"Следует только Ванюшу предупредить, чтобы при апробации стихов господина Ломоносова он особое внимание уделил словам, где будет говориться о моей особе, - заметила про себя Елизавета Петровна. - Однако полагаю, что в том не будет особой надобности, - профессор и так в достаточной степени восхищен мною, дщерью Великого Петра, как он не перестаёт о том повторять в своих сочинениях. А штиль его право как хорош! Да вот он недавно, уже сюда, в Царское, переслал Ванюше стихи на наш с ним приезд в сию благословенную обитель. Так в сём стихотворении что ни слово, то восторг и восхищение".
- Ванюша, - произнесла она вслух следом за своими мыслями, - как там господин Ломоносов сочинил о моей монаршей персоне и о тебе? "Прекрасны летни дни". А дальше вот так? "Чертоги светлые оставив, на поля спешит Елизавет; ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов". Так?
- О, матушка государыня, сии вирши достойны по своей красоте того, чтобы их твердить не уставая - так восторженно передано в них очарование природой и, главное, Царским Селом, зело любимым вашим величеством, - вдохновенно выразил фаворит нахлынувшие на него чувства. Если позволите, я продекламирую сии стихи - они сразу же, по первом почти прочтении отложились в моей памяти.
Прекрасны летни дни, сияя на исходе,
Богатство с красотой обильно сыплют в мир;
Надежда радостью кончается в народе;
Натура смертным всем открыла общий пир;
Созрелые плоды древа отягощают
И кажут солнечным румянец свой лучам!
И руку жадную пригожством привлекают:
Что снят своей рукой, тот слаще плод устам...
- И впрямь очаровательно! - не сдержала восхищения императрица. - Продли же, продли удовольствие, Ванюша, продолжай.
Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елизавет;
Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,
Туда, где ей Цейлон и в севере цветёт,
Где хитрость мастерства, преодолев природу,
Осенним дням даст весны прекрасный вид
И принуждает вверх скакать высоко воду,
Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит.
Толь многи радости, толь разные утехи
Не могут от тебя Парнасских гор закрыть.
Тебе приятны коль Российских муз успехи,
То можно из твоей любви к ним заключить.
Ты, будучи в местах, где нежность обитает,
Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды,
Воспомяни, что мой покоя дух нс знает,
Воспомяни моё реченье и труды:
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;
Отрада вся, когда о лете я пишу;
О лете я пишу, а им не наслаждаюсь
И радости в одном мечтании ищу.
Однако лето мне с весною возвратится,
Я оных красотой и в зиму наслаждусь,
Когда мой дух твоим пригожством ободрится,
Которое взнести я на Парнас потщусь.
В зеркалах, что были пред нею в виде огромного трельяжа, Елизавета поймала задумчивое выражение своего лица. Сие выражение, несомненно, было навеяно стихами и делало черты её лица как бы более утончёнными и прекрасными. И потому она не могла удержаться от того, чтобы ещё раз не сказать;
- Ах, как всё прекрасно - и эти стихи, и то, какие чувства вызвали они в моей душе. Ведь, коли признаться, я страсть как любила сама складывать песни. Ты помнишь, Мавра, мои художества?
- Как же не помнить, наша красавица матушка, - тут же подобострастно отозвалась Шувалова, - ежели все девки в Покровском селе да в Александровской слободе распевали твои песни! Да вот хотя бы такую.
И Мавра Егоровна, отойдя от зеркал на несколько шагов и взявшись за бока своей тучной, бесформенной фигуры, пропела:
В селе - селе Покровском
Среди улицы большой
Разыгралась-расплясалась
Красна девица-душа -
Авдотьюшка хороша.
Разыгравшись, взговорила:"Вы, подруженьки мои!
Поиграемте со мною,
Поиграемте теперь:
Я со радости - с веселья
Поиграть с вами хочу.Приезжал ко мне детина
Из Санктпитера сюда.
Он меня, красну девицу,
Подговаривал с собой,
Серебром меня дарил.
Он и золото сулил:"Поезжай со мной, Дуняша,
Поезжай, - он говорил. -
Подарю тебя парчою
И на шею жемчугом;
Ты в деревне здесь крестьянка,
А там будешь госпожа:
И во всём этом уборе
Будешь вдвое пригожа!"
Тут и Елизавета поднялась на ноги и, как была полуодета, ещё без чулок и башмаков, вышла как бы на середину круга, приняв на себя роль ведущей:
Я сказала, что поеду,
Да опомнилась опять:
"Нет, сударик, не поеду, -
Говорила я ему, -
Я крестьянкою родилась,
Так нельзя быть госпожой;
Я в деревне жить привыкла
А там надо привыкать!Я советую тебе
Иметь равную себе,
В вашем городе обычаи -
Я слыхала ото всех:
Вы всех любите словами,
А на сердце никого.
