* * *
- Хто тама? - прокричала бабка из сеней.
- Адмиральша стучит, открывайте!
Брякнул засов, и Анна ступила в непроглядную тьму. Вкусно пахнуло солеными огурцами, грибами, укропом. Пригибаясь под притолоку, нырнули в тускло освещенную избу.
- Старика нету, - обтерла ладонью уголки рта. - Че-то видно задержало. - На мгновение замерла, прислушиваясь к звукам на улице.
Анна прошла к себе в комнату. Переоделась, отстегнула и скатала с ног чулки, осмотрела на растопыренных пальцах: нет ли дырок? Вернулась в столовую. Умылась. Все теперь другое, даже мыло жидкое. Поначалу было странно - но привыкли и к этому.
Кадка, полная воды. Набрала кувшин, поставила на злобно зашипевшую плиту, чтоб попозже устроить постирушку. Из русской печки сочился, сводил с ума густой запах наваристых щей.
Сели у стола, украдкой сглатывали слюнки, ждали старика.
- Плуги кует?
- Гайки режет. - И опять тишина: ни ветер не прошелестит, ни матица не треснет. Только слышно: вздыхает семилинейная лампа. Моргнет, затрепещет, вытянется огонек золотым наконечником, зачадит и опять успокоится.
- Че же?
Анна встрепенулась, думала, баба Нюра предлагает сесть есть, не дожидаясь хозяина - но нет, взяла пухлую колоду, обстучала мягкие края, раскидала по шесть листиков на подкидного дурака, подрезала колоду. Вяло, чтоб только время убить, бросали невесомые карты. К концу игры захватил азарт, даже поспорили немножко. Анна Васильевна уж трижды осталась в дураках - а деда все не слышно.
- Да что же это такое? Вот ударник-то выискался! - И старушка припадала щекой к черному окну, слушала. Мало ли что может случиться. Долго ждали. Выходили во двор и на улицу - нет деда! Не видать и не слыхать. И опять вернулись в избу, бабка трижды протянула колоду под колено и через дверную ручку, чтобы снять с них суетную греховность, и можно было бы гадать. Беззвучно шевеля губами, расстилала: "Что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится?" Выпадали "пустые хлопоты", "удар" и "казенный дом". Может, милиция забрала старика?
- Ну, куда он мог деваться? - И уже искры зла из глаз. И в пропаже деда виноват, конечно, Колчак! Того, убитого, тоже поставят в вину ему. Зачем вернулись из Японии? Прав Сергей Николаевич, в России жить невозможно.
Но вот хлопнули ворота! Забубнили голоса…
- Старик! - Счастливо просияла старушка, и, как Наташа Ростова на грудь Болконского, метнулась в провонявшие капустой сенцы, навстречу с ненаглядным дедом. Там грохот и пьяные голоса: "О!" "Бляха!" "О-о!" Ввалились в избу. Дед и с ним рабочий. Молодой. Трезвый. Только глаза блестят. Перед собой, как букет цветов, держал бутылку "мутненькой".
- Это че тако?! - даже притопнула сердитая старушка. - Это че же?
- Старуха! Жарь глазунню!
Анна хорошо знала Ханжина, Дитерихса, других генералов - но ни один из них не умел нагнать на себя столько величия и важности после самой блестящей победы. Дед стоял посреди прихожей, как окончательный и полный завоеватель. Чингисхан!
- Не ругайся, старуха!
- Ой, да не ругаюсь я! - мученически стонала та. - Ты погляди-ка, сколь грязищи натащили!
- Старуха! - ревел вполне счастливым голосом. - Я купца привел! - Старушка так и поперхнулась. - А у нас товар!
- А ба! - обомлела баба Нюра, - да ты не спятил ли? - а уже и самой-то весело до озорства.
И даже "товар" с задорным любопытством смотрел на "купца".
Как-то, по осени еще, привез он на телеге кули с картошкой, свеклу, редьку. И перебросились тогда несколькими словами, она пошутила что-то насчет крестьянской жизни - и поди-ка ты! Победила сердце молодца. Краснеет, глаза боится поднять. Конфузится. Так бы и расцеловала этого свежего, как курское яблочко, суженого.
То, что дед собрался делать, называлось "запой". Предварительная выпивка перед помолвкой и свадьбой. Комедия! Анна выросла в богеме, любила атмосферу безалаберности и веселья. И на свалившееся сватовство смотрела как на шутку, на игру.
Она редко бывала в дурном настроении. Все ее радовало! Проснется, увидит солнышко в щелку - так и просияет на встречу языческому божеству! Спаситель заповедал нам любить этот мир! Никакого греха в этом нет. И каждый с удивлением видел в ней эту потаенную радость. Наверное, в этом и крылось ее редкое очарование. И фабричный жених, поначалу смущавшийся, пришел в состояние восторга при виде ответного интереса со стороны "гражданки Тимиревой". То есть так же краснел и смущался, но уже смелее озирался вокруг и даже, кажется, готовился что-то сказать.
