22
О том, что отцу стало хуже, Махтумкули узнал по дороге из Куммет-Кабуса. Всю оставшуюся часть пути он безжалостно гнал коня, чуть не запалив его. Невозможно предвидеть превратности судьбы, думал он. Она подобна неожиданно возникшему вихрю, который, крутясь, устремляется совсем не в том направлении, в каком ожидаешь…
Поводов для подобных мыслей было сколько угодно. Какой-то год назад считалась вполне благополучной семьей. Она не отличалась особенно большим достатком - работали все в меру сил своих, - однако и кручиниться причин не было. Ни глава семьи, ни его жена, несмотря на преклонные годы, на здоровье не жаловались. Старший сын был женат. Собирались готовиться к свадьбе среднего. Младший заканчивал медресе и уже пользовался славой талантливого поэта. Дочь незаметно взрослела и уже пыталась ткать ковер вместе со снохой.
Жизнь была трудной, но Довлетмамед с надеждой глядел в будущее, уповая на аллаха. И вдруг как ураганом смело все благополучие: один сын… второй сын… жена… Это было чересчур для старых плеч Довлетмамеда - его прямо-таки придавило к земле.
Вот какова игра судьбы, и поди поспорь о ней, если она к тебе задом поворачивается. Не пнешь ее ногой пониже поясницы, не выпросишь благополучия, и силой не возьмешь. Мириться надо, иного выхода нет.
И пытался старик мириться, уговаривал себя не роптать, не сетовать. Да как не возропщешь, когда одна за другой беды валятся? Вот сегодня злая весть в темя клюнула: Махтумкули закован в кандалы и отправлен в астрабадский зиндан. Еле-еле после этого сил достало до постели добраться. Лег и приготовился умирать, ибо смысла дальнейшая жизнь уже не имела.
Односельчане сочувствовали, переживали, старались чем-то облегчить положение Карры-муллы, поддержать его как-то. Но чем поддержишь, когда последняя страшная беда обрушилась. И все были буквально потрясены, когда в Хаджиговшане на взмыленном коне появился Махтумкули. Люди опрометью бросились вслед за ним. А он спешился, общим поклоном поздоровался с односельчанами и заторопился к отцу.
У Довлетмамеда даже дыхание прервалось, когда сына увидел - после ужасной новости не ожидал, что тому так быстро удастся из лап врагов вырваться. И тут же поток сил захлестнул старческое тело, поднял дрожащие руки отца навстречу Махтумкули.
- Сынок!.. Ты вернулся, сынок?!
Махтумкули глотал и не мог проглотить застрявший в горле ком, и все прижимал к себе дрожащее тело отца, все гладил острые, выступающие недоразвитыми костлявыми крыльями лопатки.
Потом он вышел наружу и обошел всех собравшихся возле кибитки, пожимая им руки, сердечно благодаря каждого за участие. Он смотрел на такие родные лица односельчан, и слезы навертывались на глаза: что может быть драгоценнее святой и бескорыстной человеческой доброты!
Проводив людей, он занялся приготовлением лекарства для отца. Нуры Казим в свое время научил распознавать болезни и врачевать их горными травами, помогало и детальное знакомство с "Каноном врачебной науки" Абу Али ибн Сины. Довлетмамед и сам был не новичок в лекарственных травах.
Но, вероятно, нет для человека лекарства лучше, чем хорошее расположение духа. Приезд сына подействовал на старика исцеляюще. Они с аппетитом поели, с таким же аппетитом пили чай. Махтумкули поведал отцу о поездке в Куммет-Кабус, и Довлетмамед, слушая, с сомнением покачивал головой, хотя и считал, что племя зендов, вождем которых был Керим-хан, добропорядочное и мирное племя.
Заглянула сестренка Убейда: пришел Медед-ага, отец Менгли, хочет посоветоваться с Махтумкули. О чем советоваться? А кто его знает, пожала плечами Убейда.
