- …А ты убей молодого орла из пищали, а как убьёшь, то увидишь к себе от царицы Натальи Кирилловны великую милость. А Ивашка Орёл на то якобы отвечал: убил бы, да нельзя, лес тонок, да забор высок.
Милославский взглянул из-за листа на царя: каково, мол? А Фёдор, поймав этот взгляд, спросил:
- Но. Иван Михайлович, где ж тут страшное преступление?
- Как? Разве не ясно, о каком молодом орле речь идёт?
- Мне не ясно.
- Но тут же сказано о великой милости за это от царицы Натальи.
- Ну и что? Мало ли за что царица может жаловать великими милостями.
- Нет, государь, в пытошной мы всё вызнали, на какого пищаль готовилась. Под кнутом да щипцами калёными всё рассказали голуби. Всё.
- А кого пытали?
- Ну наперво самого доносчика Давыдку-лекаря, а потом и Ивашку Орла.
- И что ж бояре приговорили?
- За такие страшные вины и воровство бить кнутом Ивана Нарышкина клещами жечь и смертию казнить.
- Да ты что, Иван Михайлович? Нарышкины родня царствующему дому, а ты "клещи, кнут", да ещё и смерть. На это моего позволения не будет.
- Фёдор Алексеевич, но нельзя того попускать, чтоб на жизнь твою зло умышляли.
- Нет, нет. Я не Иван Грозный и быть таковым не хочу. Не хочу. Мне противно сие. Вы приговорите - и в сторону, а грех, а кровь на мне, на царе останется. Я против.
Так и не смог уговорить Милославский своего царствующего племя юшка, а ведь как всё хорошо задумано было. Чтобы добраться до царицы Натальи, надо начать с её братцев, тем более что они болтуны изрядные и шутники. А любую шутку на дыбе можно и государственное преступление очень даже просто перелицевать.
Однако не таков был боярин Милославский, чтоб начатое не докончив бросить. Столько часов просидел в пытошной нагляделся страданий, наслушался рыданий и воплей, что доси в ушах стоят. И всё зря? Нет уж дорогой Федечка.
Иван Михайлович пошёл к сёстрам царя, они с полуслова поняли дядю. Софья Алексеевна пообещала:
- Уломаем, Иван Михайлович, братца. Не беспокойся, утвердит боярский приговор. Никуда не денется.
И вечером в верхней горнице сестрицы навалились на братца:
- Федя, ты молод и не понимаешь, чем это грозит.
- Будь жив отец, разве бы он не послушал бояр. В Думе ведь не все дураки. Фёдор.
- Но я не хочу с крови начинать, - отбивался юный Царь. - Как я потом Наталье Кирилловне в глаза смотреть стану, если её единокровного брата казню?
- А что делать, Федя? Ты царь и себя должен беречь, несмотря ни на какие жертвы.
- Вы что из меня второго Святополка Окаянного хотите сотворить? Не выйдет, Софья. Марфа, Дуня, разве я не прав?
Марфа с Евдокией пожимали плечами, кивали на старшую сестру - Софью, мы, мол, как она.
Недооценила Софья Алексеевна своего брага, которого за глаза "дохликом" звала из-за его беспрерывных болезней. Он уж с четырнадцати лет ходил, опираясь на палку. Но в этом неожиданно завязавшемся семейном споре упёрся накрепко.
- Казни над Иваном Нарышкиным не быть! Пока я жив, не быть! - И даже палкой своей пристукнул.
Кое-как согласился он на ссылку, да и то на недалёкую, не дальше Рязани, хотя Софья настаивала на Сибири или на худой конец на Пустозерске.
Но Милославский с думным дьяком Ларионом Ивановым составили приговор так, что в нём были оставлены и пытки и казнь смертью.
- Пусть Ивашка подрожит со страху малость, - говорил Милославский. - А ты створи после этого долгую вымолчку, дабы он в порты наложил. И лишь после прочтёшь ему государеву милость со ссылкой в Рязань в Ряский город.
