* * *
Наступил рассвет, а от Мяти-пальвана не было все еще никаких известий. Теперь уже не оставалось сомнения, что-то непредвиденное и страшное. "Боже мой, - с тоской думал Атаназар, - неужели Абдулмеджит-хан неожиданно обрушился на Хаджиговшан? Но и в таком случае джигитов должен был бы кто-то известить. Что же случилось? Может, вообще не осталось никого, кто мог бы стать гонцом?"
Он послал несколько человек привести коней, чтобы быстрее идти на соединение с Мяти-пальваном. Однако понимал, что сразу уехать не удастся, так как много кизылбашей попрятались среди кустарника и их необходимо было выловить, чтобы они не смогли сообщить своим о разгроме в ущелье.
Да, Атаназару крепко повезло, что среди войска Шатырбека не было сарбазов. Будь они - не помогли бы ни отвага, ни решительность кучки отчаянных джигитов, особенно в тот момент, когда всего десять парней закрывали горный проход до появления остальных двух групп, ударивших с разных сторон, чтобы сделать видимость большого числа нападающих.
Группа пленных кизылбашей, понурившись, стояла в сторонке. Среди них находился и Тачбахш-хан. Он был босиком, в нижнем белье и круглой войлочной шапочке, которую надевал на ночь, боясь простудить голову. Однако и в таком жалком виде он стоял важно, выпятив грудь, и хорохорился.
Атаназар понял, что ему в руки лопала важная птица, так как знал Тачбахш-хана в лицо. Он подошел к пленным и строго спросил:
- Кто старший?
Джума перевел его слова по-персидски.
- Я старший! - немедленно отозвался Тачбахш-хан и решительно выступил вперед, хотя колени его подрагивали.
- Как зовут?
- Тачбахш-хан… Слыхали, может?
- Слыхал.
- Я и подумал, что наверняка слыхал! - заторопился обрадованный Тачбахш-хан, как будто признание Атаназара сразу изменило положение. - Меня и в столице все знают! Я был дружен с самим шахом Агамамедом!
- А вы, случайно, не из потомков шаха-скопца? - издевательски спросил Атаназар.
Маленький хан нахмурился, строго сказал:
- Хороший джигит не болтает лишнего о шахе вселенной!
- Почему же не поболтать? - спросил Атаназар и указал плетью на пленных. - Видишь этих бедняг? Кто их привел сюда? Зачем вы пришли на нашу землю? Что вы от нас хотите, а?
Тачбахш-хан смешался и только пожевал губами вместо ответа.
- Я вас спрашиваю! - рявкнул Атаназар, надвигаясь на вздрогнувшего хана всей своей громадой. - Отвечайте, когда у вас требуют ответа!
Тачбахш-хан жалко улыбнулся.
- Шайтан, сынок, будь он проклят!.. Шайтан проклятый мутит разум человека!..
- Неужели шайтан? - всплеснул руками Атаназар.
- Истинно так, сынок! Это он человека с пути сбиваем разные плохие мысли внушает… Проклятие шайтану!
- Так-так, - сказал Атаназар, щурясь. - Значит, шайтан, говоришь?.. А ну, джигиты, освободите его от шайтана… вместе с головой! А труп шакалам выкиньте!
Двое парней схватили Тачбахш-хана под руки и поволокли прочь. Бороздя пятками землю, хан истошно, в смертельном ужасе завопил:
- Сынок!.. Жертвой твоей буду - не убивай!.. Клянусь аллахом, я не виноват! Клянусь верой своей!.. Ради пророка, прости мою вину мне, сынок! Пожалей ради детей моих!..
Атаназар подмигнул джигитам и те, посмеиваясь, выпустили Тачбахш-хана. Он опрометью кинулся к Атаназару, упал к его ногам и, плача, полез целовать сапоги.
Брезгливо морщась, Атаназар сказал:
- Встаньте! Не к лицу валяться человеку, который близок к шахам! Встаньте, говорю вам!
Тачбахш-хан робко поднялся на колени.
- Вах, проклятие всем шахам, сынок! Правду говоришь ты, что бедный люд не виноват, от шахов вся беда идет… Только от них!
С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Атаназар прогудел:
- Искренне говорите?
- Клянусь аллахом, сынок! - страстно поклялся Тачбахш-хан. - Верой своей клянусь!
- Ну, тогда ладно, - сказал Атаназар, пряча улыбку, - прощаю тебе твою вину… Шатырбек, кстати, где?
Сразу повеселевший Тачбахш-хан, к которому постепенно возвращался его горделивый вид, ответил не задумываясь:
- Это тоже подлец из подлецов, сынок! Вчера повел нас сюда, а сам взял да и в крепость уехал, вроде бы по делу. А какое у него дело в крепости? Просто счастливый - повезло ему! А во всем он, только он один виноват! А мы - что? Нам как прикажут… Ты поэта Махтумкули знаешь, сынок?
- Доводилось встречаться, - осторожно сказал Атаназар.
- Вот у него и спроси! Он - правдивый человек, все тебе о нас расскажет!.. Он…
Один из джигитов что-то тихо сказал Атаназару на ухо, и тот сразу же ушел, не дав Тачбахш-хану высказать свои мысли о Махтумкули. Но хан быстро утешился, найдя себе благодарных слушателей в лице обступивших его джигитов. Они не понимали персидского языка, и хотя смотрели внимательно и дружно цокали языками, вдруг начинали хохотать в самом неподходящем месте. Однако Тачбахш-хан не обижался: после пережитого потрясения все его радовало вокруг.