Махтумкули тоже пожал плечами. После возвращения из Хивы ему еще не доводилось встречаться со своим несостоявшимся тестем. Каким он стал после того, как разбогател за счет Менгли? Нет, не изменился такой же, как и был, хоть и родич нынче Атанепес-бая. Та же остроконечная, конусом, шапка мехом внутрь, тот же ветхий халат, заношенные ситцевая рубаха и штаны, чепеки на пыльных ногах. Не успел, что ли, добром распорядиться? Или припрятал?
Никаких приятных чувств при виде Медеда Махтумкули, конечно же, испытывать не мог. Но он обменялся рукопожатием с гостем, который тоже был хмур и подавлен, словно готовился выслушать много неприятных слов, понимая, что заслужил их. Махтумкули, однако, ничего обидного говорить не стал, пригласил Медеда проходить в кибитку…
Эта встреча оставила тягостный осадок. Махтумкули старался успокоиться, но это плохо получалось. То и дело перед глазами появлялась Менгли, и, вдруг голос ее жалобный заставил содрогнуться от мысли: "А ведь я предал тебя, любимая!" Появилось нестерпимое желание повидаться с ней. Желание сумбурное, неосуществимое, но оно одолевало безудержно, а как повидаешься, если Атанепес-бай даже мать Менгли близко к дому своему не подпустил, когда она дочку пришла проведать. Так-то вот! А ты с какими глазами потащишься туда?
Махтумкули вышел из дому и пошел, сам не зная куда. Навстречу попался Мяти. Они поздоровались и зашагали, словно сговорились, к старому оврагу. К заветному старому оврагу! И луна светила так же, как когда-то, когда еще оставались надежды… оставались надежды… надежды…
- Слушай, Мяти, ты сможешь завтра верхом поехать со мной?
- Далеко?
- Потом скажу.
- Нет уж. Говори сейчас.
Махтумкули не ответил. Мяти не настаивал. Он приблизительно догадывался, куда ему предложат ехать, и это его не очень устраивало.
- С Менгли хочешь повидаться? Ну, молчи, молчи, я тебя насквозь вижу. Только как ты это сделаешь, если даже сама Огульгерек-эдже добраться до нее не сумела?
- Надо ехать… Не сумеем увидеть - возвратимся.
- Пустая затея. Откажись от нее. Менгли, по слухам, в постели лежит, больная. Перед аллахом и перед людьми она жена другого человека. Какое имеешь право встречаться с чужой женой, покушаться на нее?
Махтумкули резко остановился.
- Я не покушаюсь, понял? Я люблю ее! Это тебе ясно?
- Не кричи, ясно. Знаю, что сердце у тебя горит, да выше носа, как говорят, не прыгнешь. И еще об одном не забудь: Атанепес-бай не устрашится крови. Если не твоей, то уж во всяком случае ее крови. Погубишь ты ее окончательно, вот и все.
Они остановились на краю оврага. Резонно рассуждает Мяти, ничего не возразишь ему. Действительно, Менгли замужем, и этим сказано все. Даже самый искренний доброжелатель не одобрит намерения Махтумкули. Ему не только нельзя встречаться с ней, ему в Джелгелане появляться нельзя - для Атанепес-бая и его родичей это могло послужить поводом большого скандала. Тем более, что Атанепес-бай был человеком задиристым, скандалов не сторонился.
- Еще тебе скажу, - добавил Мяти. - Допустим, ты встретился с ней, поговорили вы. Облегчит это ее участь? Не станет ли ей после этого еще горше? Или ты посадишь ее на круп своего коня и умчишь куда глаза глядят? Так это надо было сделать раньше, перед поездкой в Хиву. А теперь, друг, ты кругом опоздал, дело сделано.
Махтумкули молчал. Слова Мяти были безжалостны, они стегали по лицу и по сердцу, но Мяти был абсолютно прав.