Садап сидела в посудном углу и перетирала пиалы и чайники. Она знала, что разговор будет неприятным и заранее готовилась к этому. Последние дни ее особенно выводили себя независимое поведение Тархана и его дерзкий тон. Она готова была выгнать его на все четыре стороны, но боялась, так как знала, что сердар высоко ценит этого нукера и порой сам старается не замечать его неуживчивого характера, спускает ему то, что никогда не спустил бы другому. Поэтому ей только и оставалось, что яростно плеваться и шипеть: "Ну, погоди, ушибленный богом, ну, погоди…" Что "погоди", она и сама не знала, но это успокаивало немного.
Когда Тархан переступил порог, она ехидно сказала:
- Больной человек, а шляется по всему селу!
- На своих ногах шляюсь, не на чужих! - как всегда резко ответил Тархан, усаживаясь. - Может, вы меня, как Ивана, хотите заковать в кандалы? Так я не раб! Не нравится - заплатите мне, и я уйду. Что-что, а уж батраком-то везде устроюсь.
"Ну, и скатертью дорога!" - чуть не вырвалось у Садап, но она переборола себя и только насмешливо посочувствовала:
- Значит, болеешь, бедняжка?
- Нет! Здоровее меня в ауле не найдешь!
- Что ж ты тогда притворяешься?
- Испытали бы вы хоть десятую часть того, что мне пришлось, посмотрел бы я, кто притворяется!.. Сколько дней пиалу чая спокойно выпить не могу! Я ведь тоже человек, тетушка!
- Разве? - сделала удивленные глаза Садап, но тут же спохватилась и добавила примирительным тоном: - Что ж ты по-человечески сказать не мог, что, мол, устал, и все такое?..
Садап боялась, что Тархан, вдруг рассердится и уйдет. Она позвала его с намерением выведать правду про Лейлу. Вряд ли сердар мог приказать привезти наложницу в Астрабад. Он ведь из-за нее семью совсем забыл, честь последнюю теряет - и вдруг такое… Нет, что-то здесь не так! Уж не сам ли Тархан, пользуясь отсутствием сердара, собирается опозорить его ложе? Недаром он из Гапланлы вместе с этой потаскухой вернулся и защищать ее пытался… Да, да, на голом камне и трава не растет - ясно, что задумал недоброе! Конечно, будь на то воля Садап, она не задумалась бы избавиться от Лейлы, но ее страшил гнев сердара. К тому же она все-таки старшая жена и обязана блюсти честь дома, особенно в отсутствие хозяина.
- Я пойду! - сказал Тархан.
- Погоди, куда торопишься? - удержала его Садап.
- Ай, если у вас больше нечего сказать…
- Есть что сказать! Почему нечего? Ты вот Илли-хану объяснил, что отец велел привести к нему Лейлу, - так ли это?
- Да, велел.
- А зачем она понадобилась ему?
- Откуда мне знать! Он велел передать - я передал. Остальное дело ваше…
- Ты же говорил, будто хаким требует?
- Говорил!.. Родственники ее нашлись!
- Бе, откуда могут быть родственники у бесстыдницы, ночующей с кем попало?
Ярость ударила Тархану в голову. Он с ненавистью глянул на Садап и срывающимся голосом произнес:
- Знаете что, тетя… Вам, видно, жизнь не в жизнь, пока грязью не обольете кого-нибудь!..
Садап усмехнулась, но, притворяясь удивленной, сказала:
- А что, разве не так? Может ли быть порядочность в наложнице, привезенной поперек седла? Пойди вон в Карабалкан к Овезберды-хану, спроси там - кто только не спал с ней до сердара!
- Кончайте, тетушка! - не выдержав, крикнул Тархан и выскочил, с силой хлопнув дверью.
Некоторое время Садап удовлетворенно хихикала, сидя на корточках. На лице ее было такое выражение, как у картежника, которому неожиданно повезло в игре.
- Так-так, - бормотала она, глядя на дверь, - не зря у меня сегодня целый день сердце билось. Ха, таких плутов, как ты, я мигом обведу вокруг пальца…
Она посидела еще немного и направилась в кибитку к Лейле.
Как и Тархан, Лейла с нетерпением ожидала ночи. Сперва она в волнении слонялась по кибитке, обострившимся слухом ловя малейший шорох. Но потом поняла, что следует заняться делом, чтобы отвлечься от тревожных дум, и стала старательно наводить порядок в кибитке. "В последний раз, - думала она, расставляя чайники, стряхивая коврики, выравнивая складки на аккуратно убранной постели, - это в последний раз…" Сердце ее трепетало и билось, как птица, попавшая в силок, но чувствующая, что коварная петля вот-вот отпустит ее. Все горести, выплаканные и невыплаканные в этой кибитке, все унижения и муки сгладились, потускнели, отодвинулись в неясную даль перед тем огромным счастьем, которое должно было открыться для нее в эту ночь.
Неожиданное вторжение Садап напугало Лейлу до того, что на лбу у нее выступил холодный пот, а пиала, которую она собиралась поставить на полку, выскользнула из ослабевших рук и мягко стукнулась о кошму. Вдоволь насладившись ее замешательством, Садап сказала:
- Готовься к отъезду! Сердар велел привезти тебя в Астрабад! Как только Илли-хан вернется, отправишься с Тарханом. Слышишь, проклятая аллахом, что я тебе говорю? Родственники твои нашлись.
