- Он крутился по базару. Местные говорили с ним. Он зашёл в дом и беседовал с кем-то из здешних.
- С песчаной свиньёй, - пробормотал Герман.
Обеспокоенный, Стефан огляделся, не видит ли их кто-нибудь; но здесь, на лестнице, они были укрыты от посторонних взглядов. Раннульф ушёл из тренировочного двора. Чуть выждав, Герман положил ладонь на плечо Стефана.
- Прости. Ты думаешь, я шпионю. Может, и так. - Рука его оставалась всё там же, пальцы мягко сжимали изгиб мускула. - Но лучший наш шпион - Раннульф. Он как-то узнает всё. Узнает первым. - Пальцы Германа мягко коснулись внутренней стороны локтя юноши.
Стефан резко развернулся и оттолкнул прецептора. С улыбкой, ничуть не смутившись, тот убрал руку.
- Ты мне очень нравишься, Стефан.
- Я пришёл в Орден, - сказал Стефан, - во исполнение епитимьи. Меня застали в постели с кузеном. - Он вызывающе смотрел в глаза Германа, желая, чтобы тот дрогнул, испугался или хотя бы прекратил улыбаться. - Я хотел оставить грех в прошлом.
Герман кивнул:
- Моя история похожа на твою. Только это был наш домашний священник. - Он коротко махнул рукой, будто отбрасывая что-то. - Это всего лишь один грех.
- Орден требует от нас целомудрия, - сказал Стефан.
- Орден требует от нас избегать женщин. - Рука Германа вновь поднялась. Медленно, вкрадчиво повёл он кончиками пальцев вниз по тунике Стефана. - Вот уж что никогда не составляло для меня труда.
Во рту у Стефана пересохло. Он ощутил, как прежний жар разгорается в его чреслах. Тело снова предавало его. Он отвёл взгляд от Германа, посмотрел во двор.
- А что Раннульф?
Ладонь Германа вновь скользила по его боку.
- Раннульф, если помнишь, - Святой. - Голос его был ровен.
Стефан собрался с силами:
- Если может быть целомудрен Раннульф - смогу и я.
Герман покачал головой:
- Ты молод, Стефан, - и очень красив.
Стефан вспыхнул. Он твёрдо смотрел во двор, борясь с подступающим желанием. Снова чувствовать ласки, поцелуи, снова быть любимым... Он скажет "да". Он сделает это. Но не успел он заговорить, как Герман пошёл прочь. С горьким сожалением Стефан понял, что одолел искус. Выругавшись, он спустился во двор: пришла его очередь тренироваться.
Перед вечерней Герман де Монтойя вошёл в Храм Божий, чтобы помолиться. Он прошёл через амбулаторий и арку напротив в круглый неф церкви. Преклонив колени, он сложил ладони и попросил Бога либо отдать ему Стефана де л'Эля, либо сделать так, чтобы он перестал хотеть его.
Глубокий сумрак церкви обострил его зрение. Над ним вздымался к небесам купол, мглистый и светлый, как облако. Под ним лежал омфалос, центр мироздания, великий Камень Морийский, и его неровная поверхность почти наполовину потонула в свете ламп, проникающем сквозь окна амбулатория. Герман подумал о праотце Аврааме, приведшем сюда на заклание единственного сына, и снова перекрестился.
Внезапно он понял, что не один здесь; он повернул голову - и увидел Раннульфа Фицвильяма - тот сидел на корточках у края Камня.
- Ну, Раннульф, - проговорил Герман, - ты нанёс мне удар в спину. Что ты сказал Стефану де л'Элю?
- Не много. А что?
- Твоя непереносимая святость, кажется, прилипла и к нему.
У Раннульфа был большой тонкогубый рот, некрасивый даже в улыбке. Сейчас он как раз улыбался.
- Поверь мне, ни о чём таком я и не говорил. Он отверг тебя, да? Я думал, ты не знаешь поражений.
- А ты что - ревнуешь? - проворчал Герман. - Я всё равно получу его!
Он знал, как обольстить Стефана; самая эта игра возбуждала его не меньше, чем надменная красота юного француза. Он отвернулся, склонив голову, пережидая внезапно нахлынувшее чувство вины.
- Видишь, тени лежат на Камне, словно кровь. Разве не подходящее место для жертвоприношения?
- Песчаные свиньи считают, что отсюда Магомет вознёсся на небо. А Камень пытался полететь за ним, и архангелу Гавриилу пришлось придержать его. - Подбородком Раннульф указал на точку перед собой. - Вот эта щербина и есть отпечаток архангеловой длани.
- Как тебе только удаётся узнавать всё это? - Герман покачал головой, охотно переходя на эту неважную для него тему. Не желая выдавать своих мыслей, он говорил, не думая: - Ты ведь почти что любишь песчаных свиней, Святой. Да и сам ты такой, как они.
В холодном мраке он услышал, как эхо повторяет его слова, и сразу опомнился:
- Прости. Я не хотел тебя оскорбить.
- Делай что пожелаешь, Герман.
- Ах, единственное, чего я желаю, - этот мальчик!