А у нас-то ведь в деревне
Здесь прямая простота:
Словом, мы кого полюбим -
Тот и в сердце век у нас".
При последних словах Елизавета, точно лебедь белая, плавно подошла к Ванюше и, подав ему руку, закружила в танце. И закончила, обняв своего кавалера:
Вот чему я веселюся,
Чему радуюсь теперь:
Что осталась жить в деревне,
А в обман нс отдалась!
"Господи Боже, как же восхитительна и грациозна в пляске её величество! - едва переведя дыхание, весь зардевшись, проговорил про себя Иван Шувалов. - А слова-то, слова - истинная поэзия. Право, я и не догадывался о том, что она сама - пиит. Но разве всем своим существом - таким восторженно-отзывчивым, таким открытым, так любящим всё прекрасное - не говорит она всем и каждому о несравненных качествах своей души? И право, разве сердце моё могло бы отозваться на другое, пусть самое распрекрасное и самое наивысшее по своему положению существо, если бы я не почувствовал в ней всю глубину её необыкновенного сердца. И теперь дать сей душе расцвесть, не позволить ей остыть, огрубеть или, что, несомненно, ужаснее, ожесточиться при её неслыханной власти - моя главная забота. Не затем ли моя собственная душа постоянно устремлялась к прекрасному, что всегда искала, ждала найти в сердце другого чистый и сладостный отзвук. И не затем же я стремился к тому, чтобы и другому, поверившему мне и полюбившему меня, принести счастье? Да-да, я ошибался, был неопытен и неискусен в жизни, меня старались завлечь ради собственной корысти и собственной, может даже мимолётной, утехи. Здесь же - иное. Здесь - пир и моей и её души".
- А что, - прервала его размышления Елизавета, - ты не знаешь, как - в стихах или в прозе - вознамерится сочинять свою трагедию господин Ломоносов?
- Смею заметить, что его проза по силе воздействия, по выражению чувств не уступает поэзии, - тут же ответил Шувалов.
- То верно, - согласилась с ним императрица. - Достаточно вспомнить его "Слово похвальное", с коим он выступил на торжественном собрании в Академии в прошлом годе. Сей оттиск, мне поднесённый, я храню по сей день. И не только потому, что "Слово" посвящено моей особе, но оно - достойное восхваление свершений моего великого родителя.
Сия речь Ломоносова была произнесена ноября двадцать шестого дня прошлого, 1749 года и произвела величайшее впечатление на собравшихся в зале Академии учёных и знатных особ императорского двора. Произнесённая в годовщину начала нового царствования, речь эта с первых слов поразила своим чувством.
"Естьли бы в сей пресветлый праздник, Слушатели, в которой под благословенною державою всемилостивейшая Государыни нашея покоящиеся многочисленные народы торжествуют и веселятся о преславном Ея на Всероссийский престол восшествии, возможно было нам, радостию восхищенным, вознестись до высоты толикой, с которой бы могли мы обозреть обширность пространного Ея Владычества и слышать от восходящего до заходящего солнца беспрерывно простирающиеся восклицания и воздух наполняющий именованием Елисаветы, коль красное, коль великолепное, коль радостное позорище нам бы открылось!"
Слог был выбран высокоторжественный, словно и сам оратор, и все слушающие его прониклись вдруг музыкою самых высоких сфер и с сей космической высоты обозревают необъятные просторы великой Российской державы.
Но нынешняя гордость - это и гордость предшествующего великого царствования. Ибо свершения нынешние, в том числе и торжество наук, - это продолжение подвига Петра Великого.
"Нет ни единого места в просвещённой Петром России, - провозглашал оратор, - где бы плодов своих не могли принести науки, нет ни единого человека, который бы не мог себе ожидать от них пользы".
- Сие "Слово похвальное", - сказал Шувалов, - связывает воедино два царствования, коим надлежит в истории российской оставить самый великий след. И те, кто живёт теперь на земле, непременно должны знать и гордиться деяниями пращуров. А для этого следует тем, кто родился ещё во временах Петровых, собрать всё, что составляет нетленную память отца вашего и отца всего нашего народа - Великого Петра.
- Писать его историю? - догадалась Елизавета. - Так кому ж сие по плечу?
- Осмелюсь назвать имя истинного учёного и пытливого мужа. То, ваше величество, господин Ломоносов, - твёрдо произнёс Иван Шувалов. - Вы повелели ему сочинить трагедию, в чём не ошиблись. Полагаю, что и другое ваше высочайшее повеление - начать составление всей истории российской, даже с самых древнейших её времён, - он способен исполнить с большим вдохновением и прилежанием.
Императрица была уже полностью одета. Она опять внимательно оглядела себя во все зеркала и отошла от туалетного стола.