Лейла слышала, но ей трудно было справиться с охватившей ее дрожью… Почему именно Тархан?.. Что это - внезапная удача или хитрая ловушка? Если бы это сказал другой человек, она от радости запрыгала бы, наверное, по кибитке. Но весть принесла Садап, от которой добра дожидаться - все равно, что шерсть на змее искать. Поэтому Лейла молчала.
А Садап все распалялась:
- Хаким сердара в зиндан бросил и сказал, что не отпустит, пока тебя не привезут… О-о, будь ты проклята, потаскуха безродная! Из-за тебя вся наша жизнь вверх дном перевернулась!..
"Почему из-за меня? - недоумевающе подумала Лейла. - Разве не говорил Тархан, что сердара схватили из-за того, что он коней не хочет отдавать шаху?" Конечно, она не подозревала, что, говоря о перевернутой вверх дном жизни, Садап имела ввиду в первую очередь себя, испытавшую после появления Лейлы немилость сердара.
- Собирайся в дорогу, бесстыжая тварь!.. - сказала Садап.
Лейлу вдруг возмутили ее оскорбления.
- Не поеду! - решительно сказала она. - Никуда не поеду!
- Что?! - взорвалась Садап. - Ты мне голову не морочь, шлюха! Попробуй только не поехать! Хватит и того, что ты нам крови попортила!.. Будь моя власть, я бы знала, подлая, что с тобой сделать!
Она со злобной яростью ущипнула Лейлу так, что бедняжку всю передернуло, и вышла, бормоча себе под нос проклятия.
15
День был ясным и солнечным, но к вечеру со стороны моря потянулись черные вереницы туч, обещавшие дождь. Сначала тучи ползли порознь, потом, догоняя друг друга, стали сливаться в сплошную черно-сизую пелену. Поднялся пронзительный ветер, тяжело упали на пыльную землю первые тяжелые капли. А к ночи разразилась настоящая буря.
Когда погода начала портиться, Тархан суеверно подумал, что это недоброе предзнаменование. Но быстро взял себя в руки, сообразив, что скорее - наоборот, бурная ночь может помочь беглецам. С этими мыслями он незаметно уснул, а когда проснулся, вокруг была такая темень, что хоть глаз выколи, а за стеной мазанки свистело, ухало и плескалось.
Тархан на босу ногу натянул сапоги, накинул на голову халат и вышел. Дождь лил как из ведра. Холодный ветер дробил с налета водяные струи, больно сек брызгами в лицо. На небе не было видно ни одного просвета. Джигиту показалось, что в мире не осталось ничего живого, что в нем безраздельно властвует слепая ярость стихии. Но присмотревшись, он увидел, что в кибитке Садап горит свет, и с острой неприязнью подумал: "Сидит старая карга! Не спится проклятой!"
В кибитке Лейлы тоже мерцал слабый огонек.
- Ждет моя газель! - с теплой лаской тихо сказал Тархан.
Не обращая внимания на дождь, Тархан прошел в конюшню, подбросил лошадям сена, похлопал своего гнедого по гладкой шее. Конь повернул голову, шумно выдохнул теплый воздух и снова захрустел сеном.
В просвете двери мелькнула неясная тень. Тархан метнулся к выходу, но там никого не было, только хлюпал дождь да голодным волком завывал время от времени ветер. Тархан долго, до боли в глазах, вглядывался в темноту. На душе стало как-то смутно и тревожно, скверным предчувствием кольнуло сердце. Он потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, и вдруг увидел, что в ночи мерцает еще один светлячок. "Это у Ивана!" - догадался Тархан и вспомнил, что они так и не попили утром вместе чаю. И он решительно зашагал к мазанке Ивана.
Собственно, это была не совсем мазанка. В начале лета ее построили по приказу Адна-сердара из бревен, за которыми специально ездили в Гапланлы. А потом обмазали сверху глиной. Дело в том, что Адна-сердар давно уже вынашивал мысль о собственной кузнице, такой, как у Аннаберды-хана, где сам сердар неоднократно чинил ружье.
Вообще-то построить кузницу и приобрести необходимый инструмент было для сердара совсем несложно, намного труднее было найти хорошего кузнеца. А сердар хотел не кого-нибудь, - он мечтал о мастере, сумевшем бы превзойти кузнеца Аннаберды-хана, - тот мог не только ковать кетмени и сабли, не только чеканить узоры по металлу, но и разобрать по винтику и снова собрать ружье. Хан привез его из Хивы, заплатив огромные деньги: говорил, что пятьсот золотых. Правда, знающие люди уверяли, что не пятьсот, а только триста, но разве триста золотых - малые деньги? Это цена пяти крепких рабов! Но сердар, несмотря на свою жадность, заплатил бы такую цену. Он знал, что добрый кузнец за год возвратит с лихвой все расходы. Вот где только найти такого кузнеца, как не обмануться в выборе?..
Ивана привезли из Хивы специально посланные люди Адна-сердара. Он был таким же несчастным, разлученным со своей родиной горемыкой, как и Тархан. Но Тархан как-никак жил среди своих. Чтобы увидеть родные края, ему стоило только перейти горы Копетдаг. А родина Ивана…