"А жара вроде бы спала, - подумал Кирилл Разумовский, подходя к своей карете. И вдруг вновь почувствовал, как лоб покрывается липким потом, и страшная мысль заставила вздрогнуть: - Неужто готовится отставка и сей петиметр, сей хлыщ, так обожающий всё французское - от белья, костюмов, мебели до умильного щебетания на галльском языке, - неужто это он готовится меня сменить? К чему бы, в самом деле, матушке императрице не принять меня, как делывала она всегда, вплоть до сегодняшнего злополучного дня. А может, здесь что иное, что касательно вовсе не меня, а моего брата? - всё более ужасаясь, подумал граф. - Ну да, пришёл конец его, Алексея, фавору! А новый счастливчик - вот этот самый юнец, сей новоявленный херувим. Только как же такое может произойти, ежели она, государыня, и мой брат - супруги, венчанные в церкви и поклявшиеся в верности друг другу пред самим Господом Богом? Ну да брак сей - секретный от людских глаз, может, потому как бы упрятанный и от самого Бога? А впрочем, разве мало примеров тому, что супружество супружеством, а блуд - не в счёт. Но тут-то, туточки все бачуть, что свершается, тут и очи особенно разувать не треба - новый фаворит вышиб старого! А я-то хвастал своим умом, да и брат не мог нахвалиться тем, как я быстро сделал свой карьер, куда другим до меня! Но вышло - есть и половчее, есть, которые и в заграницах не бывали, а сто очков любому дадут. А ведь с виду - тише воды и ниже травы. Однако верно в народе говорят: в тихом болоте черти водятся... Ба, да ведь ещё в прошлом годе о многом можно было догадаться, когда государыня вдруг ни с того ни с сего произвела сего младшего Шувалова из камер-пажей в камер-юнкеры. И я сам тогда чуть ли не удостоился высочайшего гнева..."
Прошлой осенью из дворцовой канцелярии ему, президенту Академии, поступил указ как раз об этом самом производстве Шувалова, дабы внесён он был в русские и немецкие "Ведомости". Указ он передал Григорию Теплову, а тот - по инстанции - Шумахеру для отдачи в академическую типографию. Но когда вышли газеты, многие, в первую очередь во дворце, заметили, что в указе отсутствует отчество Шувалова. Перепугались все - от Шумахера до корректоров. Но если последние в своё оправдание лепетали, что они сие неуважительное отношение и отсутствие учтивости к поименованному в указе лицу сразу же заметили и бросились справляться у учёных лиц, как Шувалова по отцу величают, то Шумахер сказал, что он ничуть не сомневался по поводу формы указа, что у них, у немцев, отчество вовсе отсутствует.
Что оставалось делать президенту? Он тотчас объявил Шумахеру строгий выговор, Теплова пожурил, а профессору Ломоносову, в дополнение ко всем его уже имеющимся обязанностям, поручил "над ведомственною экспедицею смотрение иметь". И о принятых мерах, не медля, доложил самой императрице, чьей высочайшей подписью был скреплён этот, как оказалось теперь, злополучный указ.
"Да-да, фавор, как всё великое, разумеется, готовился исподволь, но после того указа только набитые круглые дурни, каким оказался я сам, не могли догадаться о происходящем, - продолжал сокрушённо размышлять над случившимся Кирилл Григорьевич Разумовский. - И надо же, я не придал значения тому, что стали говорить о молодом Шувалове при дворе, - мало ли ходит там сплетен, одна невероятнее другой".
Но на реплику великой княгини Екатерины Алексеевны нельзя было не обратить внимания.
- А вы знаете, граф, у нас при дворе событие, и немалое, - сказала она. - Иван Иванович Шувалов, недавний камер-паж, попал в фавор.
"Что ж теперь брат Алексей? Его-то сие должно коснуться в первую очередь. Однако от него - ни жалобы, ни вздоха. Не ревнив, до крайности беспечен? А может, полагает: того, что принадлежит ему, не убудет. Похоже, весьма похоже. Ведь не только не возмутился, когда ещё ранее увидел, как императрица положила глаз на юного поручика Бекетова, но и сам тут же взял его в собственные адъютанты... Да, неисповедимы пути Господни и непроницаемы тайны не только мадридского двора. Но мне чего теперь-то тревожиться, когда подкоп - не под меня? У меня свой путь и свой карьер, можно сказать, с некоторых пор уже и независимые от родного брата. Да и он, хитрющий хохол, не даст обвести себя вокруг пальца. Нет, он своего не упустит. Так и я должен себя поставить. Недаром мы - от того казака, кто не уставал о себе говорить: "Что за ум у меня, что за разум!.."
Так говорил сам с собою, несясь в карете из Царского Села в Петербург, граф Разумовский. А там, в летней обители императрицы, жизнь продолжалась своим чередом.
Шувалов, проводив гостя, уже успел нагуляться по парку, когда, много уже за полдень, проходя мимо апартаментов её величества, решился в них заглянуть.
