- Потому, что я вырезал ее для себя… А если вы желаете, господин управляющий, я сделаю вам другую, еще краше.
И он принялся делать управляющему другую палку, лучше первой.
Когда Ферко пас свое стадо неподалеку от экономии, все жители ее сбегались поглядеть, какую палку вырезывает он для управляющего. Изумление людей с каждым днем все возрастало при виде того, как постепенно возникает изображение дерева, а рядом с ним - всадника. Стремена, поводья, шпоры - все на месте, все ухитрился вырезать Ферко своим простым ножом.
Это было событие, и о нем говорили по всей округе. Старый батрак, являясь ежедневно в комнату господина управляющего за приказаниями, видел на стене среди дорогих ружей и сабель в позолоченных ножнах причудливо вырезанную палку, которую смастерил Ферко.
Один Ферко не был доволен своим произведением. В конце концов, резьба по дереву не такое уж замысловатое дело. Отрежет человек лишнее от куска дерева, - глядишь, фигура и готова. Такое занятие казалось ему пустяковым и не доставляло ни малейшего удовлетворения. И тем не менее он продолжал вырезывать, потому что без этого не мог жить.
Но Ферко знал, что это не то. Его не покидали мечты, овладевшие им, еще когда он упивался лунным светом, озарявшим всю степь, и солнцем в часы заката. И поныне его волновали те непередаваемые желания, от которых он целые ночи напролет не мог сомкнуть глаз. Как изобразить закат солнца, ореол луны, чтобы они были такие, как в природе? Изобразить все это на бумаге или на чем-нибудь другом, чтобы каждый мог узнать в нарисованном закат солнца, как узнали борова на конце палки; изобразить, как на тех картинах, что висят в хижине старого скотника…
По правде говоря, картины эти были плохонькие и не стоили даже того гвоздя, на котором они висели. Но Ферко не приходилось видеть лучших, а каждый, как известно, судит по тому, что знает.
Это были чудные мечты. Порой от них мутилась голова, изнывала душа, и мальчику казалось, что мысли его цепенеют. И несмотря на это, он всеми силами стремился осуществить свои желания, считая, что, не будь их, не стоило бы и жить на свете! Быть может, о том, как это делается, ведают те, что умерли?.. Кто знает, что там, на том свете?..
Как-то однажды по заснеженному полю катил экипаж, запряженный четверкой лошадей. Сбруя и весь экипаж блистали на солнце. Ферко еще никогда не видел ничего подобного. С безграничным восхищением созерцал он коляску, на козлах которой рядом с кучером сидел управляющий. В экипаже, верно, ехал важный господин, может быть, даже сам хозяин. И вот этот экипаж подъехал к нему, Ферко!
Свиньи в испуге сбились в кучу; боров, грозно хрюкая, обнажил клыки; только один Ферко не испугался.
Экипаж остановился, и мальчик почтительно снял шапку.
- Вот он, ваше превосходительство. - И управляющий указал на Ферко.
- Этот? - удивился важный господин и принялся сквозь очки с любопытством разглядывать Ферко.
Мальчик спокойно выдержал его взгляд. Да почему бы и не выдержать, ведь он не сделал ничего дурного. Важный господин взял у него из рук палку и стал рассматривать борова.
Затем он возвратил мальчику его палку и снова уселся в экипаж.
- Удивительно… н-невероятно, - бормотал важный господин. - Действительно, невероятно… Поехали!
И сверкающий экипаж как неожиданно появился, так неожиданно и исчез. Поднятый его колесами снег закружился в воздухе, и снежинки заблестели в лучах солнца еще ярче, чем экипаж. Ферко видел, как исчезал экипаж в лиловом тумане между сверкавшими вершинами сугробов и темным силуэтом леса. Его ничуть не трогало, что экипаж уехал, так как не знал он и того, зачем приезжали эти люди. Мальчик снова предался своим мечтам, которые были так радужны и так несбыточны.
А тем временем на склоне холма боров поучал чему-то молодых свиней; солнце катилось к закату, и надвигались сумерки. Но вдруг в степи появился длинный фургон; его тащили худые, низкорослые клячи. Фургон, крытый циновкой, медленно приближался по снежной равнине, покачиваясь из стороны в сторону. Ферко уже не раз видел подобные кибитки и потому не обратил на эту особого внимания. Зимой в этаких повозках ездят коробейники, которые обычно от хутора к хутору возят свои товары.
Но это были не коробейники. В фургоне, крытом циновкой, сидели дрожащие от холода люди с бритыми лицами, убогие апостолы обедневшей Талии. С наружной стороны фургона висело большое полотнище, служившее в добрые старые времена соффитом на какой-нибудь большой театральной сцене; позже оно, наверное, было мантией в средневековом стиле, а ныне комедианты приспособили его под занавес, который защищал их от холодного ветра.
