаете учиться?
- Очень даже желаю! - выплеснул на одном дыхании Александр Михайлович.
- Тогда собирайтесь к отъезду. Срок - три дня! С вами поедет на учёбу и ваш коллега начальник оперативного отдела штаба полковник Трофименко...
Учёба в академии всецело захватила Василевского. В июле 1937 года слушателям был предоставлен отпуск, а потом их отправили на двухнедельную стажировку на корабли Военно-Морского Флота. Василевский попал на Балтийский флот. В Ленинграде в штабе округа он встретился с командиром 2-го ранга Дыбенко.
- Вы? - растерянно заморгал тот. - Никак не ожидал встретить вас здесь.
Василевский ответил, что прибыл на стажировку на боевые корабли, и, когда Дыбенко пригласил его в свой кабинет, Александр Михайлович рассказал ему о своей учёбе, о тех военачальниках, с кем довелось увидеться в стенах академии.
- А как ваш Игорь?
- Растёт! Моя Катя души в нём не чает. А старший сын Юрий живёт у моей первой жены Серафимы. Тот горит желанием стать военным. А вы тут командуете военным округом?
- Как видите. Я рад, что снова прибыл в город, где в семнадцатом получил боевое крещение. А принял я округ от командарма первого ранга Ивана Панфиловича Белова... Странно, но факт, - продолжал Дыбенко, - меня окружают одни герои. Приволжский военный округ я принял от Ивана Фёдоровича Федько, тоже героя Гражданской войны, а передал маршалу Тухачевскому. - Голос у Павла Ефимовича вдруг сорвался. - А его, как вы знаете, в июне расстреляли...
В кабинете повисла напряжённая тишина. Дыбенко смотрел куда-то в окно и пальцами щипал бороду. Было видно - его что-то мучило.
- Павел Ефимович, - первым заговорил Василевский, - вы были на суде по делу Тухачевского и других видных военачальников. Неужели и вправду маршал оказался врагом народа, как и его коллеги?
- Вы что, Александр, не верите в советское правосудие? - усмехнулся с издёвкой Дыбенко. - И Тухачевский, и его коллеги были связаны с фашистами. Якир учился в академии генерального штаба Германии, читал лекции о Красной Армии, Корк некоторое время исполнял обязанности военного атташе в Германии, их там немецкая агентура и завербовала.
"Я в это не верю!" - едва не сорвалось с уст Василевского. А вслух он спросил:
- Вам жаль Тухачевского?
- Он же оказался врагом народа, чего его жалеть? - едва не выругался Дыбенко. - Я бы сам его расстрелял, если бы мне поручил это дело товарищ Сталин.
Ох как заблуждался Павел Ефимович! Не знал он, что и над ним уже сгущались тучи. Палач-авантюрист Ежов вскоре обвинил Дыбенко в том, что он, будучи в Средней Азии, якобы "выболтал" секретные сведения о Красной Армии американцам, когда те приезжали туда с делегацией. Ежов утверждал, что Дыбенко немецкий агент, что в гостинице "Националь" он устраивал пьянки, встречался с подозрительными девицами и прочее. И услышал об этом Павел Ефимович от самого Ежова, когда был в Москве. Дыбенко не на шутку встревожился: что ещё придумает о нём этот карлик-палач? Прибыв в Ленинград, он сразу же написал личное письмо Сталину. "Дорогой тов. Сталин! - выводил он дрожащей рукой. - Решением Политбюро и Правительства я как бы являюсь врагом нашей Родины и партии. Я живой, изолированный в политическом отношении труп. Но почему, за что? Разве я знал, что эти американцы, прибывшие в Среднюю Азию с официальным правительственным заданием, с официальными представителями НКИД и ОГПУ, являются специальными разведчиками? В пути до Самарканда я не был ни одной секунды наедине с американцами... О провокаторском заявлении Керенского и помещённой в белогвардейской прессе заметке о том, что я якобы являюсь немецким агентом, - продолжал писать Дыбенко. - Так неужели через 20 лет честной, преданной Родине и партии работы белогвардеец Керенский своим провокаторством мог отомстить мне? Это ведь просто чудовищно! Две записки, имеющиеся у тов. Ежова, написанные служащими гостиницы "Националь", содержат известную долю правды, которая заключается в том, что я иногда, когда приходили знакомые ко мне в гостиницу, позволял себе вместе с ними выпить. Но никаких пьянок не было... Товарищ Сталин, я умоляю Вас дорасследовать целый ряд фактов дополнительно и снять с меня позорное пятно, которого я не заслуживаю".
