- Не о том речь, господин сенатор. Повинен или неповинен Демидов в обходе законов и платит ли установленные пошлины - необходимо это узнать. Как вы, господа сенаторы?
Господа сенаторы поддакнули председателю, а обер-фискал чуть заметно улыбнулся и замкнулся в себе.
Тяжкой походкой ушел из сената Никита Демидов; ноги словно свинцом налились. Что теперь будет?..
В тот же день Никита Демидов отправил приказчика Мосолова с тревожной вестью на Каменный Пояс. Торопил Акинфия припрятать в потайные места беглых людей и каторжных.
Спустя несколько дней сыщики Розыскной канцелярии схватили караульщика демидовских складов в Москве, заковали в железа, надели рогатку на шею да пытали. Демидов притих, ссутулился, словно на плечи навалился тяжкий груз.
На Москве демидовские хоромы были отстроены в глухом тупичке: в горницах низкие потолки, тесно, душно… Несмотря на летнюю жару, ходил Никита по горницам в пимах; ныла нога, покалеченная в руднике. Из-за неприятности внезапно открылись телесные немощи. Каждый день приносил Демидову обиду: фискалы и сыщики то и дело разоряли его склады, схватывали людей и держали в железах. Досада разбирала Демидова, но понимал он: противник силен, да и царю не пожалуешься. Царь и Меншиков находились в эту пору далеко, в иноземщине. Притом царь Петр Алексеевич и сам не щадил тех, кто преступает его закон. Немало грехов обременяло совесть Демидова, поэтому помалкивал он, внутрь загонял кручину.
Начальник Розыскной канцелярии, лейб-гвардии капитан-поручик Иван Никифорович Плещеев, вызвал заводчика к допросу. Демидов поник головой, однако приказал заложить в колымагу резвых коней, надел новенький бархатный кафтан, оправил бороду; пусть думают - живет Демидов, не кручинится. Ехала колымага по пыльным бревенчатым мостовым Москвы, громыхала; Демидов сжал зубы: непереносимо трясло. Над улицами и площадями кружилось множество голубей. Из мучных лабазов выходили купцы-лабазники и, покрестясь на главы церквей, кидали одну-другую горсть зерна на землю. Голубиные стаи тучей кидались на зерно. День стоял солнечный, и в Кремле золотой маковкой блестел Иван Великий. Колымага прогромыхала за кремлевскую стену, к страшному месту.
Опираясь на костыль, прихрамывая, Демидов поднялся на крыльцо Розыскной канцелярии. У входа стоял караул - гвардейские солдаты. Заводчик покосился на них, позавидовал: "Хороши ребята для заводского дела!" И тут нежданно-негаданно вспомнил Никита первую встречу с царем Петром Алексеевичем. Был тогда Демидов статен, крепок, а теперь притомился от хлопот, сдает сила. В черной бороде давно засеребрилась легкая седина. Сутулый, но все еще бодрый духом, он вошел в канцелярию Розыска. Под слюдяными окнами горницы тянулся длинный стол; писчики и копиисты скрипели гусиными перьями. При входе Демидова все разом повернули головы и впились в него глазами.
Демидов прошел до середины горницы, лицо строго, постно; глаза глубоко запали в темные глазницы; стукнул костылем.
- Зван к капитан-поручику. Повестите!
В углу из-за стола сорвался юркий канцелярист в замызганном камзоле. Он быстро шмыгнул в соседнюю комнату.
Никита поднял голову, дерзко оглядел приказных, постукивая костылем. Стены в канцелярии - серы, в углах сырость; от больших деревянных скрынь, в которых были сложены грамоты и допросные листы, пахло мышиным пометом. Демидов чихнул, неторопливо вынул красный платок и утер нос. Писчики снова заскрипели перьями.
Дверь распахнулась; изогнувшись в поклоне, юркий канцелярист пригласил заводчика:
- Пожалуйста, их милость поджидает тебя.
Демидов, глядя на канцеляриста, поморщился: "Ишь крыса!"
Из-за стола навстречу заводчику встал и вышел грузный краснощекий офицер - человек лет за сорок. Никита заметил, что офицер этот плешив и горбонос; глаза бесстыжие.
Начальник Розыскной канцелярии поклонился Демидову:
- Много наслышан от государя о делах ваших. Как работают заводы?
Никита Демидов насторожился: в льстивой речи начальника почуял он повадку хищного врага. В свою очередь он поклонился Плещееву:
- Хвала осподу, драгоценный Иван Никифорович, попечением и заботами царя Петра Ляксеича наши заводы работают добро. Живем помалу.
- То хорошо, - сладко улыбнулся Плещеев, но глаза его остались сухи и мертвы.
"Эх, без души и огнива человек, - подумал Демидов. - Ну, да на таком деле это кстати".
Капитан-поручик вернулся к столу, уселся и, улыбаясь, продолжал любезный разговор:
- Сенатом повелено мне узнать, много ли пришлых и гулящих людишек обретается на ваших заводах? Сказывали челобитчики, что кровный сынок ваш Акинфий Никитич поставил к литейному делу военнопленных свеев, бежавших с мест поселения…
Демидов сидел у стола, крытого зеленым сукном, напротив грозного капитан-поручика; на лбу выступил пот.