Старушка в самое короткое время "сгоношила на стол". Соленье, глазунья и каленые щи. Чем горячей, тем лучше: выпьешь на копейку, а опьянеешь на целковый! Расселись. Налили в мальцевские стаканы "мутненькой". Вот бы удивился Верховный правитель империи, если бы увидел, как его любимая жена хлещет самогон в сомнительной компании! Старый плут хозяин тоже играл взглядом - и выражение лица скабрезное. Но не оскорбляло это Анну! Только подливало масла в огонь! И парень млел, сгорал, как мотылек, в живом пламени ее огненных глаз. И грудь распирало отвагой!
- Ну дак че же? - блестела глазами баба Нюра. - Будем знакомые? - и за каждым словом какой-то потаенный, не вполне приличный смысл. Но прямо никто ничего не говорил - всё еще только лукаво подразумевалось. И разговор зашел о каком-то полене, которое одно в поле не горит, а два - уже костер на всю ночь. Нодья!
- Хоть худой мужичок - а притульишко, за мужика завалюсь и ничего не боюсь! - расписывала прелести супружеской жизни старушка. И Анне Васильевне уже почти верилось, что вот идет за этого молодого, свежего "обрезчика" с омского завода. Не то, чтобы позабыла всю свою прежнюю жизнь, а так… стих игривости напал.
- Ты не гляди! - гудел дед, - что, может, не гренадерского росту - он одной рукой три пуда выжимат.
Силач при этом так разволновался, что только всхлипывал да рывками тянул в себя воздух, и уже озирался в поиске: что бы такое поднять?
- За таким, как за каменной стеной! - лебезила остроносая старушка. - Со спины любая полюбит!
Анну Васильевну хвалить еще не решались. Робели. Благородная…Кто их знает, как там у них.
Хлопнули самогонки - ударило в голову, и еще больше развязались языки. Старушка вскочила, убежала на кухню, а как вернулась, села на другое место - и Анна оказалась рядом с женихом. Его как-то назвали еще в начале застолья: не то Иван Акимыч, не то наоборот.
- А вот вы - сколько пудов? - подступал нареченный вплотную, и глаза горят, как плошки - вот схватит, вскинет под потолок. Анна оглянулась в поисках путей спасения. Старики так и покатились с хохота. А Аким все ближе, и уже руки от азарта потирал. Анна поднялась, встала так, чтоб между нею и Акимом что-нибудь было: стол, старик или табурет.
- Да вы чё засуетились-то? - призвал к порядку дед, - давайте закусывайте! Грибки-то так в рот и просятся!
Разлили по второй.
- Маленькая бутылка попалась - кончилась! - поцеловал ее в донышко старик.
- Ничего! Скоро власть сменится - заживем на всю ивановскую! - пообещал обрезчик плужного завода.
Бабушка делала себе "красненькое" - размешивала в самогонке варенье. У Анны Васильевны почему-то упало настроение - свой стаканчик отодвинула. Это повергло всех в недоумение.
- Дерни, Аня! - прогудел Аким. А хозяин даже пропел что-то вроде: "Выпьем тут, выпьем тут - на том свете не дадут!"
- Ну, а если и дадут, дак выпьем там и выпьем тут! - подхватила старушка, и опять все перечокались, и каждый выцедил свою долю. Мужики крякнули и закусили.
- А вапше-то, может быть! - молвил дед глубокомысленно. Покосился на Акима. - Гляди, ишо губернатором станет!
Аким расплылся в ухмылке.
- Комиссар! - продолжал представление дед, - Послушали бы, как он…
Аким имел силы нахмуриться, толкнул старика коленом.
- Как он говорит иногда! - покрутил дед в воздухе корявыми пальцами. - Заслушаешься!
- Сибирский соловей, - подъелдыкнула старушка. Анна знала, что это за соловей, - ворона! И вспомнилось, что когда-то, в детстве, умела свистать соловьем. От выпитой ли сивухи, от воспоминания ли счастливого детства, подобралась, вытянулась шеей, "щелкнула" раз, другой и засвистала!
- Ой! И так денег ни лешего нету! - замахала на нее старуха руками - все засмеялись и притихли на минутку, будто тоже отлетели душой в счастливые весенние дни. Душа не может долго томиться буднями - праздник ей подавай! С песней и плясом. И много ли выпили? Поллитровку на четверых - а "и руки, и ноги опустились". И крик! И хохот - как в курятнике! И баба Нюра лезет с поцелуем и кричит: "Совет да любовь!"
- Какой "совет", Анна Кузьмовна? У меня ребенку шесть лет!
- Знаю! - раздольно, от пупка, прокричал обрезчик, - усыновлю! И выкормлю! Да ишо и новых настрогаем! - Лицом побледнел, а глаза, как у волка! И видно, вправду, не шуточно ранен нежностью к Анне. А что как судьба? Мало ли бывало. И тот-то, Александр-то Васильевич - тоже слесарному делу учился. На роду написано: за слесаря пойти! - мелькали шальные, забубенные мысли.
Анна думала, что поразила сердце Акима своим не здешним видом, но она ошибалась. Больше всего запал в душу ее веселый, легкий нрав. С такой-то женой - вся жизнь обернется праздником! Да и в работе резва! Тогда палец у нее еще не болел, жалея старичков, таскала кули с телеги к погребице. А внешний вид - это на любителя. "Красу не лизать!" - говорит народная пословица, то есть главное, чтоб была работящей.