Словно какое-то тепло разлилось по телу мальчика. Голова его пошла кругом, в глазах зарябило, и, глядя на это полотнище, он понял, что природу можно изобразить. Взор его был прикован к фургону; охваченный волнением, мальчик пошел за ним следом, не отрывая взгляда от картины. На старом полотнище была нарисована деревня, освещенная лучами заходящего солнца. Шатаясь, брел мальчик за фургоном, поглощенный своей мечтой, и ему не верилось, что его грезы воплотились в жизнь. Мечты настолько овладели им, что он уже не мог отличить их от действительности.
Стадо осталось далеко позади, его уже не было видно. А Ферко все шел да шел за комедиантами, заглядевшись на картину. Он брел по снегу, порой увязая в сугробах, но неудержимо стремясь вслед за фургоном, позабыв все на свете и поглощенный созерцанием картины.
Солнце уже зашло, и ночь раскинула свой темный шатер над голой степью. Мальчик, весь продрогший, устало плелся за фургоном, все больше и больше отставая. У него подкашивались ноги, но он не чувствовал усталости. Фургон быстро удалялся, а Ферко все шел за ним, и его душа витала где-то там, в нарисованной деревне, озаренной заходящим солнцем.
Между тем начался буран - самое большое несчастье для степных жителей; воздух наполнился воем и гулом. Фургон поехал еще быстрее: жрецы Талии боялись замерзнуть. Но Ферко уже перестал думать о фургоне. Он вдруг совсем обессилел и лег на снег. Сладкая истома разлилась по его телу, и, засыпая, он увидел где-то вдали то, к чему стремился. Ему захотелось поскорее уйти туда, и он действительно ушел… Снежный буран укрыл мальчика своей пеленой; мягкие, безмолвные снежинки тихо и ласково падали, усыпляя его навеки.
Весной приехал граф, и в степи устроили охоту, ибо степные животные для того, верно, и созданы, чтобы на них охотились господа.
- А где тот мальчик, которого вы показывали мне зимой? - спросил хозяин управляющего.
- А вот его как раз везут, ваше превосходительство, - ответил тот.
Да, на подводе везли Ферко. Весной, когда стаял снег, вышедшие на пахоту батраки нашли тело мальчика и привезли его в экономию. А потом его скромно похоронили, положив с ним в могилу палку, которую он разукрасил искусной резьбой.
Жигмонд Мориц
Непонятно, что вы за люди
Валика и Панника шли по улице, взявшись за руки. Они возвращались из школы. На углу девочки обычно расставались: Панника заворачивала в переулок, Валика шла дальше по широкой улице.
Но на этот раз Валика не отпустила руку Панники, а потянула девочку за собой:
- Пойдем, пойдем! Ты будешь обедать у нас.
- Нет…
- Тетя учительница сказала - значит, будешь.
- Да не-ет…
Валика, не слушая Панники, тащила ее за собой. Она была толще своей подружки, сильнее и смелее ее. Панника знала, что тетя учительница велела Валике попросить своего папочку кормить обедами какую-нибудь бедную соученицу. Тете учительнице было все равно кого, но раз уж девочки дружат, так пусть это будет Панника. Однако Паннике не хотелось идти обедать к Валике. Почему - она и сама не знала, только не хотелось.
А Валика, зная, что сегодня Панника принадлежит ей, ни за что на свете не желала отпустить подружку. Она крепко схватила ее за руку и повела - вернее, потащила - за собой. Валика очень гордилась, что ведет подружку к себе, и ей не терпелось поскорее оказаться за чугунными воротами. Она знала, что оттуда уж Паннике не убежать.
- Мамочка, мамочка!! - с криком бросилась она к матери. - Теперь Панника будет обедать у нас до самой пасхи! Тетя учительница сказала!
Мамочка засмеялась и расцеловала дочку. Она была очень счастлива, что Валика такая милая, прелестная, здоровенькая и так очаровательно, лепечет.
- Тетя учительница сказала? Ох уж эта тетя учительница…
Она снова расцеловала дочку и только тут взглянула на девочку, которую Валика привела с собой.
- Это правда, девочка?
Но та стояла молча, потупившись, и теребила свое платьице.
А Валика продолжала тараторить:
- Потому что она бедный ребенок, а каждый бедный ребенок должен куда-нибудь ходить обедать. Тетя учительница сказала!
Она сняла ранец со спины и разыскала в нем письмо, которое тетя учительница прислала мамочке.
Мамочка взяла письмо, прочла его и сказала:
- Ладно, девочка, положи свои вещи в прихожей, затем иди в ванную и хорошенько вымой руки. И ты тоже вымой свои грязные лапки. - Она похлопала по измазанным ручонкам дочери и даже поцеловала их.
Потом повела малышек в ванную комнату и открыла кран. Из блестящей трубы полилась вода. Мамочка набрала воды в тазик и поставила его на очень красивую белую табуретку. Сперва она тщательно вымыла руки Валике, потом расцеловала ее теперь уже розовые пальчики и сказала Паннике:
- И ты помой руки, только хорошенько!