"Обо всем догадывается супостат, но доказательств нет", - сообразил Никита и спокойно сказал:
- Посадские людишки да завистники оболгали меня перед сенатом. Ни беглых, ни пленных свеев не держим на заводах. Радеем, сколь хватает нашей силенки.
Плещеев пронзительно глядел на Демидова. Заводчик подался вперед, положил натруженные руки на костыль; руки были тяжелые, жилистые. Лицо Никиты вытянулось, глаза горели сухим блеском. За спиной Плещеева на стене висел писанный по холсту царь Петр Алексеевич в Преображенском мундире. Демидов тяжко вздохнул. Капитан-поручик опять спросил:
- Дознано нами, что приписные и работные люди живут на заводах скудно и жестокости чинятся над ними. Правда ли то?
Никита легонько стукнул костылем об пол, усмехнулся:
- За работенку людям сполна плачу, а то, что скудость в хлебе, - был грех… Без суровости же не обойтись. Судите, господин, сами: кругом там скала-камень да дремучая чащоба, хлеб не сеяли, а народ заводишки ставил на голом месте. Пушки да снаряды надобны были, не поджидать, когда хлеб взрастим. Оно всякому доброму хозяину известно: коли дом ставят, мужику приходится тогда туго. Жестокостей не чиним, а суровы - это правда! Без суровости народ разбегся бы, никто не хочет идти на огненную работу… Одним ласковым словом, господин мой, да привольным житьишком больших дел не наробишь!
Начальник Розыскной канцелярии облокотился на стол, заслонил глаза ладонью от света.
- Это верно, - прервал он Демидова. - Ведомо и нам, что руки ваши - золотые и по-хозяйски дело ладите. Только будет лучше, если всю правду расскажете да в грехах повинитесь. Есть у нас на то показания и взятые сыски…
- А коли есть, то судите да казните. - Никита опустил плешивую голову. - Греха ж за своею душою не знаю…
Оба надолго замолчали. Плещеев вцепился руками в подлокотники кресла; на руках поблескивали перстни с драгоценными камнями. Он отвалился на спинку кресла и, не мигая, снова впился в Демидова. Никита под взглядом не смутился.
Солнце зашло за кремлевскую башню; в горнице сгустилась полутьма. В наступившей тишине слышно было, как за дверью пререкались писчики. Демидов на мгновение закрыл глаза, и почудилось ему, что под ногами в подполице кто-то простонал. "Уж не застенок ли в подполице, а то дыба? - подумал Никита, и ему стало не по себе; слегка подташнивало. - Эх, куда и здоровье девалось, - с тоской сокрушался он. - Хлопотал, во всем себе отказывал, а тут розыск".
- Много доходу имеете? - прервал тягостное молчание Плещеев.
- Не считали. Да что и придет, немедля вкладываем в новые заводы. Наказал государь попечение иметь об умножении заводов для литья. Не о себе помышляем, а о славе и крепости отчизны…
- Одобряю! - Капитан-поручик встал и подошел к Демидову. - На сегодня с нас двоих будет. Как-нибудь на той неделе продолжим нашу беседу.
- Спасибо и на том, - поклонился Никита. - Ваши добрые слова всегда рады слышать…
Начальник проводил Никиту Демидова до порога кабинета, распахнул дверь. За ней стояли два рослых солдата, а между ними избитый арестант в железах - привели к Плещееву на допрос.
Демидов, не озираясь, тяжело ступая, пошел к выходу. На душе его было паскудно и сумеречно…
На Демидова навалились все несчастья. Из Тулы прискакал худой, измученный сын Григорий. Невеселые вести привез он. Фискалы-прибыльщики не дают ни спуску, ни отдыху: чтобы откупиться от них, пришлось извести немало денег и подарков. Ко всякому шагу придирались фискалы, и от всего откупайся. В Туле сыщики схватили трех лучших приказчиков, заковали их в железа и угнали в Москву, в Розыскную канцелярию.
Демидов морщил лоб, слушал сына молча. Григорий чего-то недоговаривал, волновался, и отец догадался, что в Туле стряслась беда.
Старик встал, заложил руки за спину и, прихрамывая, прошелся по горнице.
Свет, шедший через слюдяные окна, был мутен, зеленоват, лица отца и сына казались зловещими.
Демидов подошел к сыну, положил на его плечо тяжелую руку. Григорий поднял взволнованное лицо.
- Ну, Гришак, - глухо сказал отец. - Аль дома худшее несчастье пало? Что молчишь?
Григорий отвел глаза в сторону, лоб вспотел, к нему прилипла жидкая прядь волос. Угреватое лицо сына было некрасиво; он с болью сознался:
- Худшее несчастье, батя, пало…
- Никак с домашними? Умер кто? - В Никитиной душе похолодело. "Кто умер? - сокрушенно подумал он. - Ужли старуха?"
Григорий собрался с духом:
- Смерть, батюшка, у нас в доме… Дуню на куренях лесиной убило!..
- Дуньк…у? - хрипло переспросил Демидов; борода его затряслась. - Этакую расторопную хозяйку! Весь завод и курени держались на ней. Осподи, пошто покарал меня?
Григорий стоял перед отцом потерянный, бессильно опустив тонкие длинные руки. Батька отвернулся к окну и глухо спросил: