- Ни в коем случае, Аркадий Никандрович, - просвистел Колчак - для России! Ей нужны такие люди! - поцеловал Удинцова и быстрым шагом ушел к себе.
* * *
Анна Васильевна сидела за простывшим чаем. С галетами. Колчак брал, размачивал в стакане и отправлял в рот уже нежную кашицу.
- Как давно не слышно радио, - поежилась Анна, хитро горя глазами, - помните, при временном правительстве было Ври-радио?
Колчак свел брови, мол, да, что-то такое было.
- Украинское - Украдио. Ну и советское - Соврадио.
Колчак смеяться не мог, только кивнул: спасибо за поддержку.
- Говорят, рабочие в Черемхово возобновили добычу - скоро поедем?
- Кто это говорит?
- Я выходила. Недалеко. Здесь. Кое-что купила на базаре.
- Денег нет, - пожал недоуменно плечами Колчак. - А скоро, боюсь, и вовсе останусь без работы.
- Сколько вы получали, Александр Васильевич?
- Четыре тысячи, - ему неприятно было говорить об этом. - Но там еще добавки.
- Все отсылали Софье Федоровне?
- А как же, Анна Васильевна? - взглянул глазами великомученика.
Она протянула руку - в радость ей было прикоснуться к нему.
- Не грусти, сокол, думы брось напрасные! Много счастья на пути - дни наступят ясные! - Наверное, такое, ни на чем не основанное утешение и нужно было Колчаку в эти черные дни. Рядом с Анной отогревался душой, начинал верить в счастливую звезду.
А железные колеса ехидно выкрикивали одно и то же: ката-строфа! ката-строфа!
ГЛАВА 14
Конвой кипел. Только офицерская команда в шестьдесят человек сохраняла верность долгу. Солдатская масса бурлила и была готова созреть до мысли захвата и выдачи Верховного дружинникам. Аким начинал свои разговоры исподволь: о грабежах и поборах, "хуже, чем при большевиках". О счастливой жизни обещанной поумневшими красными.
- А то тоже, было, это!.. - припомнил красивый, голубоглазый, солдат.
- Было, было, - поддакнул пожилой мужик в шинели.
- Таперь другое запели!
- Запоешь, когда проперли чуть не до Москвы! - Солдаты еще не безоговорочно согласились перейти на другую сторону. Здесь, на толковище, позволяли себе подпустить и шпильку в красную большевистскую задницу. Даже и Аким с удовольствием рассказывал, как раздулся, чванился их красный комиссар. Как морщил свой узенький лоб, взгляд-то новый выдумал! Косенький и сверху, мол, что это за таракан здесь передо мной шевелится?
- А ведь из наших же, из слесарей!
- Человек, он это… маленько того, - согласился пожилой.
- Да уж теперь-то мы таких не выберем! - заверил Аким - и получилось это у него хорошо, убедительно. Солдаты так и поняли: вот он, перед ними, будущий красный комиссар.
Задымили солдаты махрой, опустили головы. Видно и от родной красной власти чину-то не всем отломится.
- Товарищ Ленин что говорит? - вертелся беспокойно, будто на сковородке его поджаривали. - Земля - крестьянам. Заводы - рабочим! Вот как распорядился товарищ Ленин.
Солдат это мало воодушевило. Песенку они эту слушали чуть ли не с четырнадцатого года. А вот, если бы всем, к примеру… по кусочку золота! На обзавод! Как фундамент будущей счастливой жизни. Вон он, на следующем "путю" стоит, под парами попыхивает. Тут и ходить далеко не надо за новой счастливой жизнью - и винтовки есть. И пулеметы в гнездах стоят. Бери - не хочу!
- Сколько там пудов-то?
- Да, говорят, под тыщу.
- Эх, "под тыщу!" - усмехнулся молодой, красивый, - а сто тысяч не желаешь?
- Да мне бы и одного за глаза хватило! - оскалился неожиданно белыми, крепкими зубами вчерашний мужик.
- Приедет какой-нибудь Моня Стырь или Дина Мит - с ними проще. Они совесть имеют! А то, как собака на сене: и сам не гам, и другим не дам! - зло рассмеялись, замолчали. И правда: царь правил и Керенский, и хитрые большевики, и злой Колчак - а никак жизнь не наладится! Теперь говорят: большевики одумались, будут править по-новому. Всем дадут свободу - кто сколько унесет. Может, что-то и получится?
- Там одни немцы да евреи, - засомневался пожилой.
- Может, научат нас, дураков! - заступился за евреев молодой. Видно было, что и пожилой на это надеялся - головой покачал только из приличия, чтоб не сглазить лезущей к красному престолу власти.
- А как вы думаете: есть ребята, готовые пойти на все?
- Это как? - открыл рот пожилой от напряженного внимания.
- А хоть бы и… ковырнуть.
Пожилой усмехнулся: правда, Аким такой дурак или провокатор? Чепуху языком молоть - это одно, а пойти на вооруженных охранников эшелона "Д" - тут почешешься в затылке. Да и махнешь рукой: ну его и золото-то то! Не жили богато, и неча начинать!