Иван Кириллович Нарышкин сразу догадался, когда, воротившись к карете, не застал своего держальника на месте, что подкоп идёт под него. И поэтому не удивился, когда за ним явились стрельцы во главе с сотником и повели его в Кремль к Грановитой палате.
- По чьему велению? - спросил сотника Иван Кириллович.
- Повелел сие князь Долгорукий по указанию государя.
"Врёт, сукин сын, - подумал Нарышкин. - Скорее всего государь и не знает об этом". Но сопротивляться не стал, зная, что этим можно лишь усугубить вину. Какую? Он ещё не знал, но уже догадывался что вины ему придуманы.
"Ничего, сестра не даст в великую обиду, чай, всё ж царица".
И вот он в окружении стрельцов у крыльца Грановитой палаты. Из палаты вышел "старый хрыч" Долгорукий Юрий Алексеевич и с ним дьяк Иванов с трубкой пергамента в правой руке.
Долгорукий хорошо знал Нарышкина, но дабы всё выглядело пострашнее, начал с вопроса:
- Это ты есть Ивашка Нарышкин?
- Да, - отвечал арестованный. - Я есть боярин Иван Кириллович Нарышкин.
- Отныне ты не боярин, а злодей. - И, полуобернувшись к Иванову, сказал: - Читай, дьяк, приговор.
Тот, развернув длинный лист пергамента, начал громко с подвывом перечислять вины Нарышкина, которые Иван Михайлович Милославский в пытошной калёными клёшами навытягивал с несчастного лекаря Давыдки и Ивашки Орла, те самые вины, в которые так и не поверил Фёдор Алексеевич. Когда после перечисления вин дошло до приговора, голос дьяка стал громче и грознее:
- …И великий государь указал и бояре приговорили за такие свои страшные вины и воровство тебя бить кнутом и огнём и клещами жечь и смертию казнить.
Дьяк умолк и поднял глаза от пергамента дабы насладиться действием этих слов на слушателей. Над площадью нависла жуткая тишина, и даже казалось, что и воронье притихло.
Боярин Милославский верно рассчитал: хотя Иван Нарышкин в порты не наложил, но испытал страшные мгновения в жизни своей.
"Смертью казнить... Что же Наталья-то? Как же она? Неужто конец? И за что?"
А дьяк прокашлялся, помедлил ещё сколько мог и закончил:
- Но великий государь тебя жалует, вместо смерти велел тебе дать живот и указал тебя в ссылку сослать на Рязань в Ряский город и быть тебе там за приставом до смерти живота своего.
И тут Нарышкин почувствовал, как закружилась у него голова, и он невольно цапнулся рукой за плечо сотника. Тот обернулся:
- Ты чего, Иван Кириллович?
- Так. Ничего, - отвечал Нарышкин, почувствовав во рту знойную сухость. - Навешали на меня всех бешеных собак. Небось закачаешься.
Сотник промолчал, не высказав ни сочувствия, ни осуждения Его дело было исполнить приказ начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукого: взять за караул Ивана Нарышкина. Он его и исполнил. Буде завтра Нарышкин начальником, он и его приказ исполнит. А то, что сие вполне возможно, сотник хорошо знает, не первый год при Кремле служит, всякого повидал. Поэтому, беря за караул кого из знатных, он с ними всегда ровен и не злобен, а ну как завтра этот арестованный опять на самый верх взмоет. А уж брата-то царицыного наверняка сие рано или поздно ожидает. Зачем же злобиться на него, унижать? Надо и себе о грядущем место сохранить, хотя бы и сотницкое.
Глава 6
ДЕЛО ДОРОШЕНКО
Оно хотя и считалось, что с 1654 года Украина воссоединилась с Россией благодаря усилиям Богдана Хмельницкого, но воссоединение это было скорее на бумаге, а сам герой через три года после этою умер от беспробудного пьянства, не однажды пожалев о содеянном. Просто вынудили его к тому обстоятельства, но никах не любовь к Москве. И во всю жизнь его бурно авантюрную если и бывали у него крепкие союзы, то более с татарами и султаном. Именно их конница помогла ему в знаменитых битвах при Жёлтых Водах и Крутой Балке.