- Видали? - воскликнул Иона. - Только немца упомяни, он тут как тут. Ровно чёрт, прости Господи! Лукавого покличь, он и явится. Так и немец. Рад примчаться на землю Русскую, пакостить. Э-эй! Куды поспешаете, непутёвые? Гляди, копыта-ноги поломаете! Вот, теперь ещё с посеченной мордой в Муром явлюсь. Сильно там покорябало?
- Да нет, батюшко, ничего, самую малость, - ответил Фома.
- Дайте-ка, я вам убрусец свой приложу, - подсуетился Геннадий, доставая платок и утирая кровь с лица епископа.
- Спаси Христос, - вздохнул Иона. - Вот бешеные! И куды ж это они так несутся? А ну-ка, давайте сядем в повозку да поспешим и мы. Подозрительны мне эти иноземцы.
Подсадив епископа в повозку, Геннадий и Фома уселись подле него и велели вознице Петру ехать побыстрее.
- Может, догнать да всыпать? - спросил у Ионы один из охранников, Андрюша - молодой внук боярина Фёдора Кошки, сын Фёдора Голтяя. - Резвые-резвые, да мы догоним!
- Не надо, Андрюша, - отказался от мести епископ. - Пёс с ними, сами себя накажут.
Каково же было удивление, когда, проехав каких-нибудь полверсты, путники вновь встретили непочтительных иноземцев. Они озадаченно топтались посреди дороги, одна из лошадей валялась на снегу и задыхалась от боли в сломанной ноге. Отрок же, который на ней ехал, сидел рядом и громко переживал своё падение, вцепившись пальцами в ушибленную, а то и сломанную ногу. Телохранители Ионы окружили иностранных невеж, грозно подбоченясь и хмуро разглядывая их чудные платья. Под широченными, подбитыми толстым мехом епанчами выглядывали доспехи; головы покрыты большими плоскими шапками, а из-под епанчей - тонкие ноги в узких-преузких штанах, обутые в чёрные остроносые башмаки. Самый, по всему виду, старший с тревогой схватился за рукоять меча, готовый мгновенно выхватить его из ножен.
- Коленки не мёрзнут? - гоготнул Андрюха Голтяев.
- Это кто ж такие будете? Почто праведника нашего поранили? - сурово спросил другой ратник, Фёдор Плещеев, брат верного воеводы Шемяки, Михаила, главного захватчика Москвы.
Сидящий на снегу отрок попытался вскочить, да не смог - упал и вскрикнул от боли. Старший иноземец сжал губы и громко произнёс что-то по-непонятному.
- Эй, Фома, - сказал тут епископ Иона, - не твои ли сородники, часом?
- Мои, - вздохнул молодой монах и стал вылезать из повозки. - Вот чудеса-то!
Глава четвёртая
В ДИКУЮ МОСКОВИЮ, К ЛЮДОЕДАМ
Больше всего ужаснуло Андре то обстоятельство, что из-за сильной боли в ноге он не может встать и принять участие в схватке с этими варварами, что они сейчас схватят его, беззащитного, свяжут, затолкают в свою повозку и повезут, как барана на рынок, в свои страшные логова. Правда, ни Бернар, ми Роже, ни даже Пьер не верили байкам о людоедстве московитов. Но кто знает, ведь откуда-то истекают слухи о том, что эти дикие восточные северяне любят угоститься себе подобными, а в особенности иностранцами. Они даже короля своего, который у них великим князем именуется, всего ножами истыкали и на край света увезли, а там, кто знает, может, и съели. Во всяком случае, многие в Ле-Мане, провожая Андре и его спутников в дальнюю дорогу, называли Московию не иначе как дикой страной каннибалов.
И ведь угораздило же Эраблиеру споткнуться и сломать себе ногу на ровной дороге всего-то в миле от города, в который они так спешили попасть именно сегодня, дабы сбылось предсказание Гюи Карбона о столь важной встрече с московитским королевичем Жаном. Весь долгий путь мощная аквитанская кобылица прошла безукоризненно, а тут вдруг ни с того ни с сего подвела. Жалости к ней он ещё не успел испытать, поскольку сам был перепуган и охвачен собственной невыносимой болью. А тут ещё нагрянули эти, которых они обогнали по пути. Эх, хотя бы дотянуться до лука и показать им, как стреляет юный рыцарь анжуйского герцога! Но куда там, не дотянешься и встать не встанешь.
Один из варваров спросил о чём-то Бернара, оскалившись. Другой задал свой вопрос с весьма свирепым видом.
- Мы - верные слуги великого герцога Рене д’Анжу, - хладнокровно и громко ответил им Бернар, - и просим не чинить нам никаких препон.