У ханского шатра, в котором временно расположился Атаназар, его ждали два запыленных, усталых джигита.
- Что случилось? - спросил он, едва поздоровавшись. - Почему так поздно приехали?
Джигиты рассказали о том, что произошло. Вчера после полудня Абдулмеджит-хан неожиданно вышел из Куммет-Кабуса и направился к Хаджиговшану. Поэтому Мяти-пальвану пришлось изменить маршрут. Они сошлись в Чагыллы, к счастью, уже под вечер. А людей сердара Аннатувака все еще нет. Мяти-пальван оказался в трудном положении и ждет скорейшего возвращения Атаназара.
Выслушав вестников, Атаназар задумался. Он и раньше предполагал, что Абдулмеджит-хан не станет откладывать нападение на Хаджиговшан, и пытался доказать это на последнем совете. Получилось, что прав был он, а не Аннатувак и Махтумкули. Однако сейчас не время думать о правых и виновных, надо помогать Мяти-пальвану. Почему все же не успел подойти сердар Аннатувак, хотя времени у него оставалось больше, чем достаточно?.. Что ж, надо задержать Абдулмеджит-хана подольше у Чагыллы, а там подоспеет и сердар.
Атаназару сообщили, что какой-то человек свалился в расщелину и стонет там.
- Что за человек? - не понял Атаназар.
Один из джигитов Мяти-пальвана зло проговорил:
- Кизылбаш, наверно, свалился в потемках! Пусть подыхает, собака!
- Разве кизылбаш не человек! - с упреком сказал Джума.
- Не человек! - отрезал джигит, сверкнув красными от бессонницы глазами. - Враг!
- Хоть и враг, - настаивал на своем Джума, - но ты не можешь не оказать ему помощи, если он в ней нуждается!
Джигит сплюнул и отвернулся, похлопывая плетью по пыльному голенищу сапога. Одна щека у него нервно подергивалась.
Атаназар, косясь на джигита, сказал Джуме:
- Ты прав, Джума. Кто бы ни был этот человек, его надо вытащить обязательно. Иди и сам займись этим делом.
Когда Джума ушел, Атаназар обнял джигита за плечи.
- Не спорь с ним, брат! Мне, может быть, ближе твои чувства, нежели его, но прав-то в конце концов он! Умен парень не по летам, да и не удивительно - лучший ученик Махтумкули-ага.
Возле расщелины собрались почти все свободные от дел джигиты. Они наперебой окликали лежащего ничком в узкой каменной щели человека, но он не отвечал и только время от времени слабо стонал.
- Принесите веревку! - решительно сказал Джума, снимая саблю. Он сбросил халат и тельпек, повязал кушак, сунул за него нож.
Принесли веревку, и Джума стал осторожно спускаться.
Человек лежал вниз лицом. Одежда его была изорвана и окровавлена, на голове чернела полоса засохшей крови.
Морщась, словно больно было ему, а не раненому, Джума попытался перевернуть его на спину и вдруг отдернул руки, словно ужаленный змеей: ему показалось, что это Бегенч. Набравшись духу, он все же перевернул раненого. Да, это действительно был Бегенч, но в каком виде! Он с трудом разлепил глаза - они глядели мутно и непонимающе, - прошептал что-то невнятное.
- Эй, ребята! - крикнул Джума склонившимся над расщелиной джигитам. - Это Бегенч! Позовите Атаназара, слышите?
Узнав, что нашелся Бегенч, Атаназар сам спустился в расщелину и склонился над другом. С острой жалостью вглядывался он в постаревшие, заострившиеся черты совсем недавно цветущего юношеского лица. Сейчас оно даже отдаленно не походило на то веселое, жизнерадостное лицо парня, собирающегося впервые в жизни обнять свою молодую жену, каким оно было у Бегенча в памятный день свадьбы. Его сплошь избороздили глубокие морщины страданья, которых не скрывала беспорядочная щетина давно не бритой бороды. Глазницы чернели провалами. Обметанные серые губы с хрипом всасывали воздух. Скулы торчали острыми углами.
Джума с глубоким состраданием разглядывал товарища. Внезапно взгляд его упал на левую руку Бегенча - и сердце Джумы екнуло и оборвалось: все пальцы были безжалостно обрублены, лишь культя мизинца торчала, как только что перевязанная пуповина.
Атаназар поднялся с корточек и крикнул наверх:
- Еще одну веревку спустите! И ковер, что в шатре лежит, киньте сюда!
Через минуту старый иранский ковер, на котором не удалось доспать эту ночь Тачбахш-хану, полетел в расщелину. Атаназар расстелил его, с помощью Джумы осторожно уложил Бегенча, обвязал эту своеобразную люльку двумя веревками и крикнул, чтобы поднимали, да поосторожнее, не дергали.
Выбравшись из расщелины, сам, Атаназар велел Джуме взять с собой несколько джигитов и отвезти Бегенча в Хаджиговшан, а заодно отправить туда пленных кизылбашей, которым для верности связали за спиной руки, и оружие, захваченное этой ночью, А сам с остальными джигитами поскакал в сторону Чагыллы.