Напрасно командарм 2-го ранга Дыбенко ждал ответа от вождя. Спустя несколько дней его арестовали, "судили", а затем расстреляли.
Когда об этом стало известно Василевскому, он места себе не находил. Сердце ему подсказывало, что Дыбенко не виновен, что его оклеветали. Так оно и было, но узнал об этом Александр Михайлович уже после войны.
Глава третья
- Разрешите? - Полковник Кальвин, плечом толкнув дверь, вошёл в кабинет.
- Заходи, Оскар Петрович! - Главный редактор кивнул ему на стул. - Садись, пожалуйста. К твоему очерку о Ворошилове я кое-что подобрал. - Он взял со стола две фотокарточки. - Вот эта - главная, я бы сказал, ударная. Ленин и Ворошилов среди делегатов Десятого съезда РКП(б), тысяча девятьсот двадцать первый год. Делегаты - участники ликвидации Кронштадтского мятежа. Второе фото - Ворошилов и Сталин к Кремле. Ворошилов в летней форме наркома обороны, на Сталине летний френч, военного покроя фуражка. Два рыцаря революции!
- Снимки что надо, - согласился Кальвин. Загадочно улыбнувшись, он достал из папки очерк и вручил его главному редактору.
- Уже написал? - удивился тот. - Вот это оперативность! Сколько страниц, пятнадцать? Дадим на три колонки. Дома прочту, а утром скажу своё мнение.
На том и расстались.
Утром Кальвин прибыл в редакцию и терпеливо ожидал вызова главного редактора, но тот дал знать о себе лишь в обед.
- Извини, но меня задержал начальник Главпура Мехлис, - сказал главный, когда Кальвин вошёл к нему. - Теперь о деле... Очерк я прочёл на одном дыхании. Давно ты не радовал меня такими материалами. Но тут есть одна деталь, - замялся Павел Ильич. - Ворошилов - член Политбюро, и надо согласовать материал с вождём. Но к товарищу Сталину мне, пожалуй, не пробиться, а вот с Мехлисом я переговорю. Полагаю, что у Льва Захаровича замечаний не будет. Он ведь распорядился написать о Климе. Так что потерпи ещё день-два.
Вернувшись в кабинет, Кальвин с лёгким сердцем позвонил Василевскому. Тот был на месте.
- Ты разве не уехал в Киев к Жукову? - спросил его Оскар. И, не дождавшись ответа, добавил: - Мой очерк одобрен!
- Поздравляю, Оскар! Выходит, я чем-то помог тебе?
- Ещё как! Чего стоит моя встреча с маршалом Будённым! Я исписал весь блокнот... Да, а как же Киев? Жуков не обидится?
Василевский сказал, что Жуков скоро приедет сюда.
- Я со дня на день жду его. А ты, Оскар, что-то задержался в Севастополе?
- Выходил в море на крейсере "Красный Кавказ". Командоры с первого залпа поразили деревянный щит. Буду писать о крейсере репортаж, у меня уже есть заголовок - "Сполохи над морем". Попутно был в кадрах насчёт сына. Как только Пётр закончит училище, они готовы взять его на Черноморский флот. Чёрное море не Баренцево море, где лютый холод.
- Пётр говорил, что поедет служить на Северный флот, на тот корабль, которым командует твой брат Азар.
- Мне не хочется, чтобы он там служил, - заявил Кальвин. - Там долго стоит полярная ночь, вьюжная и морозная, потом наступает полярный день. Зря Азар туда укатил.
- Он живёт морем, по уши влюблён в него, как в свою Настю! - горячо сказал Василевский. - А вот у моего Юры тяга к авиации, и я не буду ему мешать, если он захочет стать лётчиком... Что будешь делать в выходной? Может, махнём в лес за грибами?
- Не могу, Саша, надо завершить дело с очерком...
Не знал Кальвин, что над его очерком сгущаются тучи. Главный редактор дал его прочесть Мехлису.