На некоторое время наступило грозное молчание. Было ясно, что бой неминуем и вот-вот вспыхнет. Силы неравные - их шестеро, не считая монахов и кучера, против троих, причём Пьер, известное дело, боец никудышный. Обречены! Отчаяние охватило Андре вместе с волной новой боли, когда он опять попробовал приподняться. В этот миг из повозки выскочил молодой монах и - как гром среди ясного неба! - на чистом французском языке произнёс:
- Можете не волноваться, никто не собирается вас обижать. Вы попали в затруднительное положение, но, должен вам сказать, сами в том виноваты, поскольку проявили вопиющее неуважение к нашему праведному старцу Ионе. Кусок льда, выскочивший из-под копыта вот этой самой несчастной лошади, поранил ему лицо. Вы не соизволили замедлить ход своих лошадей, когда обгоняли нас, и за то, по слову праведника, поплатились. Вам следует прежде всего принести старцу свои извинения. Мы вас прощаем, но, как видите, наша гвардия настроена по отношению к вам довольно строго. Давайте избежим ненужной стычки.
- Видит Бог, это что-то невероятное! - прорычал в ответ Бернар. - Мы проехали через всю литовскую Русь и Рязанскую землю, но за всё время повстречали лишь трёх человек, с которыми можно было хотя бы кое-как изъясниться на смеси латинских и греческих слов. И вдруг... Позвольте вас спросить, кто вы, чудесный монах?
- Я - Гийом де Бланшфор, сын Анри де Бланшфора, по стечению множества причин поселившегося в Московии и перешедшего в греческое вероисповедание, - отвечал монах. - Но моё русское имя иное, в иночестве я - Фома. А теперь, прежде чем вы назовёте свои имена и мы займёмся вашим юношей, прошу вас - слезьте с коня и поклонитесь старцу Ионе в знак того, что вы приносите ему свои искренние извинения.
- Нам ужасно радостно увидеть здесь соотечественника, и я с готовностью выполню то, что вы нам приказываете, дорогой Гийом, - произнёс Бернар и впервые улыбнулся, являя дружелюбие.
- Прошу вас всё же называть меня Фомою.
- Хорошо, дорогой Тома, как скажете. Достопочтенный старец! - Бернар приблизился к повозке, из которой только что выбрался старый, убелённый сединами, красивый иерарх. - Простите нам наше неразумение и непочтение. Признаю, что, как бы мы ни спешили, нам следовало остановиться и воздать вам те почести, коих вы заслуживаете своим служением Господу Иисусу, нашему общему Богу.
Монах стал переводить старцу слова Бернара, а Бернар тем временем преклонил перед иерархом колени, стукнувшись ими о твёрдый утоптанный снег. Выслушав Фому, старец произнёс что-то и медленно осенил Бернара крестным знамением. Тут только, глядя на эту сцену, Андре осознал, что никакой схватки с дикарями уже не предвидится, и полностью отдался во власть боли. Теперь ему подумалось, будто всё происходящее лишь мерещится - монах-московит, говорящий по-французски, старец, похожий на святого Петра, хмурые и глумливые лица дикарей, бьющаяся в пяти шагах Эраблиера, которую теперь придётся заколоть... Лица Бернара, Фомы и старца склонились над стонущим Андре.
- Старец спрашивает, где больше болит, в колене или в лодыжке? - донёсся голос то ли Фомы, то ли Бернара.
- Везде, - простонал юноша. - Терпеть невозможно!
И тут старец пробормотал какую-то свою варварскую короткую молитву и со всей силой хлопнул Андре ладонями по лодыжке и колену. Адская боль пронзила всё его существо, такая невыносимая, что глаза юноши закатились и сознание покинуло его.
Когда он очнулся, то увидел себя лежащим в повозке рядом с Фомою и Бернаром, которые сидели и смотрели на него, ожидая, когда к нему вернётся душа.
- Как твоя нога? - тотчас спросил Бернар.
- Не знаю, - тихо ответил Андре, боясь пошевелиться, потому что боли не ощущалось и было страшно её воскресить.
- Это уже хорошо, - засмеялся Фома. - Болела бы - знал.
- Как? Мы ещё едем? Мы ведь уже были в виду города, - удивился Андре.
- Лежи-лежи, - усмехнулся Бернар, - и минуты не прошло с тех пор, как мы затащили тебя в повозку и тронулись. Попробуй всё-таки пошевелить ногой.
- Боюсь!
- Смелее, мой мальчик! Тома уверяет, что для старца Ионы исцеление таких увечий, как у тебя, сущий пустяк.
- Не могу, боюсь.
- Ну и лежи тогда, покуда не приедем.
- Мне почему-то ужасно холодно. Знобит.
- А мне как раз жарко. - Бернар снял с себя свой превосходный упелянд и накрыл им Андре, у которого и впрямь начали стучать от озноба зубы. - Так, значит, вы, - продолжил он разговор с Фомою, начатый, ещё когда Андре пребывал без сознания, - едете в Муром за сыновьями князя Базиля?
- Да, - ответил молодой монах, - именно так. Надеюсь, вы осведомлены о нынешнем состоянии дел в Московском государстве и соседних с ним русских княжествах?
- Лишь немного, - сказал Бернар, пошевелив ладонью так, будто он оглаживал ею что-то круглое.
- Знаете, кто овладел московским троном?
- Да, некий Шемяка. Кажется, родственник Базиля?
- Двоюродный брат. Дело в том, что после смерти великого князя Димитрия, победителя монголов в славном сражении на Куликовом поле, стал княжить его старший сын Василий. Перед своей смертью он завещал престол своему сыну, тоже Василию.
- Нынешнему?