- Это, пожалуй, правильно, - согласился хлопковик. - Взять в пример хотя бы меня. Дела у меня идут неплохо, но в правилах коммерции я разбираюсь мало. Законов не понимаю. Затвердил, встречаясь с русскими, десяток мудреных слов, их в случае чего и пускаю в дело. Детей своих мне хотелось бы учить, да боюсь, не пошатнулись бы в вере.
- Джамалбай-ака, - прищурил пьяные глаза Салим, - если крепко держаться веры ислама и бережно хранить в сердце установления шариата, можно учиться современным наукам, и никакого вреда от этого не будет. Вот сын Саидалима-ака учится в большой школе, называют ее гимназией. И ходит он в школу в фуражке. Вы понимаете: в фуражке!
- Не может быть! - заиграл белками глаз Джамалбай. - Чтоб сын мусульманина и носил фуражку!
- Носит, это я хорошо знаю. Но зато дома он не пропустит за день ни одного из пяти намазов.- Салим поднял стакан. - Выпьем!
- Апельсинов, коньяку!
- Бутылку марсалы!
Абдушукур легонько тронул хлопковика за плечо:
- Разрешите, Джамалбай… одну минуту. Хочу дать маленькое пояснение… Я уже много раз говорил вам, хотя, к сожалению, в разъяснении моих истинных намерений еще не имею должного успеха. Главная идея вашего покорного слуги такая - повторяю это еще раз: наши баи, баи-мусульмане, должны полностью завладеть национальным капиталом. Иначе говоря, вся торговля в Туркестане должна быть в руках наших баев. Пусть они сами отправляют отсюда свои товары в Москву, в Варшаву и другие города и сами же привозят товары оттуда. Я хочу сказать: надо прижать хвосты всем посредникам - еврейским и русским купцам. Но, чтобы добиться могущества национального капитала, Джамалбай-ака, необходимо знать экономические науки. Необходимо быть сведущим во всем, не отставать от веяний времени. Верно, разумные деловые люди у нас есть, и число их множится. Однако этого не достаточно. Надо растить культурных купцов, знакомых с коммерческими науками! Понятны ли вам теперь стремления вашего покойного слуги? Выпьем за национальный капитал.
- За просвещенных коммерсантов! За национальный капитал! - поднял бокал Салим-байбача.
Появилась новая бутылка коньяка, марсала и ваза с апельсинами. Джамалбай еще держался бодро, но глаза Абдушукура глядели уже тупо. Салим-байбача после двух новых бокалов марсалы опьянел. Он безудержно болтал, перемигивался с женщинами.
Жизнь в ресторане кипела. Не умолкая гремела музыка, прибывали новые посетители - хорошо одетые русские купцы и чиновники. Немало тут было и купцов-татар. Баи-туркестанцы занимали всего несколько столов. За одним, заставленным пивными бутылками, столом дремал подвыпивший брат скотовода Султанбека - Арсланбек. Посредине зала, между двумя русскими женщинами, положив на стол тюбетейку, сидел сын бая-заводчика - Миркамиль. Он то закидывал ногу на ногу и, морща маленькое, пьяное и без того невзрачное лицо, неумело закуривал папиросу, то подносил женщинам вино и сам выливал им в рот, нашептывая что-то и хихикая. Он вел себя так, будто в ресторане никого больше не было. За столом в углу расположились четверо широкоплечих крепышей в нескладно сшитых одеждах из дорогих тканей, по-видимому, токмакские или алмаатинские купцы. Эти тоже вели себя так, словно были у себя на складе или собрались на дружескую вечеринку. За их столом, заставленным бутылками, не прекращался громкий хохот. Особенно весел и разговорчив в этой компании был пожилой человек в большой чалме, с белоснежной бородой, но с молодым, как у юноши, румяным лицом.
Салим-байбача усадил рядом с собой какую-то женщину - круглолицую, широкоплечую, с высокой грудью. Женщине было уже за тридцать, однако, набеленная, нарумяненная и подпудренная, она казалась гораздо моложе.
- Шампанского! - распорядился байбача.
- Ой, не надо, не надо! - жеманно протестовала женщина.
- Еще чего? Что заказать из сладостей? - еле выговаривая русские слова, бормотал пьяный Салим.
Джамалбай облизнул губы.
- А она - ничего… Не плоха! - похвалил он и наклонился к Абдушукуру. - Абдушукур, подмигните еще какой-нибудь красавице.
- У этой женщины была приятельница. Очень симпатичная. - Абдушукур оглянулся вокруг. - Они только что были вместе.
- А вы? Вы тоже не отставайте!
- Я полюбуюсь вашими красотками - и с меня довольно.
- Э-э, может ли брюхо быть сытым от одного запаха еды? - рассмеялся Джамалбай и повернулся к женщине. - Мадам, пей, пей, довольна будешь.
- Интересно, - заговорила женщина, кокетливо щуря голубые глаза, - мусульмане или совсем не пьют, или, если уж начнут, не удержишь. Удивительный вы народ - азиаты…
Чокнувшись с Салимом, а затем и с остальными, она выпила шампанского и, кокетливо играя глазами, приняла на себя рать хозяйки: сама наливала мужчинам вино, настойчиво угощала. Пробежав глазами меню, заказала самые дорогие кушанья, вина. Говорила она без умолку и, может быть, потому, что он казался ей самым солидным и в то же время щедрым и простодушным, обращалась чаще всего к Джа-малбаю. Многих ее шуток хлопковик не понимал. Он показывал женщи не толстый красный язык, покачивал головой и просил Абдушукура:
- Послужите мне за толмача. Насмехается, что ли, надо мной эта красотка?