В спальне её не оказалось, в других комнатах - тоже. И тогда он, осторожно постучав, заглянул в ту, что звалась уборною и где императрица проводила немалую часть своего времени у зеркал.
- A-а, Ванюша, заходи, - первой увидела его Мавра Егоровна. - Её величество уже осведомлялась о тебе, сокол ты наш ненаглядный.
Тут он увидел и саму Елизавету, что сидела у огромного трельяжа в ночной сорочке, босиком, с распущенными волосами, которые старательно расчёсывала Мавра Егоровна.
- Вот видишь, Ванюша, Мавра не дала солгать - я уже час тому назад, как только встала, справлялась о тебе, - подзывая его к себе движением полной, но очень красивой обнажённой руки, проговорила императрица. - Ну как прошло твоё рандеву с графом Кирилою?
- А что ему, Ванюше, граф? - встряла Мавра, не дав своему родственнику открыть рта. - Небось всему внимал, как и положено, - твою ведь волю, матушка государыня, выражал Кириле наш Ванюша. Поди-ка ослушайся или, что уж совсем чёрт-те на что будет похоже, взбрыкни. Нет, Ванюша наш - умник-разумник, его ничему не след обучать - все науки и политесы сам превзошёл!
Шувалов покраснел.
- Ну уж - так ничему и не надо учить? - возразил он. - Нет, вы не правы, Мавра Егоровна, сей разговор с графом я вёл так, как меня и наставили вы, ваше императорское величество, и в точности передал его сиятельству все ваши изустные указания.
Елизавета, приподняв голову, посмотрела на своего нового любимца и обласкала его лишь улыбкою глаз, которая говорила, наверное, больше, чем обычная улыбка её привлекательного лица, коей она часто одаривала своих приближённых.
- Надеюсь, и граф остался доволен твоим с ним разговором, мой друг? - произнесла её величество. - А что он говорил о предстоящем маскараде, всё у них там, в Академии, готово, чтобы зажечь фейерверки, как я о том распорядилась?
- Так точно, матушка, у них всё в высокой готовности, - обрадованно сообщил Шувалов, будто не кто иной, а он сам исполнил это её повеление. - Стихи к торжеству готовит профессор господин Ломоносов. И я полагаю, что и сам граф, и я примем участие в предварительной их апробации, прежде чем вы выразите желание увидеть сии вирши.
- Господин Ломоносов, говоришь, привлечён к сему важнейшему делу? - повторила императрица. - Сие зело похвально. Не побоюсь сказать, что он - наш будущий Вольтер. Или что-то на него во многом похожее. Во всяком случае, оды, посвящённые мне и великому князю-наследнику, говорят о его бесспорном таланте стихотворца и хорошем штиле, коим он владеет.
- Совершенно верно, матушка государыня, - подхватил Шувалов. - Не случайно именно ему, господину Ломоносову, а также уже известному пииту Тредиаковскому вы, ваше величество, оказали честь - доверили сочинение новых трагедий на сюжеты русской истории.
Её ладонь нежно коснулась руки фаворита.
- Ах ты проказник! - мило произнесла она. - Говоришь о моём повелении, но разве не ты подсказал мне эту умную мысль? Так что ты, Мавра, права: Ванюшу не токмо самого не надобно учить уму-разуму, но и нам, старым бабам, есть чему поучиться у сего умника-разумника.
- Твоя правда, милушка моя, красавица писаная! - Мавра радостно чмокнула в обнажённое белое плечико свою давнюю товарку и подумала про себя: "Вот он, наступил сей час, коего я ждала и говорила своему дураку Петру, чтобы во всём руководствовался моим разумом. Тож, схватился было от отчаяния за голову, когда увидел, как матушка государыня, словно кошка, устремила свои зелёные глаза на мальчика-кадета. "Всё пропало, - запричитал он, дурень. - Возьмут, возьмут теперь всю власть при дворе эти выскочки Разумовские, а к ним ещё примкнёт Воронцов. И тогда нам - конец, тогда мы, Шуваловы, пропали, ототрут они нас от государыни, и мы лишимся её доверия". Так бы оно, может, и повернулось, кабы я, старая, не проявила всю свою былую прыть и не бросилась к давней своей знакомой знахарке. Да не заговорного зелья, в кою силу не верю, - мази для отбеливания лица выпросила. Только мази не простой и не для отбеливания вовсе - для порчи не только цвета, но и нанесения вреда всей коже. С того моего расчёта всё и обернулось по-другому, всё и пошло, как и мечталося нам всем, Шуваловым. А теперя что? Теперь на-кася, выкуси, Разумовские!"
Её же величество меж тем, не в силах оторвать глаз от приятного лица Ванюши, на котором тлел нежный румянец, ещё пуще разгоравшийся от частого смущения, испытывала двойное удовлетворение. И от недавней ночной близости с ним, ещё чистым и непорочным. И от того, что скоро здесь, в Царском Селе, будет иметь место грандиозный бал-маскарад, и она блеском своей, как ей казалось, всё ещё не увядшей молодости затмит всех присутствующих на том торжестве.