- Говоришь, он не поддаётся? Что ж, если только ты не намерен связать и изнасиловать его, думаю, твоя проблема будет разрешена. - Раннульф отвернулся, глядя в другую сторону. - Все мы клялись любить друг друга.
Герман засмеялся:
- Ну да - как ты любишь Жерара де Ридфора!
- Существует и невозможное, - сказал Раннульф.
- Стало быть, ты продолжаешь упорствовать в своём грехе; ну а я упорствую в своём. - Герман поднялся: до начала вечерни ему надо было кое-что сделать.
- Я исповедуюсь тебе, - сказал он. - Когда возникнет нужда.
Раннульф сохранит исповедь в тайне. Если грех Германа - то, что Герман замыслил, - станет известен общему собранию, он окажется в серьёзной беде. За спиной прецептора, в амбулатории, раздались голоса: пришли сержанты, чтобы зажечь светильники и подготовить всё к вечерне. Герман вышел на воздух, оставив Раннульфа одного в святилище.
ГЛАВА 8
Зима - время сражений; летом жара, сушь и недостаток провианта держат воинов дома. Так что лето после Рамлеха было тихим. Потом - в сентябре, в праздник Зачатия, - магистр тамплиеров отправился к королю и сообщил ему, что Саладин вновь собирает армии и что наиболее вероятной точкой его удара будет большой новый замок Частелет, который король возводил у Брода Иакова на Иордане, к северу от Тиверианского озера.
- Тогда я призову своих рыцарей, - сказал король, - и приготовлюсь сам. Мы должны усилить гарнизон в Настелете.
- Сир, - отвечал Одо де Сент-Аман, - мы уже послали туда пятьдесят наших братьев. Ими предводительствует маршал, Жерар де Ридфор.
Одо де Сент-Аман привёл с собой в королевский чертог десяток рыцарей, дабы сделать свой визит более величественным. В первом ряду почётной стражи стоял Раннульф. Руки его лежали на рукояти меча, мысли были жестоки и мстительны.
Он узнал о намерениях султана через своих людей на базаре; он принёс эту весть на общее собрание - и там, перед всеми, с помощью доброй половины рыцарей Жерар де Ридфор надменно, как император, отобрал у него этот поход. Теперь маршал скакал к Броду Иакова, а Раннульф стоял, безымянный, среди простых воинов, дожидаясь приказа, что и как делать.
На собрании он вышел из себя, кричал на де Ридфора и Одо, едва не обнажил меч. Униженный, он укрылся в затенённом конце трапезной, покуда магистр не вызвал его вперёд, и снова получил публичную выволочку. Руки его тряслись до сих пор. Он так стискивал рукоять меча, что пальцы свело болью. Стоявший рядом с ним Герман де Монтойя бросил на него косой взгляд.
- ...Мы пошлём к графу Триполитанскому, дабы уведомить его об этом и испросить подмоги.
- Это принцесса? - шёпотом спросил Герман.
Погруженный во мрак своего гнева, Раннульф, не подумав, поднял глаза и совершил ошибку - взглянул на неё. Он тут же потупил взгляд.
- Да.
Тонкая, в голубом платье, волосы распущены по плечам, как у девушки...
- Интересно, - заметил Герман, - что она здесь делает? Не очень-то это место подходит для женщин.
Раннульф что-то проворчал. Он больше не смотрел на принцессу. Взгляд его был прикован к выложенному плитками полу. Но поражение на общем собрании стало вдруг совсем не таким важным.
Он видел её лишь дважды, оба раза мельком. Теперь он боролся с желанием поднять глаза и уставиться на неё.
- Мы пошлём также и к Кераку, - говорил тем временем король. - Надо оповестить и его.
- Мало от этого будет проку, - пробормотал Герман.
- Ты слишком много болтаешь, - сказал Раннульф.
- Перестань бередить свои раны. Де Ридфор ничего не сможет сделать, пока не подойдут остальные.
- Ты офицер, - сказал Раннульф. - Ты не понимаешь, о чём говоришь. - Он прикрыл глаза.
- Эй, чем это ты занимаешься? - тихо засмеялся Герман. - Молишься, что ли? Аудиенция окончена.
Рыцари повернулись и по двое двинулись из зала вослед за магистром. Раннульф шёл опустив голову и потупив глаза.
- Знаешь, - сказал Герман, когда они вышли из зала, - в этот поход я иду с вами.
- А, так ты решил-таки отправиться за своим французским мышонком?
Герман пожал плечами.
- Нужно же мне время от времени проветриться. Я соскучился по походам. Ну идём же, не застревай!
- По-моему, это глупость, Сибилла, - сказала графиня де Куртенэ, - всем глупостям глупость.
- Да, ты это уже говорила, и не единожды. - Сибилла помогла матери усесться в носилки. Двор был полон клади и слуг, грузивших эту кладь. Мужчины уходили на войну, а все придворные дамы отправлялись туда, где безопаснее, - в Аскалон, в Акру и другие города на побережье. Агнес устроилась в носилках, отодвинула занавески, чтобы не мешали разговаривать с дочерью. Сибилла облокотилась о край носилок.
- Если ты попадёшь в руки сарацин, - сказала Агнес, - уж лучше бы тебе умереть.