- Нет, она влюбилась в вас. Все ее чувства и помыслы заняты вами..
- Какая там любовь! Тут зацепка - деньги… Есть у тебя деньги - всем будешь нравиться, тебя и ангел обнимет. Наше время - время денег… Спросите, как звать эту красавицу?
- Анна, - ответил Абдушукур.
К столу подошла женщина - молодая, высокая, красиво и со вкусом одетая. Женщина с улыбкой наклонилась к Анне, о чем-то долго шептала. Потом обе рассмеялись, и она собралась было отойти, но Джамалбай схватил ее за руку, пододвинул свободный стул и, хлопая ладонью по сиденью, несколько раз настойчиво повторил:
- Садись, мадам, садись!
Женщина с минуту колебалась, потом молча, нерешительно присела. Анна нахмурилась, вздохнула. Во взгляде ее промелькнуло выражение ревнивого недовольства.
Снова посыпались заказы, появились новые кушанья, вина, вазы с гранатами и яблоками. Попойка разгоралась.
Подняв верх фаэтона, Юлчи прикорнул на холодном, обитом кожей сиденье. Сильный мороз жег лицо, больно щипал за уши. Немели пальцы ног, в пустом желудке, казалось, гулял холодный ветер.
Время далеко за полночь. На улице - ни души, если не считать полицейских да одного-двух пьяненьких прохожих. Только около ресторана все еще не замирало движение. Подъезжали и отъезжали извозчики, слышалось щебетанье женщин на незнакомом для Юлчи языке, смех мужчин…
Джура долго рассказывал все, что знал и слышал о попойках и кутежах хозяев. Потом предупредил: "Можешь спать. Сегодня хозяева будут здесь до рассвета". Он свернулся на своей коляске и умолк. Но Юлчи - потому ли, что его беспокоил голод, или с непривычки - уснуть не мог.
Неожиданно послышался сиплый, пьяный голос:
- Юлчибай, ты здесь?
Юлчи встрепенулся:
- Салим-ака? Что, поедем?
- Не т-то-торопись!
Юлчи выпрыгнул из фаэтона. Салим-байбача стоял в трех-четырех шагах, обняв дерево, - его стошнило. Пошатываясь, он подошел к Юлчи, схватил его за руку:
- Ид-дем! Сейчас же! Фа-фаэтон будет стоять. В-волки его н-не съедят.
Не обращая внимания на протесты Юлчи, упрямый, подвыпивший байбача потащил его, крепко вцепившись в рукав халата.
Когда они вошли в шумный, залитый светом зал, у Юлчи закружилась голова - так ослепительно ярок был свет и так все здесь было для него необычно. Ошеломленный и растерянный, юноша на миг задержался у двери и потерял из виду Салима. Он беспомощно озирался по сторонам, разыскивая хозяина, и очень обрадовался, когда взгляд его нечаянно натолкнулся на Абдушукура, который подавал ему какие-то знаки. Пересилив робость и смущение, юноша подошел к столу, но, как только опустился на указанный ему стул, снова растерялся и сидел, не смея поднять глаз.
Салим-байбача налил полный стакан вина, поставил его перед Юлчи:
- Пей! И принимайся за еду!
- Благодарствую, я не пью.
- Джуре покажи только выпивку - с крыши спрыгнет. Ты промерз на улице - пей, джигит! - снисходительно проговорил Джамалбай.
Но Юлчи пить не стал. У него и к еде пропала охота. Он взял только палочку остывшего шашлыка.
Обе женщины - Анна и Мария - бесцеремонно рассматривали парня, перешептывались, посмеиваясь над его простотой и скромностью. Мария, наполнив стакан густым красным вином, встала, подошла к нему.
- Вино яхши, яхши, - говорила она, поднося стакан к губам Юлчи.
Ощутив запах вина, тот сморщил лицо, покачал головой:
- Нет, не буду!
Мария спросила у Абдушукура, как по-узбекски "пей", и продолжала настаивать:
- Ич, геркулес, вино яхши…
Чтобы не показаться смешным, Юлчи взял стакан, в два глотка опорожнил его и вытер ладонью губы. Женщины громко рассмеялись. Анна, не желая отставать от Марии, тоже попыталась угостить Юлчи: она уговаривала его с такими ужимками, будто он был малым ребенком. Юлчи резким движением руки отстранил стакан и даже отвернулся.
В это время кто-то толкнул его в спину. Джигит оглянулся: за ним стоял высокий, полный старик с окладистой бородой и прямыми, подрезанными в скобку волосами, блестевшими, точно смазанные маслом. Юноша принял его за русского купца.
Старик что-то говорил сердито и указывал на дверь. Юлчи вспыхнул, поднялся, но Салим-байбача приказал ему остаться и бросил старику несколько слов по-русски. Тот пожал плечами, точно хотел сказать: "Это не в моей воле", но потом вдруг смягчился и, довольный, даже ухмыльнулся в бороду.