- Давай! - подъелдыкнул молодой, - наган у тебя есть!
- То-то перепугает пулеметную команду! - Солдаты хохотали, зло горя глазами.
- Да это я так, - пошел на попятный двор, - болтаю.
- Болта-аешь, - зло протянул пожилой, - а, может, ты из этих? - так и сцапал за отворот тужурки. - Из тех?..
Акиму стало жарко на холодном сквознячке - время военное, жизнь не дороже копейки. Народ обозлился до крайности.
- Да вы что, ребята? Я же шутейно!
Поезда стояли на крошечной станции. Редко они попадались здесь - тайга, поля, и опять перелески. И все завалено снегом. Кажется, на тысячи верст в ту и другую сторону - ни души. Редко-редко увидишь лошадку, сани, а в них стоит, не шелохнется сибиряк с вожжой в руках. За санями собачонка, хвост на спине калачиком. Хорошо! Иметь коня, корову, десяток овец. Избу с русской печкой. Бабу с ребятишками. Что может быть желанней?
- Мне бы парочку пудов, - мечтательно пропел молодой красивый, - купил бы мельницу, заимку, дом поставил пятистенок - и оженился бы!
Теперь уж Аким с пожилым зло ржали, глядя на красивого.
- Хрена тебе! - закашлялся и отплевался мужик. - Партизаны поймают да закатают сливу под сердце!
- И не надо будет ни заимки и ни пятистенка! - подхватил Аким.
- Одной маленькой каморкой обойдешься.
Молодой не обиделся. Сам понимает, слишком высоко воспарил в своих мечтах. Живым бы добраться до тяти с мамкой - и то рукой и ногой перекрестишься.
- А ведь кто-то и заживет! - в досаде чмокнул Аким, - кому-то достанутся эти сто пудов радости!
- У меня свои "пуды", - скабрезно сверкнул глазами пожилой. - домой надо, к бабе под бочок! - и тамбур содрогнулся от здорового, животного хохота.
С этими каши не сваришь, - косился на егерей Аким, - нет в них революционной дерзости! Рабы крестьянской психологии. И ему в особенную радость было сознавать в себе избыток дерзости! Готовности взять власть, может, и самую верховную! Во время революционной бури человек скоро созревает. Давно ли был Аким таким же безмозглым, бескрылым, покорным скотом на заводе Рендрупа. А теперь готов повернуть всю Россию в новое русло, поставить на широкие стальные рельсы, и катить в светлые дали социализма!
Товарищем Акимом - многие называют…
Двери распахнулись, вошел Удинцов. Солдаты загремели каблуками, вытянулись во фрунт. Аким и не пошевелился. Удинцов сделал вид, что не заметил вольности железнодорожника, прошел.
- Вот тоже, пес.
Солдаты промолчали - по виду, не согласны. Пришлось засмеяться, чтоб сгладить неловкость. Раз не надоело тянуть лямку, давайте, ребята! Недолго уж осталось.
- Пятеро убежали… - заметил пожилой.
- Ага! Двоих тут же споймали, - поддержал белобрысый, - укокошили.
- Да и партизаны-то, не известно, как примут.
Аким улыбался ехидно и ничего не говорил. Поднялся с корточек, повернулся на выход.
- Вот, если бы человека найти, - прогудел пожилой, - который бы… это. Знал! Чтобы связь была… с емя.
- Где ж ты такого найдешь? - возразил молодой, и при этом с интересом глядели на товарища Акима.
- Нет, мужики, - выговорил он весомо, - не из того вы кремня сделанные.
- А ты из того?
- А я - из того! - не дрогнул Аким.
- Ну-ну.
Но не успел выйти - как дверь распахнулась, и опять влетел Удинцов. С ним два офицера. И еще солдаты. Взглянул строго и, не останавливаясь, ушел в вагон.
- Чего это, земляк? - спросили последнего солдата.
- Самострел в вагоне, - сунул для наглядности палец в рот. Ребята растерянно переглянулись.
- Тоже выход, - подмигнул Аким. - Только-то и осталось. А?
Солдаты молчали.
ГЛАВА 15
Как это происходит? Краска пропадает? Или что? Поседел за ночь. С третьего на четвертое. И куда уходит цвет? То есть, почему он, брюнет, пусть с легкой проседью - выходит утром белым до голубого отлива. То есть, причина понятна. "Трапеция": Червен-Водали, Ханжин и Ларионов поставили перед фактом - отрекайся! Только на этом основании пропустят на Читу. Под защиту Семенова.
Никакого Иркутска он взять, конечно же, не смог! Это было ужасно и унизительно. Колчак никогда не считал Семенова сколько-нибудь умным человеком. И вот, теперь все. Извольте радоваться! Колчак - пустое место. И отобраны оба состава. Самого под белы ручки перевели в вагон второго класса. В убегающий на восток состав чехов. Замечательно! Пепеляева тоже пристроили где-то в соседнем вагоне.
Но почему? Как это происходит? Жил человек и вдруг поседел! Почему он может так невероятно меняться? И как? К лучшему? К худшему? В какой степени и сколько раз за жизнь меняется он, пусть не так внезапно, а исподволь? И почему это происходит?